Малые Мшары (Part I)⁠⁠

Аннотация:

Парень по имени Дима крупно задолжал местному криминальному авторитету, и теперь вынужден бежать в глухую деревню, что прячется в брянских лесах, где у него остался дом от бабушки. Но, как выяснилось, Малые Мшары - не очень-то гостеприимное место...

Старенький «Икарус» беспощадно потряхивало на размытой ноябрьскими промозглыми дождями грунтовке. Капли бежали по стеклу – прозрачные и чистые в начале своего пути, к его финалу они набирали критическое количество пыли и становились частью грязевого орнамента по краю окна. Прижавшись щекой к стеклу, Дима устало провожал припухшими от недосыпа глазами каждую, точно путь их не был предрешен подобно его собственному, но – все напрасно. Вода становилась грязью, а его жизнь из клубных тусовок и неоновых огней покрывалась серостью полусгнивших заборов и пустотой заброшенных коровников. Хрипели старые – проводные еще – наушники; в них гулко бухали басы, подобно эху прошлой его, Диминой, жизни. От этого щемило сердце, а капли текли по стеклу и с внутренней стороны.

— Эй, молодик! Паря! Малой! – пробился хрипловатый тенорок водителя сквозь бъющийся в унисон с сердцем Benassi Bros.

— А? – Дима снял наушники, повернулся к коренастому мужику за баранкой. Тот был одет в драный ватник и почему-то тюбитейку.

— Я говоря, подъезжаем скоро. Вон они, твои Малые Мшары, за холмом уже.

— Спасибо.

Подняв голову, водитель пристально посмотрел на Диму в зеркало заднего вида, украшенное четками, ёлочкой, иконкой и еще черт знаем чем.

— А ты не местный штоль, малой? Бачу, не местный, я тут всех знаю. В гости никак?

— Ага, в гости. К бабке, – кивнул Дима. Тут он несколько лукавил.

Бабку Надью – та всегда настаивала на этом языколомном мягком знаке – Дима видел один раз в жизни, лет двенадцать назад. Изящная, утонченная, совершенно не похожая типичную сельскую жительницу, она умерла, когда Диме было десять – в аккурат после его ежегодного визита Димы. Хоронил ее кто-то из родственников – тихо, без гостей и церемоний. Деревянный дом, оформленный на наследников был посещен лишь однажды и, признанный непригодным ни для проживания, ни для продажи, остался заброшен. Оно и неудивительно – мало ли их, перекошенных хибарок в покинутых деревнях брянской глуши? Однако, сейчас для Димы этот дом оставался последней надеждой, чтобы не попасть в тюрьму и не отправиться в плавание со старым аккумулятором на шее.

— Дело хорошее. Деревни-то умирають, остаются там одни старики да алкаши, работы нет, шамать неча. Тут анадысь чув, веришь-нет, мужиков участковый поймал, так знашь на чём? Они кирками из фонарного столба арматуру выковыривали, слышь? – усмехался водитель – Говорили, мол, хотели как цветмет сдать. А там шоб одну арматуру вынуть, надоть сутками впятером долбить... Не стали наказывать, пожурили конечно. Но село нынче без света осталось, это да...

— М-м-м... – Дима не знал, что ответить на такую историю. – А выходить скоро?

— Да говорю ж, недалече. А в рюкзаке-то гостинцы, поди? Вон аж к земле гнешься!

— Ага. – снова соврал Дима.

— Ну... Все. Приехали.

Автобус резко затормозил и поднявшись было с сиденья, парень едва не полетел головой в проход под тяжестью рюкзака. Выглянув в окно, он ожидал увидеть деревню, но вместо этого там темнела густая чаща. С другой стороны пузырилось от дождевых каплель болото.

— Куда приехали-то? Где деревня?

— Э-э-э, малой, до деревни я на этой колымаге не доеду. Им шлях-то, ну, дорогу, совсем размыло, давно уж. Вот уж который год не ремонтируют. Сначала при Ельцине волынку тянули, таперича совсем не допросишься...

— И... куда мне теперь?

— А вон, гля, стежка, бачишь? – ткнул водитель обкусанным и желтым от никотина ногтем в лобовое стекло. – Вот прямо по ней и ступай, только смотри – с тропинки не сходи, а то здесь трясина хитрая, хищная...

— Эту шутка что ли? – Дима не мог поверить, что этот мужик всерьез предлагает ему топать по тонкой, еле заметной в зарослях осоки, земляной косе. – А если я... заблужусь?

— Да не сикай ты в портки-то! Тут бабки выходють бруснику собирать, а ты вон – бычура здоровый! Сдюжишь! Тем паче – комаров нонче нет. Там вон – гля, вешки местные понавешали...

Действительно – тут и там с корявых ветвей свисали какие-то ленточки с разнообразными грузиками на них – косточки, палочки, высохшие пучки рябины.

— Во, ты по ним иди и не заблудисси. Только палку все ж какую найди на всякий не дай бог...

— Спасибо, — процедил Дима сквозь зубы.

С шипением и скрипом автобус распахнул свои двери-гармошки. Одна створка застряла и все никак не открывалась.

— Ты ёбни её мальца! – посоветовал водитель. – И это... Следующий раз я во вторник поеду, это через неделю значится. Ты если шо, заранее лучше приходь и надень чего поярчее, я здесь обычно не останавливаюсь, могу не заметить.

— Не пригодится... – со вздохом ответил Дима и спрыгнул с подножки. Белые кроссовки тут же ухнули всей подошвой в сочно чавкнувшую грязь...

***

— Такой расклад, Димас. Сам понимаешь, могло быть и хуже, — виновато разводил руками Михэль – в миру Мишка Боков, день знакомства с которым Дима проклинал на все лады. Чего ему стоило в ту ночь просто остаться дома, посидеть в Интернете, прогуляться по району, хотя бы просто поспать... Но у беспощадного рока были свои планы.

— А ты на меня уолком не смотри, пацанчик. – добивал Тофик вальяжно, приправляя слова восточным акцентом. Весь его интеллигентский лоск сошел как морок, обнажив теперь волчью наружность самого обычного криминального авторитета. Все в его облике – кожаный пиджак, бесчисленные печатки, многократно сломанные нос и уши – буквально кричали об опасности, но ставка была так высока, а дама и валет в руке так идеально сочетались с десяткой ривера... – Ты уыдел, за чей стол садишься, нечего теперь скулить.

На стол шлепнулся пузатый пакетик – едва ли больше Диминого кошелька, истощавшего после той судьбоносной партии – теперь в нем лежали лишь дисконтная карта «Дикси» и пятисотрублевая бумажка.

— Что это за дрянь? – выдавил из себя Дима пересохшими губами.

— Почему дрянь? Хороший, качестуэнный продукт. Как слеза младенца.

— И я это должен... продать?

— Да я тебе помогу, не ссы, у меня свои каналы есть, знакомые... Скинем вес за неделю, отвечаю! – уверял Мишка, подобно профессиональному диетологу, пытаясь загладить свою вину, ведь это он зазвал Диму за стол Тофика.

— Должен ты мне. – выплюнул бандит, — Как ты будешь отдауать – меня не ебёт. Я тебе предлагаю уозможность, а как ты ей распорядишься... Деньги я от тебя жду к десятому числу.

— Это спиды, да?

— Слюшай, по-моему, он не понимает...

В затылок прилетел удар – несильный, но ощутимый. Своего хозяина верный пес Умар понимал с полуслова. Дима ткнулся носом в край стола, пошла кровь.

— Он понял-понял, мы беремся. Через неделю все будет, отвечаю! – вился мухой Михэль вокруг Димы, оттесняя крепких чернявых парней в спортивных костюмах. Схватив пакет, он быстро запихал его Диме во внутренний карман куртки, прихлопнул сверху. – Спиды так спиды, да, Димон?

— Паспорт дауай сюда, – потребовал Тофик.

— У меня не с собой.

— Билядь... – Тофик цыкнул зубом, посмотрел оценивающе на Диму. — Адрес суой гоуори!

— Дружбы двадцать восемь, пятая квартира, — с готовностью выпалил Мишка.

— Ладно, сойдет пока. Заутра заеду, посмотрю, чем ты там жиуешь-дышишь.

В прокуренном салоне Мишкиной вишневой «Вольво» Дима прижимал к носу грязную, всю в машинном масле, тряпку – ничего лучше в автосервисе Тофика не нашлось. Откинув голову на сиденье, он с ужасом прокручивал в голове вероятности грядущего. Вот он не справляется с продажей наркотиков, и Тофик отвозит его ночью на затянутое ряской болото Рыжуха, где уже покоится с десяток его должников и конкурентов. Вот он попадается на первой же закладке, мать рыдает на суде, он отправляется на зону, где со своей белокурой башкой и субтильным телосложением становится чьей-нибудь сучкой на долги пять-семь-девять лет. Вот...

— Все, Дим, приехали, – раздалось с переднего сиденья. За окном темнела родная девятиэтажка. – Да ты не расстраивайся, все могло быть куда хуже...

— Иди нахуй, Миша! – выпалил Дима, буквально выпал из машины и с силой захлопнул дверь.

Дом казался теперь чужим. До боли знакомый беспорядок холостяцкой квартиры теперь напоминал просто какую-то свалку потерявших названия и функции предметов. Прижавшись к прохладному дерматину двери, Дима сполз на пол, прикрыл лицо руками и тихо заплакал. Пальцы дрожали как с похмелья, сознание отказывалось концентрироваться на чем-то одном, а чертов пакет жег сквозь куртку. Казалось, он набухает, расширяется и скоро лопнет, заполнив коридор Диминой квартиры вредоносным белым порошком.

— Сука! Сука! Сука! – молотил он по-детски кулаками по ламинату, но реальность была беспощадна к нему и глуха к его истерикам. – Дебил! Чертов дебил! Су-у-ука...

Какова была вероятность наткнуться на стрит-флеш в руках этого бандоса? Один к тысяче? Один к миллиону? Теперь уже не важно. Теперь он, Дима Подлеснов, двадцати трех лет отроду, вчерашний выпускник Брянского Технического либо сгинет на зоне, либо превратится в торфяную мумию, которую выловят через пару сотен лет и положат под стекло в музее.

Вдруг зазвонил телефон. Подняв трубку, Дима вновь услышал этот приторный извиняющийся тон:

— Дим, ты только не вздумай дурить, ладно? Мне пришлось им все сказать, они тебя везде найдут, Дим. Давай все спокойно продадим и...

С треском телефон разбился о вешалку в коридоре, брызнули осколки дисплея. Вместе с половинками корпуса на ламинат со звяканьем приземлился брелок в виде пупса с единственным прикрепленным к нему ключом. Мама, уезжая на выходные в Орел к своему возлюбленному бизнесмену, оставила ключ от бабушкиного дома Диме – «Мало ли что». И в блеске металлического кольца и длинного ключа от массивного навесного замка забрезжил огонек надежды: о доме в сельской глуши не знал никто, кроме матери. Найти какие-либо зацепки не смог бы и Шерлок Холмс – дом находился в собственности у тети, живущей аж в Новгороде, фамилия у бабки вообще была другая – то ли Зёдер, то ли Зондер, а сама деревня не искалась даже Яндексом. Идеальное место, чтобы залечь на дно и переждать, пока Тофик не забудет о должнике. А потом можно рвануть к маме в Орел, где та строит личную жизнь или доехать до Санкт-Петербурга и попроситься к отцу на работу в транспортную фирму. Тот пускай и не звонит, но не оставит же он сына совсем без поддержки... во второй раз?

Через какие-то полтора часа Дима, шарахаясь от каждой тени, стоял у билетной кассы на вокзале. Рюкзак его был набит упаковками лапши быстрого приготовления, теплыми вещами – ноябрь стоял промозглый, а впереди ждала холодная зима. Чтобы не умереть со скуки, он прихватил с собой несколько книг, которые купил еще подростком. Мобильник Дима брать бы не стал, будь тот даже цел – по нему могли и выследить. Из техники – только старенький MP3-плеер с функцией радио. Также, на самом дне рюкзака, завернутый в одеяло и накрытый металлическим ковшом, лежал тот злосчастный пакетик – почему-то у Димы не хватило смелости спустить все в унитаз. Оставить его дома он тоже не рискнул – если бы мама нашла дома наркотики, ее бы хватил инфаркт. Записку он и так оставил максимально туманную: «Еду к бабушке, когда вернусь – не знаю. Телефон сломан, не звони», так что пакет спидов может стать последней соломинкой, которая переломит хребет маминого спокойствия.

— Один билет до Земляничной, пожалуйста.

— Сто тридцать восемь рублей. – отозвалась кассирша.

Когда Дима проходил металлоискатель, тот предательски запиликал.

— Рюкзачок открываем, показываем! – поднялся со стула пузатый полицейский.

Сердце замерло, кровь отлила от лица, собралась вся в бешено бухающем сердце. Ватные пальцы едва справились с застежкой.

— Что тут у нас... Ага. В поход собрались? – поинтересовался тот.

— Точно, — сглотнув, кивнул Дима.

— Ну... смотрите, не заплутайте там! Счастливого пути.

Потеряв к Диме всякий интерес, полицейский вновь тяжело приземлился на кресло и занялся лотком с корейским салатом. Впереди озаряли темную платформу окна ночной электрички «Брянск-Орловский-Суземка», суля надежду на спасение.

***

Малые Мшары выглядели удручающе. В последний раз Дима был здесь в детстве, и не замечал этой разрухи и убогости, что сейчас буквально бросалась в глаза, наполняя сердце горечью и странной, будто выплывшей из генетической памяти, беспричинной тоской, или даже, скорее, «кручиной».

Окруженная болотами деревенька в десять домов казалась давно заброшенной. Не было слышно лая собак; поле густо покрывали высохшие стебли борщевика; несмотря на пасмурную погоду, в окнах не было света. Проходя мимо съезда на дорогу, Дима окинул взглядом указатель и зачем-то установленный, прогнивший до черноты, деревянный шлагбаум. Название на указателе было старательно замазано, точно потрудились партизаны. Неожиданно для себя, парень удовлетворенно хмыкнул: где-где, а здесь его точно не найдут.

Проходя мимо деревянных хибарок, окруженных зарослями сорняка, он чувствовал себя неуютно – казалось, ослепшие провалы разбитых окон напряженно всматриваются, следят за чужаком, провожают тоскливым и озлобленным взглядом. Поведя плечами, Дима ускорил шаг, но это не сильно помогло – кроссовки тонули по щиколотку в густой грязи, заполнявшей колеи от тракторных колес, а дождь заливал то в глаза, то за шиворот. Наконец, он добрался до бабушкиного дома.

Тот выглядел, пожалуй, еще хуже прочих и походил на брошенного в канаве мертвеца. Заколоченные окна казались навеки сомкнутыми глазами, крыльцо с провалившимися ступеньками – вываленным из зловонной пасти языком, прохудившаяся крыша – проломленным черепом. Замок проржавел насквозь, и Дима воевал с ним добрые минут десять, пока, чертыхнувшись, не выдрал вместе с петлями.

Внутри пахло сыростью и гнилой древесиной – нутро мертвеца. Однако мебель и даже какие-то тряпки, тазики и иконки в красном уголке остались нетронутыми, только потемнели от времени. Впрочем, все это Дима видел лишь мельком, краем глаза, первым делом бросившись к печи. Когда-то белая, теперь она была покрытая угольными разводами и сколами, но это была печь! Продрогнув и промокнув насквозь, сейчас ему больше всего хотелось согреться. Дров поблизости не нашлось и Дима, недолго думая, споро разломал на части колченогий табурет. Закинув обломки в раззявленную черную пасть, он достал из кармана зажигалку и издал горестный стон: ни газет, ни бумаги в доме не было.

Огонь не брал ни мокрые обои, ни отсыревшие и поросшие грибами книги из соседней комнаты. Пришлось лезть в рюкзак. После недолгого размышления для растопки был выбран томик Лукьяненко.

Рассовав страницы под шалашик из обломков табурета, он принялся тыкать с разных сторон зажигалкой, но огонь все никак не желал заниматься. Лишь изорвав книгу на клочки он добился кое-какого результата – дрова занялись, но дым, вместо того, чтобы уходить в трубу теперь стелился по полу и поднимался выше. Закашлявшись, Дима побежал открывать окна, но кто-то вколотил гвозди в рамы. Дым щипал глаза, набивался в горло кислой гарью, обжигал ноздри. Слезы текли ручьем, и парень, не разбирая дороги рванул к двери. Больно ткнулся бедром в угол стола, споткнулся о какой-то горшок у двери, схватился за ручку и... Дверь сама распахнулась навстречу.

Сердце ухнуло в какую-то полость под ребрами. Усилием воли Дима заставил себя открыть глаза и посмотреть на пришедшего. Из-за слез изображение расплывалось – перед ним стоял кто-то невероятно тощий с серой паклей на подбородке, а за его спиной возвышалось что-то громадное, пятнистое и многосуставчатое. Сердце сжало паническим заячьим страхом перед нечеловеческим силуэтом. Лишь моргнув раз-другой, Дима понял, что за неведомое чудище он принял лысую березу за спиной гостя.

— Явилси! Внучек без ручек! – проквакал визитер и оттолкнул Диму обратно в дом. – Хто ж так топит?

Протерев глаза, Дима наконец разглядел пришедшего. В доме хозяйничал старик. Был он дряхл, худ и грязен; в всклокоченной бороде застрял какой-то мусор, одежда представляла собой потерявшее всякий цвет и форму рубище. Его кожа была вся покрыта ссадинами и царапинами. Стоптанные до бесформенности ноги были босы и походили на болотные коряги.

Голыми руками старик вынимал из печи горящую бумагу и перекладывал ее в маленькое отверстие под дымоходом. Двигался тот странно, неуверенно – наверное, страдал от болезни Паркинсона. Дерганые движения были избыточны и неэффективны, но старик явно знал, что делает. Переложив достаточно количество растопки, дед довольно кивнул и закрыл заслонку. Печка будто чихнула, но поток дыма наконец-то прекратился. Удовлетворенно крякнув, старик повернулся к Диме.

— Спасибо. – пробормотал тот смущенно. – А вы кто будете?

— Не буду, побывал уже. – разговаривал старик странно: раскрывал рот на всю ширину точно кукла из «Улицы Сезам», демонстрируя немногочисленные оставшиеся зубы. – Ну-ка подь сюды!

Неожиданно крепкая руки вдруг схватила Диму за челюсть – пальцы были на ощупь как наждак – надавила, превратив Димин рот в мятую букву «О».

— Гляди ж ты, своих не зацепило. – рука отпустила Диму и повисла безжизненной плетью. – И чаго ты здеся забыл? Не вишь, помёрла деревня? Пяздуй обратно в свой город, телок жамкать да титьку мамкину сосать. Давай-давай...

Старик невпопад замахал руками, точно гусей гнал.

— Слышь, шел бы ты отсюда, дед! – разозлился Дима. – Я пожилых не бью, но...

— Но шо? На старика руку подымешь? Так давай! Сдюжишь ли?

Незваный гость застыл, насмешливо глядя на Диму. Тот смотрел в ответ, сощурившись. Все-таки старик был отвратительный: теперь, когда дым рассеялся, Дима смог ощутить жуткий духан, какой бывает от вокзальных бомжей, только без примесей спирта. Передние зубы были похожи на оплывшие капли потемневшего воска, волосы торчали колтунами, «одежду» покрывали репьи а из левого глаза старика торчала заноза, но его это, похоже, ничуть не беспокоило. Покачиваясь, он стоял напротив, а по бороде из приоткрывшегося рта бежала ниточка слюны.

«Дебил какой-то» — подумалось Диме. Нужно его как-то выпроводить.

— Вали давай, я сейчас полицию позову! – лишь произнеся это, он понял, как, наверное глупо звучит, рассуждая о полиции в этой глуши. А есть ли здесь вообще полиция? Должен быть хотя бы участковый. Запоздало вспомнилось: «Дорога же размыта!»

А старик все стоял, будто впав в какой-то транс.

— Эй? Дед, ты в норме? – на пробу Дима ткнул странного визитера пальцем в плечо. Тот тут же встрепенулся, взмахнул руками на манер Петрушки, высунул язык и затараторил:

— Не кликнешь ты полицию, малахольный. Ты ж сам здеся ховаться приехал. Вон у тебя и порошки всякие в торбе. Ничаго ты никому не скажешь...

Дима внутренне похолодел – откуда старик знает про спиды и преследование?

— Да ты глаза не пучь, а лучше меня слухай. Гиблое здеся место, плохое. Леса Брянщины, чертовщина, слыхал, нет? Вали домой давай, к мамке под юбку, хай защитит.

Страх сменился гневом. Да кто такой этот дед, чтобы его запугивать? Выглядит как местный сумасшедший. Да и что он кому расскажет? По виду – того и гляди дуба даст, так чего его бояться?

— Знаешь что, дедуля? Пошел-ка ты на хуй отсюда. А сам не уйдешь, я тебе вот эту... – Дима взял у печки кочергу, приподнял ее угрожающе, — поебень засуну так глубоко, что вы ее всей деревней не вытащите. Понял?

— Я-то тебя поняв, а ты меня, кажись, не очень... Ну да ничего, мож за ночь дотумкаешь.

Старик по-шутовски поклонился в пол – и как гибкости хватает – и спиной вперед вышел из дома. Подбежав к двери, Дима еще долго провожал взглядом старика – тот так и шел задом наперед, не оглядываясь, а ноги его невпопад месили грязь, точно кто-то хотел лишь изобразить ходьбу, управляя дедом как марионеткой.

— Ебанутый, — выдохнул Дима и захлопнул дверь. Подумав немного, вставил в дверную ручку кочергу. В доме все еще стоял собачий холод. Вдобавок, капало с потолка.

Закинув в печь заодно и ножки стола – тот все равно рассохся и треснул по центру – Дима смахнул с нее остатки каких-то истлевших тряпок, положил свое одеяло и улегся сам сверху прямо в одежде. Нервное перенапряжение последних суток дало о себе знать, и парень заплакал. Он рыдал, подобно ребенку, размазывая слезы, жалел себя, клял Мишку, Тофика, азартные игры и тот долбаный клуб, где он рискнул сесть за покерный стол.

Наконец, кончились и слезы и мысли; Дима заснул тяжелым муторным сном. Снилась ему всякая мерзость – как под корнями ползают крупные красные черви, отравляют своими слюнями растения, а те, в свою очередь дают омерзительные, вздувшиеся будто нарывы, багровые плоды. Снились крупные пунцовые мухи, садящиеся на гниющий коровий бок, и Дима мог видеть как их хоботки хищно вонзаются в расползающуюся плоть, а яйцеклады впрыскивают меж волокон дозы омерзительных малинового цвета яиц, из которых вылуплялись миниатюрные Тофики. Они взлетали, вились над коровьим трупом, и в их жужжании слышалось: «Деньги жду к десятому числу». А еще Диме снилось, как через трубу в печь проникает что-то пятнистое, многосуставчатое и играется с его волосами своими длинными тонкими пальцами.

Утро было пасмурным – туман стелился по стылой земле, сливаясь своим грязно-серым оттенком с свинцовым небом. Кажется, целый день обещал лить дождь. Дрова в печке прогорели до головешек, а у Димы голова просто раскалывалась – видать, сказался сон в задымленном помещении. Ужасно хотелось пить, но воды в рюкзаке не было – парень уповал на местный колодец, всплывший из детских воспоминаний вкусом холодной до ломоты в зубах ключевой водицы.

Единственное найденное в доме ведро было лишено ручки и имело форму раззявленого в рыданиях рта. За неимением лучшего, приходилось довольствоваться этим. Найдя какую-то веревку, Дима просунул ее в петли на манер ручки и вышел из дома. Постоял на пороге, в недоумении рассматривая дверь – запереть ее теперь бы никак не получилось. Оглядев безлюдный большак, плюнул и оставил все как есть – кому он нужен со своим рюкзаком «Роллтона» и пакетиком спидов?

Утром Малые Мшары выглядели ничуть не лучше. Дождь уже прекратился, но солнце все равно почти не пробивалось через плотные темные облака, и деревню покрывал серый полумрак. Казалось, будто кто-то сбросил насыщенность цвета и яркость до минимума, погрузив окружающий мир в мертвенную сепию.

То и дело глаз натыкался на свидетельства разрухи – пустая конура с валяющейся в пыли цепью, покосившиеся заборы, лишенные проводов электрические столбы. Из окна дома у колодца и вовсе выглядывали разлапистые головы борщевика. Сам колодец также был в плачевном состоянии – крыша, наверное, снесенная ураганом, валялась рядом и медленно врастала в землю. Бетонные кольца покрывал мох, а на изогнутой ржавой ручке сидела растрепанная ворона.

— Кыш! – взмахнул Дима рукой.

— Кар-р! – возмущенно ответила ворона, но даже не встрепенулась.

— Кыш, кому говорю! Пошла вон! – парень продолжал махать руками, но глупая птица и не думала улетать, лишь пялилась блестящим глазом в ответ. Тогда Дима с грохотом саданул ведром по бетону. И тут случилось странное – ворона не просто не улетела, вместо этого она с воинственным «Кр-ра-а!» вскочила со своего места и ринулась к Диминому лицу. Парень едва успел закрыться руками, когда острый клюв колотнул его в бровь – раз, другой, явно целясь ниже – в глаз. Птица била крыльями по лицу, царапала руки коготками; оставалось лишь прикрываться от злобного создания, отступая назад. Наконец, после одного, особенно болезненного удара, парень взвизгнул и взмахнул ведром. То ударилось обо что-то, и ворона с визгливым карканьем шлепнулась в грязь. Птица завозилась, пытаясь подняться и взлететь, но Дима, одержимый яростью, удержал хвост ногой и со всей дури ударил ворону ведром по голове. Потом еще и еще, пока птица не превратилась в серо-красное втоптанное в грязь пятно.

Попытавшись вытереть кровь с лица рукавом, Дима ее только размазал. Плюнув, повесил ведро на ржавый крюк и сбросил в колодец. Барабан закрутился, зазвенела цепь, сбрасывая чешуйки ржавчины. Бах! – стукнулось ведро обо что-то внизу; цепь продолжала крутиться. Послышался слабый всплеск.

С гадким предчувствием парень принялся крутить ручку – та шла удивительно легко. Наконец, подняв ведро из колодца, Дима сжал челюсти, сдерживая рвотный позыв – на дне ведра плескалась грязная, с трухой и тиной водица, а на самом дне выписывали кольца ярко-красные и распухшие будто утопленники черви.

— Блядь! Мерзость!

Выплеснув дрянь из ведра, Дима застыл в раздумиях. И откуда теперь брать воду? Взять с собой хотя бы бутылку он не догадался. Память услужливо подсказала – где-то за лесополосой должно быть сельпо. В кошельке оставалось еще рублей семьдесят, отложенные на автобус. Похоже, придется уламывать водителя прокатить «зайцем», когда настанет время ехать обратно. А когда оно настанет? И настанет ли?

Вернувшись к дому, Дима застыл – дверь была раскрыта нараспашку и теперь поскрипывала, мотаясь из стороны в сторону от ветра.

«Нашли!» — пронзила сознание мысль, но парень ее отбросил – кто его мог найти в этой глуши? Однако, на всякий случай, отломал от забора трухлявую доску с торчащими ржавыми гвоздями, поставил ведро на крыльце и медленно переступил порог, выставив оружие перед собой. Половицы предательски скрипели под ногами, а темень заколоченного дома могла скрывать в себе кого угодно.

«Или что угодно» — шепнул страх.

— Ослушалсси, значить. – проквакал в темноте знакомый голос. В углу шевельнулась тень, и на свет выковылял давешний старик.

— Чт-т-о вы здесь делаете? – страх поутих, сменился недоумением и озабоченностью, но зубы все еще постукивали в унисон с сердцем.

— Что ты здесь шукаешь – вот вопрос!

— Не ваше дело. – взгляд быстро метнулся к рюкзаку у печи. Тот казался нетронутым. И на том спасибо. Оставалось только выставить аборигена. Все в нем казалось неправильным, неестественным, особенно нервировала Диму заноза в глазу, которая старика, похоже, вовсе не беспокоила.

— Ишшо как мое! То моя деревня, я за нее в ответе, и тебе тута не место. – вдруг, замолкнув, старик крутанул головой до хруста, вперился по-птичьи одним глазом в Диму, напомнив о встреченной у колодца вороне. – Як кемарилось на новом месте? Приснился жаних невесте?

Голову будто по команде наполнили ночные видения – красные черви, жирные мухи, болезненно-раздутые овощи.

— Вижу-вижу, не любо тебе у нас. Так и езжал бы отсюда, паря. Пропадешь ведь не за грош, як собака последняя.

Дима, не настроенный на диалог, угрюмо сопел, красноречиво сжимая доску. Старик пожал плечами – как-то странно, едва не коснувшись затылка лопатками – и буркнул:

— Ну, хозяин-барин. Как хошь. Не говори, шмурак, потом, что не предупреждал...

Покачиваясь, будто пьяный, дед вышел из дома и побрел вдаль по чавкающей грязи. Лишь тогда Дима с облегчением выпустил из рук доску и бросился к рюкзаку. Все было на месте – даже кошелек. Оглянувшись, парень залез рукой под металлический ковшик на дне, пощупал – треклятый пакетик тоже был на месте. Вынув из кошелька последние оставшиеся деньги, Дима воткнул в уши пуговки наушников и отправился на поиски сельпо. Движимый неизвестным порывом, пакет с порошком он тоже переложил к себе – во внутренний карман куртки. Так целее будет – из всего Димкиного имущества, как это ни обидно признавать, выданный Тофиком товар сейчас – самое ценное.

***

Продолжение следует...

Автор — German Shenderov

#6EZDHA