Смерть под теплотрассой (3 часть)
Старый первым нарушил молчание:
— Товарищ старший лейтенант, мы извиняемся. Неловко, что всё так вышло с майором... Мы-ж ничего такого не хотели. Правда, я думал...
Дирижёр поднял с пола жестяное ведро, подставленное кем-то под струю капающей с потолка воды, и швырнул его с размаху в лицо стоящего на сцене Мирона. Ведро с грохотом укатилось за кулисы, а прапорщик присел и зажал рукой идущий кровью нос. Карапуз даже не посмотрел в его сторону.
— Ой, прости, Михайленко. Я перебил тебя?
Старый вжал голову и замер на полуслове. Карапуз с улыбкой обратился к нему:
— Я не нарочно. Продолжай, я слушаю. Ты там говорил о том... Что не хотели... Чего молчишь? — лейтенант обошёл сцену и поднялся по ступенькам. — М-м-м... Ты закончил... А у нас впереди разговор, — Карапуз неспеша подошёл к оторопевшему Старому и спросил вкрадчиво: — Вот, полковник Яблоков, он какой?
— Ч-ч-чего?
Лейтенант вырвал у него из рук валторну и зашвырнул в глубину рядов пустых зрительских кресел.
— Ты из какой страны?!
— Ч-чего? Ч-ч-чего? — Старый стоял в оцепенении.
— Про такую страну я не слышал! Там говорят по-русски?! — дирижёр перешёл на ор.
— Ч-чего?
— По-русски, пидорас! Ты говоришь по-русски?!
— Да!
— Значит ты понимаешь, что я говорю?!
— Так точно!
— Тогда опиши мне, как выглядит полковник Яблоков!
— Ч-что?
Карапуз дал ему леща. Потом замахнулся кулаком и заорал в ухо:
— А ну ещё раз скажи «что»! Скажи, Михайленко! Скажи ещё раз! Пидарас, скажи ещё раз «что»!
Старый с дрожащими губами попробовал ответить:
— Он... Высокий.
— Продолжай!
— Он лысый!
— Он похож на долбоёба?
— Ч-чего?
Лейтенант ударил сержанта под дых так, что из того на пол вышли остатки завтрака:
— Он. Похож. На долбоёба?!
— Никак нет... — с трудом ответил Старый.
— Ну так почему ты пытаешься наебать его, как последнего долбоёба?
— Я не пытался.
— Нет, пытался! Пытался, Михайленко! Ты пытался его наебать!
— Никак нет!
— Но полковник Яблоков не любит, когда его наёбывают. Он сам кого хочешь выебет, вообще любого! Ты читал устав, Михайленко?
— Так точно!
— Сейчас я прочитаю тебе один отрывок, который я знаю на память: каждый военнослужащий, назначенный на воинскую должность, имеет, бля, должностные обязанности! Которые определяют его, бля, полномочия! А также объём выполняемых задач! — лейтенант сделал паузу и продолжил громче, обращаясь уже ко всему строю: — К дисциплинарной ответственности военнослужащие привлекаются за дисциплинарные, бля, проступки! То есть за противоправные, виновные действия или бездействие! — дирижёр говорил в динамике «крещендо», постепенно усиливая нажим на голосовые связки и делая паузы. — Выраженные в нарушении воинской, бля, дисциплины! К материальной ответственности военнослужащие привлекаются, Михайленко, за материальный ущерб! Причинённый по их вине государству! — Карапуз вновь остановился напротив Старого и ткнул ему пальцем в лоб. — В случае совершения, бля, правонарушения, связанного с причинением государству материального, бля, ущерба! — снова ткнул и далее продолжил тыкать уже на каждом слове. — Военнослужащие, бля, возмещают ущерб! Независимо от привлечения к дисциплинарной или уголовной ответственности, Михайленко! Это устав! Устав — это ваша Библия! Тупой ты долбоёб! — дирижёр плюнул ему под ноги. — Чтобы ты сдох под теплотрассой! — процедил он с ненавистью и ушёл прочь без дальнейших инструкций.
Мирон, зажав окровавленный нос платком, побежал вслед за ним.
У Старого в голове что-то перемкнуло. Мы уже спустились на ватных ногах вниз и отстёгивали инструменты, прикидывая шансы на благополучный исход, а он всё стоял на сцене, как статуя, с потухшими глазами.
— Пойдём, брат! — позвал Дэн. — Нечего тут больше ловить. Ты как вообще?
Старый беззвучно шевелил губами. Дэн поднялся обратно и повёл его, бережно придерживая за плечо.
— Ничё, нормально всё будет, Старый. Пошли покурим?
Тот рассеянно огляделся и как-то, совсем нерешительно, кивнул.
— Пойдём, пойдём, братан. Не бери в голову, бывают у козла припадки, — утешал его Дэн, а сам посмотрел на нас и многозначительно помотал головой.
«Пиздец. У Старого, кажись, прошивка слетела», — тихо переговаривались музыканты по пути в туалет, служивший по совместительству курилкой.
В клубном толчке мы увидели перекинутую через перегородку строительную спецовку, а следом и одного из «строителей» собственной персоной — голого в одних лишь сланцах. Он мылся под струёй из шланга, соединённого с трубой отопления и, увидев нас, ни капли не смутился:
— Ебать мой хуй! Вот это встреча!
— Здоров, Хамось. Есть спички?
— Щас, из жопы выну. Блин, не дотягиваюсь, пацаны, может сами поищете? — сказал весельчак и продолжил орудовать шлангом, пока мы подкуривали папиросы обнаруженной на подоконнике зажигалкой.
Хамó был приземист и волосат. Не помню его национальности, но однозначно не славянская. Он был одним из работяг-срочников, назначенных на ремонт клуба, и с радостью принявшего это назначение, как заветный билет в закулисье. Результатом их работы с тех пор были только расставленные там и тут строительные леса, да лежащие штабелями мешки со штукатуркой. Чем на самом деле занимались эти ребята, оставалось догадываться. Да и здание, если начистоту, под влиянием времени, осадков и дерьмовой музыки обветшало настолько, что его вряд-ли кому уже удастся привести в божеский вид.
— Агнцы, агнцы... — Старый стоял с сигаретой, так и не удосужившись её зажечь.
— А? — Хамо не расслышал его из-за шума воды.
— Агнцы и пастыри. Суета сует...
— Что ты говоришь, брат?
— Он говорит, что вам пора уже починить ебучую крышу, да, Старый? Заебали, всё фойе и сцена, как в аквапарке побывал, ёпт, — Кирюха решил внести немножко конструктива в разговор.
— Щас, брат, щас яйца отмою и пулей всё починим. Вы, главное, не переживайте, пацаны!
— Пока ты их отмоёшь, у меня уж контракт закончится, — буркнул Младшой, прикуривая третью сигарету подряд.
— Ятра. Отсечь ятра, нечестивое семя... — Старый смотрел на строителя не моргая.
— Брат, он меня пугает.
Мы не решались заострять внимание на странностях сержанта. Все просто стояли и курили, болтая о своём. В один момент Старый будто что-то вспомнил, отошёл от нас на минуту и вернулся обратно со строительным ножом в руке.
«Отсечь ятра», — тихо произнёс он и двинулся на Хамосю. Тот вначале ничего не понял, а потом сорвал с перегородки спецовку и, инстинктивно закрыв ей свои причиндалы, громко взвизгнул:
— Э, брат, ты что делаешь! Ты с ума сошёл, гля, чё творит!
— Так, Старый, хорош! Успокойся, братишка, пойдём-ка отдохнём? — Кирюха поднял ладони в примиряющем жесте и кивнул глазами на нож, взглядом обращаясь к Дэну.
— Юрец, дай сюда. Не надо так шутить, — нарочито-буднично сказал Дэн, осторожно следя за движениями товарища. — Давай, брат, давай...
Старый без видимого сопротивления отпустил нож, не отводя глаз от своей цели, пока товарищи под руки выводили его из туалета.
Докуривать нам расхотелось.
— Сделайте кто-нибудь чаю покрепче!
— Щас, щас...
— У Максона вроде какие-то таблетки были в несессере, глянь на шкафу!
— Моть!
— А?
— Хуй-на! Ножи собери все с полок, мне отдашь!
— Есть!
— На жопе шерсть. Кто спиздил мой телефон?
— И мой бушлат.
— Старый, ты как? Ты нормально?
— Пожрать дайте человеку! Дошик красный — самое то!
— Нету нихера с ночи. И сигарет нету, два блока исчезло...
— Надо в магаз сгонять до ДОС-ов, чипок только в пять откроется.
— Где Голова?
— Гудини, пидор! Где ты?
— Всё! Проебали бойца, кажись!
— Где мой бушик?
— Чё, и бушлат проебал уже, Никитос?
— Это нихуя не смешно. Гуди! Где мой бушлат, ёбаная вошь?!
— Пиздец, бардак, ёб твою мать!
— Юрец, приляг, братишка. Сейчас тебе чайку сделаем.
— Волхв... Волхв!
— По спине ему постучи, он подавился чем-то.
— Волхвы... Агнцы...
— Да не, он бредит, походу.
— Пацаны, я всё понимаю! Но где мой бушлат, кто мне скажет?
— Никитос, ебанись, ты прикалываешься, или как?
— Сука.
В комнату отдыха вошёл раскрасневшийся Герасименко и хлопнул два раза в ладоши.
— Общее построение!
— Мирон, заебал. Ты один?
— Да. Я один. А дирижёр сейчас с замполитом на втором этаже решают, в какой позе нас всех лучше отъебать.
— А чё?
— Да ничё, бляха-муха! Ладно, слушайте так. У нас два варианта: либо мы сейчас въёбываем до ночи самостоятельно, пока не отвалятся жопы, и сыграем завтра всё, как на параде, либо... — Мирон набрал воздуха. — Либо с завтрашнего дня всё будет по-другому. Никаких выходных и ночёвок в городе, никаких премий. Все нормативы будем сдавать как положено, каждую неделю будем отчитываться, заполнять журналы, делать инвентаризацию, учёт всей хуйни с присвоением номеров, клеймить все фляжки-хуяжки, газики-хуязики и прочую залупу. Так понятней?
— Мда. Ну мы это слышим каждый раз перед проверками, и пока что всё по-старому...
— Ты совсем дурачок, Денисов? Ты вообще не врубаешься? Когда крайний раз к нам Яблоков приезжал?
— Я ебу?
— Полгода назад. Помнишь, чё было? Мне при срочниках тебе напомнить?
— Да рот того ебал. Ты просто ссышься, что теперь тебе вместо Карапуза придётся всё заполнять. Ты-ж теперь у нас прапор, хуё-моё!
— Я не понял. Тебе въебать или чё? Или мне, блядь, одному это надо?! — Мирон стукнул кулаком по стеллажу с противогазами, отчего те рассыпались по полу.
— Ад! А-ад! Черти! Черти!! — оживился Старый.
— Так, пацаны, хорош! — Кирюха встал между прапорщиком и сержантом, держа их на расстоянии рук. — Младшой, ты тоже хорош! Вот чё ты споришь, не видишь, Старый из-за вас психует?
— А с ним-то чего?
— Дак, блядь, у Карапуза своего любимого поинтересуйся! У человека фляга свистанула от его истерик, — огрызнулся Младшой.
Мирон сбавил обороты, игнорируя дерзость.
— Та-ак... Это плохо. Без валторниста нам никак. Воды ему давали?
— Вóды, вóды... Исход... Жиды...
— Щас, Старый, щас... Потерпи, — Кирюха повернулся к нам и почесал затылок. — Ему похавать надо и поспать, я считаю. Что делать будем?
— Доложить так-то надо, по-хорошему.
— Не-е. Если докладывать, то придётся его потом вести в санчасть. С перегаром точно нельзя. Да и нахуя нам столько внимания? Сам раздуплится как-нибудь, да, Старый? Раздуплишься, сам-то? — Кирюха ободряюще потрепал его по шее.
— Вы только устав ему больше не читайте, мало ли...
Старый многозначительно поднял палец, как бы прислушиваясь к окружающим звукам, и мы тоже, следуя его жесту, невольно притихли. Он легонько замотал головой, будто что-то отрицая, и хмыкнул себе под нос:
— М-м. Нельзя.
— Что нельзя?
— Нельзя верить. Нельзя верить книжникам, — Старый прищурил глаза. — Нельзя верить фарисеям...
Немая сцена. Мирон заторопился:
— Так, сракотаны, давайте на выход, в оркестровую. Изображайте там что-нибудь, и погромче, чтобы сверху слышно было.
Мы с Белым и Рыжим вышли в оркестровую, где уже собрались все остальные, за исключением Гудимова.
— Ну что там с ним?
— Белку поймал.
— А с Гудини?
— Не понял?
— Его нет нигде, мы думали он там, у вас.
— Хуй знает тогда. Хватайте дудки, вечером мы должны всё сыграть, как на параде, — сказал Рыжий, доставая трость для саксофона.
— В смысле? — Людской оторвался от чтения.
— Поразмысли.
— Хм. Володя в соча кажись ебанул, пока мы в актовом тусовались, — поделился догадкой Саня.
— Да и хуй на него, скорее всего, дневальный увёл. Уже насрать. Днём раньше, днём позже... Один хрен, все попиздуем в батальоны. Инфа сотка, — подытожил Рыжий.
Мне надоела его упадническая риторика.
— Ржавый!
— А?
— Хуй на!
— Пошёл на хуй.
— Пошёл сам на хуй, чепуха.
— Слышь, чепушидзе, ты чего так базаришь кучеряво?
— Кучерявая пизда у твоей мамаши!
— Кучерявая пизда у твоего бати, ебанашка.
— Целуй залупу, чушка немытая.
— Целуй чушку, залупа немытая!
— Ха-ха-ха, попугай-пидорас зашёл в чат.
— Твоя анальная девственность вышла из чата.
— Разве что от твоего язычка.
— От язычка твоего отчима, хуепутало.
— От хуепутала слышу, дегустатор потных пенисов!
— Вынь хуй изо рта и говори нормально, глиномес недоношенный!
— Это ты у нас начальник глиномесного цеха.
— А ты пидорас, выебанный в жопу десятью неграми.
— Охуенная подъёбка, дай пять! А, не... Не давай. У тебя руки в сперме.
— Сперма у тебя во рту, шалава подзаборная!
— Сперма у тебя в жопе, творог подзалупный!
— Творог у тебя на губах, шлюха обочечная.
— Это взбитые сливки с титек твоей мамаши, сынок.
— Папа?
В нашу беззлобную перепалку вмешался Никитос, с озадаченным лицом покинувший комнату отдыха:
— Где Гуди??
— Соча ебанул, и уже на полпути в Гудилэнд, по-любому! — весело ответил Белый.
— Ёб вашу мать! Я серьёзно спрашиваю!
— Никитос, мы, честно, не ебём.
— А куда он мог съебаться?
— Куда угодно. Это-ж Гудини! — развёл руками Рыжий.
— Его шмотки валяются в каптёрке. А угадайте, чьи сейчас не висят на месте?
— Чьи?
— ...
— У-у-у... Никитос, мои соболезнования, — вздохнул Рыжий. — Если Гудильдо уёбал в роту с твоим шмотом, то эт пизда. Можешь сразу всё понять, простить и отпустить.
— Да ну-у на-а-ахуй... — Никитос от волнения прикусил кулак. — А в канцелярке его нет? На параше, может? Нет, там точно нет... Вот пидорас.
— Гудини делает грязь. Настоящий гангстер.
До меня дошло:
— Может, он кружку твою пошёл искать? Ты ж ему задание дал перед уходом, помнишь?
— Точняк!
— Что за кружка?
— Белая, с надписью «Ангелина».
— Так это... Она у дирижёра на столе. Он в ней бычки тушил, — немного с опаской вспомнил Матвей.
Никитоса ударило током:
— Блядь. Реально? Сука! Реально?! Пиздец, блядь! И ты молчал?!
— Ну я там весну навёл, кружку помыл и обратно поставил... Только от неё всё равно воняет...
— Су-у-ука... А куда этот очарованный пропал-то?
— К замполиту вроде...
— Да не Карапуз, а этот!
— А, этот, я не знаю...
— Короче, никто нихуя не знает, правильно?
— Ага.
— Нам надо его отыскать. Если этот еблан засветится в моей форме, нам всем пиздец.
— А чё там такого?
— Во-первых, там моя фамилия. Во-вторых, там мои сержантские лычки. А в-третьих, в этом бушлате моя аниме-ксива.
— Что-что, прости?!
— Так точно, нахуй! В обложке с моей фамилией.
«Аниме-ксива» Никитоса — это очень важный документ. Он давал ему право управления огромным человекоподобным роботом, а без этого, как известно, в нашем сказочном мире ты никто.
А если серьёзно — то был шуточный подарок на его крайнюю днюху от нашего дружного оркестрового коллектива. Суть в том, что Никитос с Виталиком одно время увлекались просмотром «долбоёбских мультиков», как выразился бы Карапуз, что и послужило идеей для подарка.
Изначально данная ксива была обычным пустым военным билетом, добытым кем-то из наших на гражданке. Затем туда вклеили отфотошопленное фото Никитоса, где он предстал в образе Сэйлор Мун с белобрысыми косичками и розовыми анимешными щёчками. В остальном она имела все признаки официального документа.
Все графы были заполнены, как полагается — так и так, Никита-кун Семпаевич, Хентаец по национальности, служащий в Аниме-войсках; уроженец города Понивилль Радужного края; образование — высшее алхимическое; гражданские специальности: ловец покемонов и пилот Евангелиона; имеет первый юношеский разряд по косплею; женат на Неко-тян; а вместо подписи — розовый отпечаток кошачьей лапки.
Наш подарок ему до того приглянулся, что он иногда по приколу носил его вместо своего подлиного военника. Он счёл это остроумным, да и была в этом легкомыслии какая-то своя изюминка. Благо, никто посторонний про это никогда бы не узнал.
Ну, или почти никогда.
— Сдаётся мне, что Вова настолько проникся твоей армейской мудростью, что попёрся в магаз за посудой, — предположил я.
— Я уж понял, — Никитос медленно выдохнул через сложенные трубочкой губы и попытался мыслить трезво. — Давайте мыслить трезво. Если этот еблан ушёл в моей одежде, надо его срочно найти. Васян!
Васян, кстати, это я.
— Оу!
— Погнали со мной! Сигарет себе купишь заодно.
— А что по патрулям? Не очкуешь спалиться перед проверкой?
— Да хуй на них. Мы постоянно ходим на ДОСы и ни разу там никого не встречали. Они в боксах еблища топят. Ты только это... Надень погоны сержантские на всякий, а я вкинусь в Володин бушик. Обменяемся с ним там, не отходя от кассы.
— Ну, окей, погнали. Спроси у своих, чё там в магазе им надо.
Начало дня было многообещающим.