Соната и ефрейтор⁠⁠

Когда я был маленький, еще в шестидесятые, то и по радио и по телевидению часто транслировали концерты классической музыки. Так вот, когда объявляли: "Композитор Бетховен. "Лунная соната"!", то я тихонько хихикал про себя, потому что мне представлялась пегая однорогая корова, бредущая в лунном свете по дороге. Почему вдруг такие ассоциации? Объясняю.

В батиной части еще в те времена, когда служили не два, а три года жил да был ефрейтор Ваня Ковбаско. И совмещал тот Ваня сразу две блатные должности - почтальона и главного животновода. Как почтальону ему приходилось, забрав солдатские и офицерские письма и открытки, чапать на почту в деревню за два километра, а потом, взяв письма, а также свежие газеты и другую прессу идти обратно. Если возникали какие-то другие дела в деревне, то посылали чаще всего тоже Ваню. Посему был он знаком почитай со всеми деревенскими барышнями соответствующего возраста.

А как у животновода у него в подчинении находился здоровенный кобель-альбинос Актай, несколько свинушек и однорогая корова Соната. Корову эту он из маленькой больной телушки, днюя и ночуя в ее коровнике, выпоил в сущую рекордсменку. Говорили, что якобы ни одна из деревенских коров, как обитающих на ферме, так и частных, столько молока не давала. Летом Ваня выводил утром свою коровенку за ворота части и она весь день паслась вдоль забора, а к вечеру возвращалась обратно.

Но проблема была в том, что корова Соната Ваню очень любила. И если вдруг видела (это зависело от места, где она паслась), что ее хозяин отправился в деревню с письмами, то она мыча бежала за ним, а когда догоняла вставала ему в кильватер и так, метрах в двух сзади, брела за ним в деревню. Ваня оборачивался, материл корову, топал на нее ногами, та его вроде бы слушалась и направлялась обратно, но пройдя несколько метров оборачивалась и если видела, что Ваня на нее уже не глядит, то вставала на прежний курс. И так несколько раз - кто кого переупрямит.

Чаще переупрямливал ефрейтор. Но случалось и так иногда, что корова шла за ним до самой деревни, дожидалась возле почтового отделения и они вместе возвращались обратно. Свидетели этих сцен чистой и светлой коровьей любви к грубияну-ефрейтору ухохатывались.

На дембель ефрейтор Ковбаско уходил грустный. И даже вроде бы писал потом в часть, спрашивал, как там его Соната поживает.

Вот почему при словах диктора "Лунная соната" я и представлял себе идущих одиноко по дороге под луной ефрейтора и корову.