"Адская Хедда" против "Королевы Сплетен"⁠⁠

Во второй половине дождливого четверга весной 1948 года полный зал обедающих сильных Голливуда сего удостоился чести лицезреть спектакль, своей неслыханностью равный фантазиям, что они ковали на своих фабриках мечты. Две горгоны от сплетен киноиндустрии, пышнотелая колумнистка Луэлла Парсонс и ее украшенная шляпой товарка Хедда Хоппер – две самые пугающие женщины и известные враги – сидели вместе, с самым благопристойным видом вкушая крабов в кабинке номер 1 фешенебельного ресторана на Родео Драйв, под названием Romanoff.

Посетители этого заведения, которые скорее всего и глазом бы не моргнули, войди в зал Гарри Трумен под ручку с Иосифом Сталиным, рванулись к телефонам, чтобы поскорей сообщить новости окружающему миру.

Эти звонки, как вспоминала Хедда, "привели в ресторан целую толпу посетителей, которые сбились в шеренги по шестеро у бара, чтобы своими глазами засвидетельствовать подписание нашей версии Версальского Мирного договора". Пресс-агенты, сообщал позже журнал Collier’s, "носились из уборной в уборную, вырывая себе волосы, скрежеща зубами и ожидая конца света". Потому что подобное сердечное согласие между двумя известными ведьмами, что совместно управляли верной аудиторией из 75 миллионов читателей и радиослушателей, свидетельствовало о чем-то большем, чем о постановочном изображением примирения.

Это зловещим образом предвещало конец предательской, лицемерной структуры, что много лет поддерживала всю голливудскую машину связей с общественностью. В погоне за упоминаниями в колонках – награды, ценней своего веса в золоте – главы студий, публицисты и звезды уже давно играли в опасную игру, жестоко настраивая женщин друг против друга.

Никто не покидал Romanoff, пока не прошло еще часа два, когда, наконец, закончив свое представление для полного зала, дамы удалились, поддерживая друг дружку под локоток. "Мир, – вспоминала Хедда в своих мемуарах 1952 года, – был восхитителен! Но долго он не продлился". Кроме того, размышляла Луэлла: "Столь многие были уверены, что мы не любим друг друга. Кто мы такие, чтобы спорить с уверенным мнением большинства?"

Конечно, ни одна из них и не ждала, да и не желала постоянного примирения – Луэлла и Хедда были достаточно сведущи в делах Голливуда, чтобы понимать, что вражда хорошо продается. Луэлла освещала киноиндустрию с 1915 года (она была, по ее собственным похвальбам, "первой киноколумнисткой в мире"). А Хедда, актриса театра и кино, знала Сэмюэла Голдвина с тех пор, как его еще звали Сэмюэлом Голдфишем и играла в первом фильме, что спродюсировал в своей жизни Луис Б. Майер.

Как и многие заклятые враги, они были искривленным отражением друг друга – одна полная, вторая худая – имея при этом намного больше общего, чем они хотели бы признать. Между ними было четыре года разницы, и обе они родились куда раньше, чем хотели бы признаться (Хедда шутила, что она  "на год младше, чем сколько бы там Луэлла о себе не говорила"), обе женщины покинули свои маленькие глухие городки с целью выгодного замужества, в итоге оказавшись матерями-одиночками, с трудом содержащими своих детей. Энергичные и амбициозные, обе в итоге сумели добыть приличный заработок, и все же, из-за своих экстравагантных вкусов, всегда были по уши в долгах. В политических же взглядах обе они, Луэлла и Хедда, были, по словам их современника, "правее Чингисхана".

Коротко подытоживая разницу между собой и своей врагиней, Хедда заметила, что "Луэлла Парсонс – журналистка, которая пытается быть актрисой, а Хедда Хоппер – актриса, пытающаяся быть журналисткой". И, хотя Хоппер была более изысканной – "светской, очаровательной, с иголочки одетой, с отточенными манерами актрисы из Нью-Йорка" – говорит о ней Китти Карлайл Харт – именно Парсонс, которую Джон Бэрримор называл "старой дойной коровой", а Родди Макдауэлл отзывался как о "смахивающей на диван", была более сложным персонажем.

Хедда Хоппер, Луэлла Парсонс

Как писал в своей двойной биографии 1971 года "Хедда и Луэлла" Джордж Иллс, Луэлла точно была более лживой. Кроме того, чтобы подправить себе возраст – она всегда указывала годом рождения 1893 вместо 1881 – Луэлла скрывала, что родилась в Фрипорте, штат Иллинойс, в еврейской семье Оттингеров. Закончив среднюю школу в Диксоне, Луэлла работала журналисткой в местной газете.

Неисправимо романтичная, словно сахарная валентинка ("Я верю, что любовь – ответ почти на все проблемы этого мира"), она подцепила одного из самых завидных и влиятельных женихов их района, Джона Парсонса. "Луэлла была очень популярна среди мужчин" – говорит Дороти Маннерс, ассистентка колумнистки на протяжении тридцати лет.

"С ее густыми темными волосами и кожей, которой мог позавидовать младенец, Луэлла была куда более привлекательна, чем это признают".

Как оказалось, мистер Парсонс был согласен с оценкой Маннерс. Он женился на Луэлле в 1905, и год спустя она родила их дочь, Харриет. Официальная биография Луэллы аккуратным образом избавилась от Парсонса, устроив ему гибель на транспортном корабле по дороге домой с Первой Мировой войны. Но пусть он и умер молодым, их совместную жизнь он покинул куда более обыденным способом – через постель своей секретарши и развод. Луэлла вычеркнула этот момент, и некоторые другие, из своей истории, чтобы построить свою жизнь как можно ближе к идеалам католичества, которое начала исповедовать в середине жизни.

Луэлла

Избавившись от Джона Парсонса во всем, кроме имени, Луэлла переселилась в ближайший большой город, Чикаго. К 1910 году она работала за девять долларов в неделю в отделе рекламы Chicago Tribune и писала сценарии к фильмам по вечерам. Через связи своего кузена она добилась куда более прибыльной должности редактора на чикагской студии Essanay, где ежедневно общалась с такими новыми звездами немого кино, как Мэри Пикфорд и Глория Свенсон.

Покинув работу в Essanay, Луэлла отправилась к главному редактору Record-Herald, которому сделала смелое и неожиданное предложение. "Всем кинозвездам тех времен приходилось проезжать через Чикаго на пути из Нью-Йорка в Лос-Анджелес" - объясняет Дороти Маннерс.

"Тогда в Чикаго была двухчасовая остановка. Идея Луэллы была в том, чтобы ездить на вокзал и брать интервью у кинозвезд, пока они ждали. Она понимала, что они будут только рады чем-нибудь заняться, и из этих встреч она собирала свою колонку об их личной жизни. Редактор спросил ее "Да кто вообще захочет об этом читать?" Ну, предполагаю, вы знаете, чем все закончилось".

Репортажи для Record-Herald от Луэллы пользовались успехом, но газета прогорела. В 1918 непоколебимая журналистка перенесла свои дарования в Нью-Йорк, в газету Morning Telegraph. Со своей дочерью Харриет и новым мужем, которым она обзавелась за годы жизни в Чикаго, речным капитаном по имени Джек Маккафри, Луэлла устроилась в квартире за 90 долларов в месяц на Западной 116 улице.

Выматывающий рабочий график Луэллы и ее безостановочная светская жизнь вскоре отдалила от нее Маккафри, но по-настоящему их рушащийся брак был уничтожен одержимостью Луэллы женатым мужчиной по имени Питер Бреди – известным профсоюзным лидером – "подлинной любовью ее жизни", говорит Дороти Маннерс. (Записи о ее втором браке тоже были стерты из биографии в попытке отмыть ее прошлое).

Хотя Луэлла, по ее собственному признанию, потеряла голову из-за женатого Бреди, в профессиональном смысле она вела жизнь твердым и трезвым курсом поступательно наверх.

Коварным образом она начала кампанию по привлечению внимания самой могущественной фигуры в мире газет – Уильяма Рендольфа Херста – и целила она ему прямиком в сердце. Ее колонка превратилась в шарманку одной мелодии, где она без устали пела сладкие оды талантам и красоте роскошной блондинистой старлетке по имени Марион Дэвис, которую Херст выбрал из ряда хористок в свои любовницы, когда ей было четырнадцать, и теперь построил вокруг нее киностудию Cosmopolitan.

Марион Дэвис

Сахарные славословия Парсонс в ее адрес (в отличие от замечания другого критика, который заметил, что "у мисс Дэвис всего два выражения лица – радость и несварение желудка") привело сначала к дружбе между двумя дамами, а потом и к предложению от Херста стать редактором кинораздела в New York American за 250 долларов в неделю в 1923 году.

Постоянно повторяемая Парсонс фраза "Марион Дэвис еще никогда не выглядела столь очаровательно" эхом отзывалась в последующие десятилетия, став в итоге стандартной фразой в среде дрэг-квин (артистов (обычно мужского пола), использующих женские образы, переодеваясь в женскую одежду).

Марион Дэвис и Уильям Херст

Но Луэлла, чей энтузиазм по делам кинобизнеса не знал границ, не берегла похвалы только для Дэвис. Одной из ее маленьких подружек стала актриса по имени Хедда Хоппер, которую она хвалила за "мастерскую" актерскую игру в фильме Дэвис "Зандер Великий". И в своих похвалах заходила и дальше, описав Хедду в 1926 как женщину, которая может сбить с пути истинного любого мужчину..

Продолжение - будет..