Подъезд. (Часть 7)⁠⁠

Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6

Грохот двери разбудил меня через час. Мне с трудом удалось продрать свинцовые веки, а после этого я еще минуту сидел на кровати, размышляя, где нахожусь и что такое громыхает над ухом. Наконец мне удалось собраться с мыслями. Я понял, что я в своей квартире, и сразу же в памяти всплыла моя идиотская выходка с Лехой.

Я открыл дверь. Передо мной стоял тот первый благодушный мент. Теперь на его лице даже при большом желании невозможно было найти ни капли благодушия.

— Самохин. На выход.

Настала очередь Артемки, девятилетнего внука дяди Федора с четвертого этажа. Упорное прятанье и армейское снаряжение старика не помогли ему уйти от рока. Артемка носился на улице с дворовыми ребятами, и мог еще долго носиться, но в свете произошедших событий его родители посчитали за нужное все же позвонить паре-тройке его дружков (меня удивляет, как они вообще отважились отпустить его на улицу поздно вечером — поразительная безответственность). Оказалось, что все уже дома, а Артемки нет. Последовал звонок в милицию, полный стенаний и плача, и наряд немедленно двинул сюда к нам: уже все знали, где наибольшая вероятность найти пацана. Артемка валялся на четвертом этаже (шагни я чуть правее, когда поднимался домой, я бы непременно его задел). Дяде Федору, ревностному приверженцу всякого рода баррикад и запоров, повезло: его оградили от вида мертвого внука. Но легче ему от этого не стало: как-то неуловимо дядя Федор впал в младенчество.

— Ты был последним.— Уже горел свет в подъезде, так что я мог безошибочно распознать их взгляды: это было не какое-то безымянное неудовольствие, а самое настоящее обвинение... Интересно, они с собой лампочки прихватили? — И ты был пьян.

— И что?

— Как ты это объяснишь?— Благодушный мент наседал на меня, остальные стояли рядом, готовые скрутить меня при первой же опасности.

Я зевнул, окатив их волной перегара, от чего они поморщились, но не отступили ни на шаг.

— Я был не один,— вяло ответил я.

— Знаю.— Он как-то сразу сник.— Соседи видели, как вы тут дурачились. Что, тебе повод для веселья?

— Как он умер?

Они помолчали немного, разглядывая меня с легкой задумчивостью. Но все-таки они понимали мою непричастность, поэтому «благодушный» ответил:

— Кто-то открыл щит и засунул его руку в самую гущу проводов. И я не сомневаюсь, что это произошло именно здесь.

Я посмотрел на полуоткрытый электрощит. Обычно они всегда закрыты на замочек, чтобы шпана не лазала, но только не этот, ведь наш подъезд особенный. Я тоже не сомневался. Я уже давно перестал сомневаться, просто жил.

— И ты был последним,— вновь повторил он.— Ты что, ничего не почувствовал?

— Было темно.— Я вспомнил про деда Павла со второго этажа — Леха наткнулся на него, когда пытался вытянуть у меня «пузырь». Я решил не говорить им об этом. Дед Павел по праву считался самым старым в нашем подъезде, а по моему твердому убеждению, он был еще и самым классным соседом. Все остальные казались мне уродами. В первый же день, когда я только переехал сюда после развода, я врубил на всю катушку Мумий Тролля. На следующее утро ко мне заявилась стерва из домоуправления, пригрозив, что если я и дальше буду дебоширить, то с меня взыщут солидный штраф. Не угодил кому-то несчастный Лагутенко.

Может, он просто поднимался наверх за спичками. Зачем доставлять неприятностей старику?

— Какого хрена ты вообще таскаешься по ночам? Тебе заняться больше нечем?

На это я уже не счел нужным отвечать, просто развернулся и побрел наверх, оставив их давиться собственной яростью.

Они вновь устроили дежурство, которое продолжалось гораздо дольше первого. Больше я с ними не общался — проходил мимо, даже не глядя. Подъезд постепенно стал превращаться в свалку — Людка, симпатичная девка с соседнего дома, моющая у нас полы за сорок рублей с носа, перестала приходить. Мусор скапливался, и никто не старался от него избавиться.

Что касается Артемки, то он действительно «шарахался» тем вечером с ребятами, а нагулявшись, отправился домой. Тут-то его и перехватили. Кто-то притащил его в наш подъезд, довел до четвертого этажа (соседи, прекрасно видевшие меня с Лехой, его не заметили — они умели замечать только то, что надо), открыл электрощит и сунул его туда руками. После этого Артемке еще оставалось время немного подрыгаться перед кончиной.

Они дежурили, и ничего не происходило. Как только дежурство снималось, следовало очередное убийство. Тип, если он действительно существовал, действовал безошибочно. Он ни разу не повторился, и каждая новая смерть являлась в некотором роде маленьким шедевром. Они опять оставались на дежурство, и все прекращалось.

Не помогало ничего — ни ножи, запрятанные возле двери, ни засовы, ни строгий контроль. Как правило, внуки моих соседей жили отдельно, с родителями, а родителям приходилось постоянно отлучаться куда-нибудь — на работу, в магазин, в гости. Как тому человеку удавалось выманивать перепуганных детей из квартир? Какие коврижки были припасены у него, если при этом забывались напрочь все родительские наставления? И зачем, черт побери, он притаскивал мертвые тела (или живые) к квартирам пенсионеров? Что действительно приносило ему истинное наслаждение: убийство детей или наблюдение, как жители моего подъезда один за другим сходят в могилу?

Когда в подъезде не осталось уже никого, кроме меня и деда Павла со второго этажа, дело закрыли. Все мои соседи, если чудом не оказывались в больнице, отправлялись в мир иной. Я поражался, почему они не бегут из этого дома сломя голову. Но потом вспоминал про их возраст, и мне все становилось понятно. Все они слишком прочно осели в своих квартирах, чтобы коренным образом менять место жительства. Легче было умереть. И принять смерть молодых.

Его не нашли. Да и не могли найти. Я думал, почему же он пощадил нас двоих, а потом вдруг резко до меня дошло: у нас нет внуков. Дед Павел жил один, без родственников, я еще не успел обзавестись даже детьми. Вот так мы и остались в живых. Можно сказать, нам повезло, как ни дико это звучит.

Осталось много неясностей, объединенных в одну черную тайну. «Благодушный» подвел правильную черту: Артемку шлепнули именно здесь, на четвертом этаже. Я представлял, как бы я себя вел, если бы мою руку какая-нибудь сволота сунула в электричество. Несомненно, я бы завопил что есть мочи, как вопил тогда, в детстве, столкнувшись с подъездным чудовищем. Почему же никто ничего не слышал? Почему дядя Федор продолжал валяться в своей койке, словно ничего не происходило? Или же Артемка впрямь не издал ни звука? До какой же степени нужно напугать человека, чтобы, чувствуя скорейшее наступление кончины, он оставался нем как рыба? К тому же его ведь тащили по улице к нашему подъезду! Он что, на поводке шел?

И еще: какого черта перегорали лампочки?

В конце концов, я перестал ломать голову. Вновь сформировавшееся слово в центре мозга помогло мне оттолкнуть все логические доводы. Подъезд. Только подъезд мог содеять подобное. Он ждал много десятилетий, прежде чем начать свою игру. Не исключено, что он ожидал именно меня.

Окончание следует...