Часть 12. Заключительная⁠⁠

Раз за разом я прихожу на станцию, к двенадцати дня или даже немного раньше, чтобы уж точно не пропустить поезд. Однако, его все не было.

Не увенчались успехом и мои попытки найти путь в город. Независимо от того, брал я с собой Яну или Пашу, или ездил один, результат оставался одним и тем же – машина терялась в деревьях, а дорога превращалась в замкнутое кольцо, которое неизменно приводило меня обратно к дому.

А может, я умер вместе с Яной и попал в какое-нибудь странное место, откуда нет выхода? Но тогда бы я не мог ощущать боль или страх, или голод, а они у меня присутствовали. Более того, тот тривиальный факт, что еда в доме заканчивалась, а новую теперь купить было невозможно, беспокоил меня все сильнее. К тому же, мне казалось, что в лимб попадают только грешники или атеисты. Был ли я атеистом? С некоторых пор скорее да, чем нет. Я стал им после смерти жены.

Что пугало меня до чертиков, так это равнодушие Яны ко всему происходящему. Она как бы принимала ситуацию такой, какая она есть, не задавая вопросов, не пытаясь найти ответы. Иногда она подолгу смотрела куда-то вдаль, и я хотел понять о чем она думает.

Сегодня я опять был на станции, сильно продрог сидя уже час на старой лавочке с облупившейся краской, не зная чего же я все-таки жду. Вдруг издалека раздался гудок. Я вскочил и стал всматриваться вдаль. Большая черная махина медленно подъезжала все ближе и ближе. Кажется, на этот раз я точно видел машиниста. Дверь ближайшего ко мне вагона открылась, и я поспешно зашел внутрь.

Как я и предполагал, в вагоне меня тут же начало клонить в сон, будто какая-то невидимая сила заставляла закрыть глаза, но я пока держался. Садиться нельзя, иначе  быстро усну, а значит нужно стоять или ходить. Выйдя в тамбур, я подергал ручку двери ведущей в головную часть поезда, туда где находился машинист и к моему удивлению, дверь оказалась не заперта. Мое удивление стало еще более сильным, когда я обнаружил, что кресло машиниста было пустым. Здесь, в небольшом пространстве не было никого, кроме меня. Поезд как будто бы ехал в режиме автопилота, но это черт возьми поезд, а не самолет, как он может так ездить? Я стоял, растерянно хлопая глазами и смотрел, как впереди два рельса уходят вдаль сужаясь в одну точку.

Сонливость побеждала меня, стоять стало лень и я устало сел на место, которое судя по всему было предназначено для помощника машиниста. Я пучил глаза, стараясь держать их открытыми. Следующие несколько минут поезд размеренно катился к следующей остановке, понемногу начиная притормаживать, и все легче было рассмотреть пейзаж за окнами. Вот вдали показалась маленькая розовая точка, которая постепенно увеличивалась в размере пока не стало понятно, что на перроне, держа в руке телефон и прижимая его к уху, стоит девушка. Ее розовое пальто дополнялось розовым же беретом, длинные светлые волосы рассыпались по плечам. Казалось, она была взволнована, ходила туда-сюда по перрону, эксцентрично размахивая той рукой, в которой не было телефона.

Это что-то новенькое, раньше я был единственным пассажиром. Интересно, сядет ли она в этот поезд или подождет следующий. Откроются ли вообще для нее двери?

Но казалось, что девушка и не собиралась никуда ехать, она громко говорила, доказывая что-то своему невидимому телефонному собеседнику, опасно подходя к краю платформы и тут же отодвигаясь. Мне вдруг захотелось крикнуть ей, чтобы была осторожна. Но я не успел. Даже осознать ничего не успел. Точнее, осознание пришло чуть позже, уже после того как она сделала шаг вперед, на рельсы.

Если бы поезд ее сбил, то наверное бы остановился, но состав снова начал набирать скорость, и уже в который раз за последние несколько недель я начал сомневаться в том, что я вижу именно то, что вижу и слышу именно то, что слышу.

Пошел слабый первый снег, я смотрел как крупные снежинки падают и тут же тают во дворе за окнами моей гостиной.

Когда я вернулся, Яны дома не было. Не было и ее вещей. Точнее, они лежали в шкафу, там куда я их аккуратно положил после ее смерти. Все вернулось на круги своя. Я мог ехать в город или остаться здесь, но точно знал что останусь. Потому что теперь я точно знал, что нужно делать, у меня был шанс все изменить. В следующем году.