Кутузов, командовавший главными силами русской армии, теснившими армию Наполеона, остановился в городе Копысь. Вынужденный ожидать подвозов продовольствия и построения моста в Копысе, Кутузов не мог скоро переправиться через Днепр. Кроме того, главная армия, шедшая без остановок от самого Тарутина и на пути выдержавшая три кровопролитных сражения с французами под Малоярославцем, Вязьмой и Красным, нуждалась в отдыхе и некотором переформировании, чтобы, говоря словами Кутузова, «было с чем придти на границу». Отрядив в погоню за отступающей армией Наполеона свой авангард под командой Милорадовича, которому были приданы соединения Платова и Ермолова, Кутузов, как утверждают некоторые историки, не спешил на соединение с армией Чичагова. К тому же он придержал Витгенштейна, приказав ему не вступать в бой и даже отступить за Неман, если он будет атакован превосходящими силами неприятеля. Витгенштейну, однако, предписывалось атаковать корпус Виктора да и то, только в том случае, если можно обеспечить его разгром.

Дезорганизацию в управление русскими войсками вносил и сам император Александр своими распоряжениями, отдаваемыми Чичагову и Витгенштейну через голову Кутузова. Кутузов же делал вид, что он подчиняется приказам императора. К тому же Кутузов не мог забыть прошлые обиды и пытался мстить Александру I довольно изощрённым способом, стараясь, в частности, представить «любимца императора» Чичагова как неумелого полководца, не выполняющего приказы главнокомандующего. С этой целью Кутузов посылал приказы Чичагову, помечая их задним числом, искажал или уничтожал рапорты Чичагова. В своих же рапортах императору Кутузов намеренно включал заведомо ложную информацию, утверждая, будто он, преследуя неприятеля, уже вышел к Березине, в то время как до Березины ему ещё предстояло преодолеть 150 километров. О том, как Кутузов «поддерживал» действия армии Чичагова довольно красноречиво говорит следующий факт, описанный самим Чичаговым в его мемуарах («Записках»). «Нужно было без промедления захватить линию вдоль Березины. Мы были вынуждены продвигаться на ощупь, т.к. местные жители не хотели давать нам сведения, а точных карт у нас не было. Карты действительно были сняты перед самой войной, но для того, чтобы сделать по ним гравюры времени не хватило, а Кутузов, располагавший манускриптами карт, несмотря на мои многочисленные просьбы, не согласился ни передать их мне, ни хотя бы направить ко мне одного из работавших с ними (картами) офицеров. Он держал их в своём штабе, находившемся в семи переходах от театра военных действий». Подобное отношение Кутузова к неоднократным просьбам адмирала походило скорее на саботаж, следствием которого были неоправданные потери в живой силе и вооружениях армии Чичагова. Например, выполнявшая задачу определить местонахождение главных сил неприятеля и принужденная действовать наугад в условиях незнакомой местности дивизия авангарда чичаговской армии, которым командовал генерал Пален, неожиданно столкнулась с передовой колонной французской армии под командованием Удино. Перед лицом намного превосходящих сил противника авангард отступил к Борисову. При отступлении авангард потерял шестьсот человек и много имущества, среди которого был фургон с провиантом и посудой адмирала. А в Петербург было сообщено, что авангард был-де полностью разгромлен, потерял четыре тысячи убитыми и ранеными и противником якобы были захвачены все экипажи, канцелярия и секретная переписка адмирала. Кому и для чего нужно было посылать подобную дезинформацию догадаться не трудно.

При всех заслугах Кутузова перед Отечеством нельзя не видеть и того, что он был большим мастером интриги и компромата против тех, кого он считал своими «обидчиками». Говоря о Кутузове, Чичагов в одном из своих писем графу С.Р. Воронцову прямо заявляет: «Что касается интриг, коварства и наглости, это был первый генерал в Европе». В конечном итоге Чичагов был фактически подставлен Кутузовым под угрозу уничтожения превосходящим по силе неприятелем. На первый взгляд может показаться чудовищной сама мысль о том, что Кутузов, имевший репутацию военачальника, дорожившего жизнями своих солдат, вёл дело к тому, что могло обернуться, если не гибелью, то во всяком случае тяжёлыми потерями для Дунайской армии. Такой оборот дела мог быть истолкован как результат «неспособности» адмирала Чичагова командовать сухопутными войсками. А поскольку Чичагов был выдвиженцем царя, то, компрометируя адмирала, Кутузов тем самым «наносил удар» и по Александру I. В этом, видимо, и состояла суть задуманной Кутузовым интриги.

Что же было на самом деле? Как было сказано выше, адмирал, стараясь выполнить предписания императора, вышел к Березине один. В то время Витгенштейн был в трёх днях, а Кутузов – в пяти днях перехода до Березины. План взаимодействия между Чичаговым, Витгенштейном и Кутузовым оставался на бумаге. Кутузов с армией выступил из Копыса только 14-го ноября, т.е. в тот же день, когда Наполеон прибыл из Борисова к месту, где он решил строить собственную переправу. Чичагов и подчинённые ему генералы не смогли своевременно организовать сбор достоверной разведывательной информации о местонахождении самого Наполеона, его тактических и стратегических планах, дислокации его войск. Ограничились лишь посылкой отдельных кавалерийских разъездов в ближний тыл неприятеля и подчас действовали наугад. Наполеон не мог не воспользоваться этим промахом русского командования. Ему удалось с помощью обманного маневра ввести Чичагова в заблуждение об истинном месте своей переправы через Березину. Наполеон приказал своим сапёрам наводить ложную переправу через Березину южнее Борисова, а сам со своей гвардией скрытно направился в северном направлении и вышел к узкому руслу реки у деревни Студёнка.

Поскольку левый берег Березины от Веселова до Ухолода был занят неприятельскими войсками, Чичагову было трудно угадать, во-первых, где Наполеон замышлял переправляться через Березину – выше Борисова или ниже, и, во-вторых, куда он намеревался отступать после переправы – на Вильно или Минск. Русский военный историк А.И. Михайловский-Данилевский справедливо отмечал, что «в подобных случаях принято правилом: держа войска в совокупности, стоять в центральном пункте и быть на равном расстоянии от мест, где неприятель может устроить переправу, по первому о том известию двинуться к ней, противопоставить возможные препятствия к переходу через реку или, если это не удастся, со всеми силами напасть на часть войск, уже успевшую перейти. Так сначала и поступил Чичагов. Всё 12-е ноября, т.е. на другой день после того, когда по разбитии арьергарда он принуждён был возвратиться на правый берег Березины, он простоял у Борисовского укрепления, составлявшего центральную точку переправ на Березине, отрядами наблюдая пространство от Земина до Уши и истребляя на реке плоты и материалы, которые могли служить неприятелю для построения мостов». Чичагов направил по правому берегу Березины на север к Зембину отряд Чаплица, а на юг до местечка Березино отряд графа Орурка.

Чичагов продолжал стоять со своей армией у Борисова, когда получил указание Кутузова «принять меры осторожности на случай, если Наполеон пойдёт вниз по Березине к стороне Бобруйска, чтобы там переправясь, обратится на Игумен и Минск». Оставив часть своей армии у Борисова, Чичагов выступил 13-го ноября в южном направлении к Забашевичам, где на следующий день он получил донесение Орурка о решении Наполеона готовить переправу у Студёнки. По-суворовски стремительным марш-броском Чичагов со своим войском вернулся к предмостным укреплениям у Борисова. Он приказал навести через Березину понтонный мост для сообщения с Дунайской армией прибывших в Борисов графа Витгенштейна и отряженных Кутузовым войсками графа Платова и генерала Ермолова. Чичагов согласовал с графом Витгенштейном совместные действия против переправлявшейся через Березину наполеоновской армии. Договорились о том, что Витгенштейн будет преследовать до переправы арьергард Наполеона, которым командовал Виктор. А Чичагов обеспечит сосредоточение у Стахова группировки в составе половины Дунайской армии, корпуса графа Платова и 14-ти батальонов генерала Ермолова, готовых атаковать наполеоновские войска, которые смогут переправиться через Березину.

С высокого левого берега Наполеон наблюдал передвижения за рекой русских егерей и казаков, которые располагались в низине у болота, отделявшего их от переправы, и имели возможность огнём мешать движению французов через Березину. Наполеон распорядился оборудовать на возвышенности у Студянки позиции для 40 крупнокалиберных пушек для прикрытия переправы и приступить к строительству мостов. Понтонов у французов не было; их сожгли ещё при отступлении из Москвы. Поэтому Удино приказал рубить лес и разбирать избы соседней деревни. Полученные таким образом стройматериалы предназначались для строительства двух мостов через реку.

Ещё до начала строительства мостов Наполеон приказал отряду кавалеристов переплыть Березину, взяв каждому по пехотинцу. Вместе с ними поплыли паромы с пехотой. Так был захвачен плацдарм на правом берегу у строившейся переправы.

Первым по построенному мосту переправился корпус Удино, которому Наполеон приказал закрепиться на плацдарме, захватить Зембинское дефиле и проверить, насколько исправны мосты и гати на дороге в Вильно. Убедившись, что дорога на Вильно практически свободна, Наполеон решил, чтобы на правый берег переправился Ней, а за ним со своей гвардией последовал и он сам. Заняв 15-го ноября хутор Занивки, Наполеон следил за переправой, по которой сплошным потоком, тесня друг друга, спешили французские части и обозы, направлявшиеся прямо на дорогу в Вильно.

Находившийся в Зембине русский корпус был малочисленным для того, чтобы мешать переправе французов или контролировать Зембинское дефиле, не рискуя быть уничтоженным. Просчётом командования этого корпуса было, однако, то, что оно заблаговременно не позаботилось о необходимости привести в негодность дорогу на Вильно в районе Зембинского дефиле, спалив там мосты и гати. Как писал один французский автор: «Если бы русские сожгли Зембинские мосты, то нам ничего другого не оставалось бы, как повернуть к Минску, налево, где была армия Чичагова, потому что вправо на несколько лье были непроходимые болота... Наполеон не имел бы никакого средства к спасению». Ещё более выразительным было высказывание другого француза: «Стоило только какому-нибудь казаку взять огня из своей трубки и зажечь мосты, тогда все усилия наши и переход через Березину сделались бы тщетны. Взятые на узком пространстве между болотами и рекою, без пищи и приюта, подверженные нестерпимой метели, главная армия и её император были бы принуждены сдаться без боя».

Отступление французов по дороге в Вильно давало Наполеону единственный шанс избежать плена самому, сохранить остатки его армии. Но для этого надо было оттеснить от переправы отряд Корнилова, усиленный кавалеристами Чаплица, и насколько возможно помешать выступлению резерва, созданного Чичаговым в районе Стахова. Сводным отрядом французов командовал Ней, который выдвинул против русских пехоту при поддержке конницы и попытался отбросить отряды Корнилова и Чаплица в лесной массив. Прибывший в Стахов Чичагов направил на выручку русских отрядов две дивизии под командой генерала Сабанеева, который приказал «рассыпать в стрелки более половины своих обеих дивизий», посчитав рассыпной строй наиболее полезным боевым порядком в условиях боя в лесистой местности. Решение Сабанеева оказалось ошибочным, т.к. действовавшие врассыпную русские пехотинцы оказались лёгкой добычей прорвавшейся в наши порядки французской конницы. Лишь благодаря контратаке Павлоградских гусар под командой Чаплица удалось опрокинуть неприятельскую кавалерию и заставить французов отступить. А войска резерва Чичагова в Стаховском сражении не участвовали. Стояли на месте и ждали своего часа, когда надо было преследовать и добивать отступающего по Виленской дороге врага.

Тем временем Виктор со своим корпусом начал переправляться через Березину, безжалостно проделывая проход для себя через толпу беженцев и нагромождения мёртвых тел на мостах. Утром 17-го ноября Наполеон приказал жечь мосты. Обращаясь к генералу Эбле, руководившему разрушением мостов, Наполеон сказал: «Приберите мёртвые тела и побросайте их в воду; русские не должны видеть наши потери». В то же утро Наполеон в сопровождении охраны из 100 гвардейцев выехал из Занивок в Камень, куда бежала его армия, которая должна была идти на Вильно через Молодечно, Сморгонь и Ошмяны.

Несмотря на то, что за переправу через Березину Наполеону пришлось заплатить дорогую цену, исчислявшуюся тысячами убитых, искалеченных и брошенных на произвол судьбы, не говоря уже о материальных потерях и моральном ущербе наполеоновской Франции, ожидания российского императора не осуществились, потому что неприятелю не преградили путь к отступлению, не истребили неприятельскую армию до последнего человека, как приказывал государь, и не был схвачен сам Наполеон.

На наш взгляд, никому кроме автора эпохального романа «Война и мир» не удалось передать саму атмосферу того, что происходило на Березине, и какой резонанс это событие вызывало в кругах военной верхушки России: «Толпа французов бежала с постоянно усиливающеюся силой быстроты, со всею энергией, направленною на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге... Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагали, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, и потому недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее... В особенности после соединения армии блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов... Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своею властию, в противность воле государя, подписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше». Однако, не настолько прост был Михаил Илларионович, чтобы признать себя виновником провала плана захвата Наполеона на Березине. Он посчитал, что ему представился удобный случай, чтобы свести старые счёты со своим «обидчиком» Чичаговым, объявив последнего главным виновником того, что Наполеон ускользнул из «Березинской западни». С этой целью Кутузов поспешил послать императору Александру следующее донесение: «Сия армия, можно сказать, 12, 13 и 14 числа ноября находилась окружённая со всех сторон. Река Березина, представляющая натуральную преграду, господствуема была армиею адмирала Чичагова, ибо достаточно было занять пост при Зембине и Борисове (пространство 18 вёрст), чтобы воспрепятствовать всякому переходу неприятеля. Армия Витгенштейна от Лепеля склонилась к Борисову и препятствовала неприятелю выйти с сей стороны. Главный авангард армии Платова и партизаны мои теснили неприятеля с тыла, тогда как главная армия шла в направлении между Борисовым и местечком Березиным с тем, чтобы воспрепятствовать неприятелю, если бы он восхотел идти на Игумен. Из сего положения наших армий в отношении неприятельской должно бы полагать неминуемую гибель неприятельскую; незанятый пост при Зембине и пустой марш армии Чичагова к Забашевичам подали неприятелю удобность перейти при Студёнке». Донесение Кутузова представляло в искажённом свете действия армии Чичагова, которая одна сумела нанести французской армии сокрушительный урон на Березинской переправе, после которого «Великая армия» фактически перестала существовать как армейское формирование.

17 ноября 1812 года адмирал Чичагов представил императору Александру свой отчёт о том, что произошло на Березине: «Теперь, Государь, я должен думать, что меня будут упрекать в том, что я не взял Бонапарта и его армии, что я мог это сделать, если б угадал наверное где он пройдёт и если б поставил корпус для преграды ему пути. Я же со своей стороны убеждён, что корпус, который я мог бы отрядить, например, в Зембине не произвёл бы более действия, чем тот, который защищал место, где он хотел найти пристанище. Реку во многих местах можно перейти в брод и в весьма короткое время можно переправить достаточное число людей, чтобы завладеть противоположным берегом под прикрытием сильной батареи. У меня было только от 16 до 17 тысяч пехоты, которая одна может считаться в подобном случае, ибо кавалерия совершенно бесполезна. Корпус в Зембине, в 30 верстах от Борисова, который я должен был также удерживать, как и всю дистанцию до Березины, не мог быть довольно силён, чтобы устоять против 60-70 тысячной армии Наполеона, которая хочет проникнуть; он сделался бы жертвою прежде чем я мог бы подумать придти ему на помощь, тем более, что неприятель пересекал мне дорогу и даже всей моей армии было бы недостаточно, чтобы удержать его хотя бы на сутки. Это бы могла совершить только природная преграда; во всяком другом случае он бы всё-таки прошёл, а у меня было бы одним корпусом меньше. Если теперь употребить деятельность и совокупность в преследовании, также как в будущих действиях, то ему можно также нанести много вреда, но схватить человека, окружённого только своею гвардиею или разом уничтожить его армию, – это мне кажется химеры. Впрочем, Государь, я сделал всё возможное, чтобы осуществить собственную мою мечту, но весьма хорошо сознал непреодолимые препятствия, порождаемые практикою, когда она чужда мнимых теорий.

По словам Л.М. Чичагова, «переход через Березину до сих пор был известен только по сообщениям офицеров французской армии, которые представляют взгляд лишь одной стороны, и из рассказов русских историков, которые не были очевидцами событий и которым к тому же не позволялось говорить правду»]. В этой связи уместно напомнить слова из письма, хранившегося в архиве генерала Дубровина: «Я вижу, что в Петербурге совсем не отдают справедливости Чичагову... Березина, можно сказать, доконала французов... Все французы говорят, что погубила их совершенно встреча с молдавской армией у Березины».

По словам Леонида Михайловича Чичагова, «нет сомнения, что именно ...близость Чичагова к императору и злоба Кутузова, за смену его в Дунайской армии, причинили то падение, которое решило дело при Березине. Коварные действия Кутузова относительно адмирала уже разоблачены, но нельзя не удивиться, что много десятков лет потребовалось для этого. Масса современников и свидетелей переправы заявляли тогда словесно и письменно о невиновности Чичагова и что во всяком случае ответственность за переправу должна пасть на Кутузова и Витгенштейна более, чем на адмирала, но этим лицам зажимали рты, а записки их рвались и прятались под спуд».

В защиту Чичагова выступили участники Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов, генерал-лейтенант М.Р. Воронцов, воевавший под началом адмирала и ставший впоследствии фельдмаршалом, генералы А.П. Ермолов, Е.И. Чаплиц и многие другие. В своём дневнике Денис Давыдов писал: «С трёх сторон спешили к Березине Чичагов, Витгенштейн, Кутузов и отряды Платова, Ермолова, Милорадовича, Розена и др. Армия Чичагова, которую Кутузов полагал силою в шестьдесят тысяч человек, заключала в себе лишь тридцать тысяч, из которых около семи тысяч кавалеристов... армия Витгенштейна следовала также по направлению к Березине... она продвигалась медленно и нерешительно... Кутузов со своей стороны избегал встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь почти на месте, находился всё время значительно позади. Это не помешало ему, однако, извещать Чичагова о появлении своём на хвосте неприятельских войск. Предписания его, означенные задними числами, были потому поздно доставляемы адмиралу... Адмирал, которого армия была вдвое слабее того, чем предполагал князь Кутузов, невозможно было одному, без содействия армии князя и Витгенштейна, бывшего далеко позади преградить путь Наполеона»[56]. Генерал Фёдор Орлов – флигель-адъютант Александра I, писал: «...Если бы к адмиралу Чичагову подошли ожидаемые подкрепления, то ни один француз не переправился бы через реку. В самом деле с 20 тысячами человек, из которых только 15 тысяч пехоты, нелегко было охранять всю переправу через реку, берега которой сплошь покрыты лесами и болотами и заросли омелой, особенно же тогда, когда с тыла этим 20 тысячам угрожали 40 тысяч австрийцев и саксонцев»[57]. Если учесть, что Березина – это не полноводная река подобная Дунаю, Одеру или Эльбе, а река, изобилующая бродами и узкими местами, удобными для переправы, то нельзя не согласиться со словами генерала Орлова о том, что «Наполеону не требовалось ни хитрости, ни искусства, чтобы совершить переправу. Это и произошло 14 » Генерал А.П. Ермолов со свойственной ему решительностью выступил в защиту адмирала. В своих мемуарах он писал: «адмирал Чичагов, при первом разговоре со мною, выказался превосходного ума, и я чувствую с негодованием насколько бессильно оправдание моё возлагаемых на него обвинений». Генерал Ермолов далее вспоминает: «Проходя с отрядом моим по большой дороге на Вильно, на ночлег приехал неожиданно кн. Кутузов и расположился отдохнуть. Немедленно явился я к нему и продолжительны были расспросы его о сражении при Березине. Я успел объяснить ему, что адмирал Чичагов не столько виноват, как многие представлять его желают... Легко я мог заметить, до какой степени простиралось неблагорасположение его к адмиралу. Не нравилось ему, что я смел оправдывать его. Но в звании моём неловко было решительно пренебречь моими показаниями, и кн. Кутузов не предпринял склонить меня понимать иначе то, что я видел собственными глазами. Он принял на себя вид чрезвычайно довольного тем, что узнал истину, и уверял меня (хотя и не уверил), что совсем другими глазами будет смотреть на адмирала, но что доселе готов был встретиться с ним неприятным образом. Он приказал мне представить после записку о действиях при Березине, но чтобы никто не знал об этом». О том, что было дальше рассказывает Денис Давыдов: «Ермолов, очевидец Березинских событий, представил светлейшему (Кутузову) записку, в которой им были резко изложены истинные, по его мнению, причины благополучного отступления Наполеона. Он поднёс её во время приезда в Вильно князя, сказавшего ему при этом случае: «голубчик, подай мне её, когда у меня никого не будет». Эта записка, переданная князю вскоре после того и значительно оправдывавшая Чичагова, была, вероятно, умышленно затеряна светлейшим». В своей записке «Отечественная война. 1812 год», опубликованной в июне 1886 года в журнале «Русская Старина», генерал Чаплиц высказал убеждение в том, что «адмирал... считал немыслимым совершенно истребить французскую армию, когда внутри России полагали это возможным; но он хотел нанести неприятельской армии такого рода урон, который мог ей быть гибельным, а в последствии довести её до полного расстройства. Считаю обязанностью прибавить ещё, что операционный план был так разумно составлен, что, несмотря на все сделанные ошибки, французская армия, оттеснённая на другую сторону Березины, уже считала себя погибшей... Что же из всего этого следует и какой приговор произнесёт беспристрастный военный? Что всё сие было следствием крайней точности, приложенной адмиралом к исполнению повелений своего государя, и самоотвержения войск, находившихся под его предводительством.

Наперекор малосведущим людям доказано, что переправа через Березину никогда не изгладится из памяти французской нации и, тогда как наши войска приобрели в ней славу, для неприятельской армии она будет лишь печальным воспоминанием о потере таких отличных офицеров и о трауре, в который облеклись все семьи после неё. Переправа послужит ещё уроком для военных, как доказательство, что одной храбростью солдата, признанным мужеством офицеров, военными дарованиями маршалов и генералов нельзя поддержать армию при перемене счастья, но лишь нравственная сторона её создаёт дисциплину и не ради внешности, чтобы тяготеть над человеком, но по принципу чести, который возвышает душу над невзгодами, сближает и связывает нас для борьбы и заставляет блюсти честь государя, народа, армии, а не частных лиц».

«Честный характер генерала Чаплица вполне выразился в его записке. – писал Л.М. Чичагов. – Он восстал против этого гнусного направления закидывания грязью своего начальника, для оправдания собственных ошибок, и лишь поясняет самые факты, как складывались обстоятельства, побуждавшие к тем или другим действиям и решениям со стороны адмирала и его самого...

Из писем Чаплица к Чичагову видно, что первый желал написать ещё другую записку исключительно с целью оправдать адмирала, но, как нам известно, на многие подобного рода просьбы, Чичагов отвечал всегда отказом, убеждённый, что время и история ему без того отдадут полную справедливость»