Виктор из шероховатой низины
Виктору шестьдесят семь лет.
Сейчас он живёт в петербургском палаточном приюте Мальтийской службы помощи. Но родился он не здесь, ну, то есть не в Петербурге. Родился он в селе Алакуртти на юго-западе Мурманской области. Алакуртти в переводе с финского означает – шероховатая низина. Виктор сообщает мне об этом и хохочет, что оттого-то и вся жизнь его не гладкая, с шероховатостями.
Спрашиваю, с чего всё началось, что помнит самое яркое из своей шероховатой низины.
— Сильней всего одно помню. Мне тогда лет семь или восемь было. Поднимаемся мы с моей сестрой- близняшкой по лестнице, а на встречу бабуля какая-то спускается медленно. Глядит на нас: сестра длиннющая такая, высокая, а я ей до подмышки едва, хоть и в один день рождённые.
Бабка эта глядит и спрашивает Зойку-то, сестру: «Это что ж, сосед ваш что ли?». А Зойка такая серьёзное лицо сделала и отвечает: «Никакой не сосед, брат это мой родной, мы близнецы». Мы дальше пошагали, а бабка вслед нам кричит: «Да как же, быть такого не может, ты посмотри на себя и на него-то». Ну, я задумался тоже, спрашиваю сестру: «Зой, а про что это она, я что, правда, соседский?». И она мне тихонько так: «Ты не соседский, ты наш. Но мама говорила не рассказывать тебе кое-что…».
Я к матери, значится, пристал и не отлипал. Она отнекивалась поначалу, потом не выдержала. Оказывается, в роддоме от меня отказались, бросили. А мамка моя тогда в том роддоме Зойку рожала. Узнала, что мальчика оставили и забрала. Пришла домой с сыном и дочкой, близнецы мы, значит. Батя рад был, очень мной гордился он, конечно, особенно, как я с флота в форме домой вернулся, радовался за меня сильно.
— А сейчас ваши родители как, живы?
— Да нет уж никого, давно нет. Но как же хорошо, что были они у меня.
Настоящие шероховатости в жизни Виктора появились позже. И тяжёлый развод с женой, и смерть юной дочери, и смерть новой невесты, и переезды, и двухдневная работа за блок сигарет или порцию хлеба, и этот приют-палатка…
Но он всё равно хохочет:
— Эх, развалина я старая, всё не развалюсь никак, топчу землю.
— Ну, какая ж вы развалина, моя бабушка вон – чутка старше вас будет, а никакая она не развалина, вам-то и вовсе ещё жить да жить.
— О, зови бабушку сюда, женюсь, вдвоём жить будем!
Хохочем вместе.
Догоняет меня на дворе, шепчет:
— Всё же, знай, очень я рад, что приняли меня мои родители. Не такой уж непутёвый человек из меня вышел, жить можно.
Киваю. Жить можно, точно.
Снято для проекта Благотворительной больницы.