Серия «СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ»

Не секрет, что все семьи живут по-разному. У кого-то дверь всегда нараспашку, полон дом гостей, дружные родственники, обожающие друг друга, отмечающие все праздники вместе, шумные застолья, песни, пляски, дым коромыслом… А кто-то, напротив, ведет очень замкнутый образ жизни. Гости в дом забредают раз в пятилетку, - да и то их особо не жалуют; у родителей друзей не водится; приятелям детей взрослые не слишком рады, так что они тоже постепенно отсеиваются и перестают приходить. И люди живут просто своей семьей. Работа, дом, учеба, приборка, уроки, - и далее по кругу…

Что хорошо, что - плохо, как правильно, как - нет, - это каждый решает сам для себя, по своим собственным потребностям. Речь сейчас пойдет не об этом.

А о том, что Олеся выросла в семье, как раз ведущей такой вот совершенно замкнутый образ жизни.

Так почему-то сложилось изначально, и в детстве Олеся никогда даже и не подозревала о том, что в других семьях бывает как-то иначе. У ее родителей никогда не было никаких друзей и приятелей, которые могли бы запросто забежать к ним на огонек. Все выходные и праздники они неизменно проводили дома, в своем тесном семейном кругу. Походы в гости за всю их жизнь можно было пересчитать по пальцам, - и при этом хватило бы пальцев одной руки, - а вторую руку можно было задействовать, чтобы пересчитать столь же редкие визиты к ним других людей.

Раз в год, - а то и в два, - к ним, бывало, наведывались родственники со стороны мамы: бабушка, мамина младшая сестра и мамин дядя, бабушкин брат. Им никто был не рад в Олесиной странной семье, - да и отношения с ними оставляли желать лучшего. Поэтому встречали их без особого радушия, без излишних эмоций. Ну, пришли и пришли, - что же делать…

Обычно, когда кто-то из родственников нарисовывался на пороге, сама Олеся, ее младший брат и отец просто спокойно расходились по комнатам, с облегчением предоставляя маме возможность самой развлекать своих не слишком желанных гостей. Квартира была маленькая; шибко не развернешься; поэтому мама с родственниками обычно оставалась на кухне. И Олеся, признаться честно, никогда даже и не задумывалась о том, что именно они там делают, за закрытой дверью, почему-то пребывая в полной уверенности, что они там просто беседуют.

К сожалению, в детстве родственники были для Олеси совершенно чужими людьми. Ей самой разговаривать с ними было попросту не о чем. Поэтому она даже и не пыталась навязывать им свое общество.

А они и не настаивали, так же не шибко горя желанием лишний раз лицезреть ее.

О том, что другие люди частенько бывают друг у друга в гостях, Олеся слышала, разве что, краем уха. И этим все ее познания о гостеприимстве и ограничивались. У нее самой, - так же, как и у родителей, - никогда не было не только друзей, но даже и просто хороших знакомых, которых можно было бы к себе пригласить. Она не шибко страдала по этому поводу, потому что просто не слишком представляла в реальности, как может быть иначе.

Она жила так же, как и остальные члены ее странной семьи, - учеба, дом, работа… В своем замкнутом тесном мирке, вход в который посторонним был запрещен.

Если будет уместно выразиться здесь начистоту, - Олеся была совершенно не испорчена цивилизацией.

При этом она сама, - за порогом дома, - была довольно общительной девушкой. Просто так вот причудливо сложились обстоятельства. Она не знала другой жизни.

И вот в двадцать лет Олеся вышла замуж. И стала жить отдельно от своих родителей.

Гера, ее избранник, тоже по натуре не сказать, чтобы был душой компании. На словах он, правда, уверял обратное, но с виду производил впечатление весьма замкнутого и нелюдимого субъекта. Как и Олесины родители. Поэтому, наверное, ей и было поначалу с ним так комфортно. Точнее, так получилось, что после свадьбы Олеся осталась в своей зоне комфорта, на которую изменения в ее жизни не повлияли никоим образом. И о том, что между людьми могут быть какие-то иные отношения, она по-прежнему даже и не ведала.

Потом родился сынишка… Он поглотил все Олесино внимание, поэтому, разумеется, о каком-то изменении привычного образа жизни она даже и не задумывалась. Муж, сын, дом, хозяйство, привычная рутина, - все ее время было посвящено этому. О выходах “в свет” или о приеме гостей у себя, на съемной квартире, даже и речи не заходило.

В Олесиной семье сложился определенный уклад жизни, схожий с родительским, который ничто не нарушало очень долго. И она даже и не задумывалась о том, нормально это или нет. Отношения с родителями с обеих сторон они тоже тогда практически не поддерживали. У Олеси как-то изначально не получилось дружбы с Лидией Георгиевной, Гериной мамой, - еще на этапе встреч с ее сыном, - а у Георга так же не сложилось с ее родственниками. Поэтому после свадьбы они зажили полностью отдельно и независимо. Олеся изредка встречалась со своими; ее супруг тоже, наверное, общался с матерью, - если честно, Олеся об этом даже никогда и не задумывалась. Явных конфликтов, слава Богу, пока не было, - а значит, все хорошо, жизнь удалась…

И вот однажды Лидия Георгиевна все-таки вознамерилась прийти к ним в гости.

Малышу на тот момент исполнился уже месяц, но новоиспеченная бабушка как-то все не горела желанием его увидеть. Олеся уже даже перестала удивляться по этому поводу. Она изначально вовсе не собиралась никоим образом препятствовать общению бабушки с внуком, но та упорно была слишком занята, - а может, просто и не горела желанием знакомиться. Но потом выяснилось, что слишком любопытные коллеги на работе начали чересчур активно интересоваться, как растет внук Лидии Георгиевны, и новоиспеченной бабуле стало вдруг стыдно от того, что она его на самом деле даже еще ни разу и не видела. И тогда она соизволила-таки навестить семью сына.

Олеся, разумеется, очень разволновалась перед ее визитом. Что греха таить, - она и сама была еще совсем ребенком, и ей требовались любовь и одобрение близких людей. Поэтому Олесе очень хотелось, чтобы первая встреча внука и бабушки прошла хорошо, чтобы маме мужа понравился и их малыш, и квартира, которую они тогда снимали, - да и вообще, чтобы она одобрила весь их жизненный уклад, порадовалась их успехам и достижениям.

Олеся прекрасно осознавала, что свекровь изначально недолюбливает ее, и поэтому была полна желания и решимости попытаться наладить отношения. Она реально очень старалась. Прибрала всю квартиру к визиту долгожданной гостьи. Нацепила на малыша самые красивые одежки. Пришедшей бабушке были гордо продемонстрированы все достижения их молодой семьи, - вещи, которые им удалось приобрести за это время, фотографии из Геленджика, куда они ездили в свадебное путешествие, которые Лидия Георгиевна за прошедший год так до сих пор и не проявила желания увидеть. И, в первую очередь, проснувшегося ребенка, который в свои четыре недели отличался необычайным дружелюбием, поэтому охотно пошел к бабушке на ручки и с удовольствием пообщался с ней…

Олеся решила не мешать бабушке нянчиться с малышом, стоя у нее над душой. И, воспользовавшись тем, что муж и его мама были заняты ребенком, быстренько умудрилась еще и белье погладить, совместив, таким образом, приятное с полезным…

Через пару часов, нанянчившись вволю, Лидия Георгиевна ушла домой. Довольная и счастливая, - как была искренне уверена Олеся. Визит свекрови, в целом, прошел нормально, без каких-то нюансов, и Олеся вздохнула спокойно, теша себя напрасной иллюзией того, что теперь отношения со свекровью у нее наладятся, - ведь к этому были все предпосылки…

И продолжила жить дальше…

Олеся ошиблась изначально. Этот визит, с точки зрения самой свекрови, оказался крайне неудачным. Но, к сожалению, любимый супруг не рассказал об этом Олесе сразу же после ухода матери, не объяснил, в чем заключалась ее роковая ошибка, и поэтому не дал шанса исправить ее хотя бы в дальнейшем. И Олеся осталась в блаженном неведении, ошибочно и наивно полагая, что у них все хорошо.

И лишь спустя уже много месяцев, во время одной из участившихся на тот момент жутких ссор, любимый муж бросил в лицо Олесе обвинение в том, что она плохо приняла его мамулю в тот первый, - и единственный, кстати, - раз. Лидия Георгиевна, оказывается, была просто в шоке от поведения непутной невестки и, разумеется, тут же высказала все это сыну. А он промолчал, чтобы, типа, не расстраивать молодую жену.

Вот кто реально был в шоке после этих слов, - так это сама Олеся! Она совершенно искренне не могла понять, в чем дело, что конкретно она сделала не так, и чем не угодила дорогой Лидии Георгиевне?.. Ведь она реально очень старалась, чтобы все прошло хорошо, и все это время ошибочно полагала, что ей это удалось.

Причина недовольства свекрови повергла ее в еще больший шок. Суть ее претензий сводилась к тому, что непутная невестка даже не напоила ее чаем. И вообще, вместо того, чтобы посидеть вместе, в обнимку, пообщаться, как две женщины, она просто кинула им ребенка и ушла заниматься своими делами. А потом вообще спряталась за стол, - на котором, очевидно, Олеська гладила белье, - и выглядывала оттуда, как испуганный зверек…

Спустя много лет, когда Олеся действительно уже стала взрослой и приобрела кое-какой жизненный опыт, она всегда вспоминала об этом случае с глубочайшим стыдом. Потому что это было правдой. Ей действительно в тот день даже и в голову не пришло угостить чем-нибудь пожилую женщину, пришедшую к ней в гости. Наверное, это было просто ужасно с ее стороны… Но страшный юмор этой ситуации заключался в том, что Олеся просто не знала, что это следует сделать. У нее не было ни малейшего опыта как походов в гости, так и приема гостей у себя. И она попросту не представляла, как должны вести себя радушные хозяева…

Она не со зла выпроводила несчастную пожилую женщину несолоно хлебавши, пожалев для нее даже чая. Ей просто никто и никогда не говорил о том, что это нужно сделать. А сама она в то время, к сожалению, просто еще не догадалась.

Да и не было у них, если уж говорить начистоту, ничего, чем можно было бы угостить дорогую гостью. У них и кружки-то, признаться честно, третьей для нее не было, - вот так богато они жили. Но, ничего, - Олеся отдала бы ей свою, - если бы только знала…

На тот момент ей было чуть больше двадцати, и она, что греха таить, была еще наивной и совершенно глупой девочкой, которую отбойным течением утянуло в океан взрослой жизни, в котором она беспомощно барахталась, с трудом умудряясь пока удержаться на поверхности и не пойти ко дну. И для нее, кстати, так и осталось на всю жизнь загадкой, почему же ее такой умный и многоопытный муж, будучи почти на десять лет старше ее, не подсказал ей, как следует себя вести, - а в первую очередь, почему он попросту сам не купил что-нибудь к чаю для своей же мамы. Олеся не была ни вредной, ни упертой; напротив, она тогда все впитывала в себя, как губка. И, если бы ей только намекнули, что нужно сделать, она, разумеется, обязательно приняла бы это к сведению и исполнила.

В конце концов, даже сама свекровь, придя в гости к сыну, могла бы захватить с собой хоть кулек дешевых конфет, - раз уж она вся была такая умная и правильная, - и предложить всем вместе попить с ними чаю… Разве не так?.. В этом не было бы ничего особенного, - тем более, что нормальные гости обычно именно так и поступают, приходя не с пустыми руками. А там, глядишь, и непутная невестка сообразила бы, что к чему…

Даже спустя много лет, вспоминая тот незадавшийся визит свекрови, Олеся испытывала стыд и вину за свой “проступок”. Хотя, если уж говорить начистоту, - а в чем конкретно она была на тот момент виновата?.. Разве что в своей полнейшей неопытности…

Посмотрим правде в глаза, если бы уважаемая Лидия Георгиевна действительно хотела хороших отношений с женой сына, она могла бы тактично подсказать глупенькой молодой девчонке такие вот мелочи, - просто своим примером. Если бы Олесин достопочтимый супруг, опять же, хотел бы, чтобы между его женой и матерью все было хорошо, он не кидал бы Олеське в лицо обвинения в неуважении к его мамочке, а спокойно и деликатно объяснил бы, в чем проблема. А еще лучше, - тоже показал бы это на собственном примере, прикупив печенья к чаю… Но, очевидно, в этой нелепой ситуации никто не был заинтересован в том, чтобы она разрешилась к всеобщему удовлетворению. Все копили свои обиды, злость и ненависть про себя, в своей душе. А Олеся просто была слишком молодой и глупой, чтобы догадаться обо всем самостоятельно и решить наметившуюся проблему.

Жизнь, разумеется, все расставит на свои места, и Олеся дойдет до всего своим умом. Но на это, что греха таить, потребуются годы.

Давно уже не будет в живых свекрови, - не стану добавлять принятую в таких случаях фразу, потому что это будет лицемерием. Любимый супруг с перепугу сгинет в неизвестном направлении, - и, проживая на самом деле в соседнем доме, будет умудряться никогда не попадаться на глаза бывшей жене и сыну.

А Олеся научится жить. Сама, самостоятельно, без чьей-либо помощи.

И благодарить ей за эту науку будет некого.

Олесиной свекрови требовалось очень много общения.

До знакомства с ней Олеся даже и не подозревала, что бывают люди, которые просто не могут находиться наедине с самим собой даже пары минут. Поэтому чрезмерная общительность свекрови стала для нее, ярко выраженного интроверта, просто шоком.

В первые недели совместного проживания Лидия Георгиевна, в буквальном смысле слова, не оставляла их одних ни на минуту. Ей все время нужно было общаться с ними, что-то рассказывать, обсуждать последние политические события, пересказывать сплетни, слухи, делиться впечатлениями о книгах, фильмах, статьях, передачах. Ее было так много в их жизни, - после двух лет относительного покоя и тишины, - что у Олеси быстро шарики за ролики начали заходить. Еще большим шоком для нее стало то, что Лидия Георгиевна, - очевидно, по простоте душевной, - вообще не признавала никаких личных границ. Она могла ворваться в их спальню в любое время дня и ночи, чтобы обсудить с сыном только что услышанную в телевизионной передаче новость.

При этом она словно и не видела, что ее сын, с трудом нащупав штаны, пытается одеть их под одеялом, чтобы вылезти, наконец, из кровати и пообщаться с мамой. Обычно эти беседы затягивались так надолго, что завернувшейся в простыню Олесе тоже приходилось выбираться из постели, чтобы подойти к ребенку или начать одеваться. Но Лидия Георгиевна не замечала ничего. Она просто хотела поговорить.

Через две недели такой жизни Олеся попросила Георга - пока еще деликатно - объяснить своей маме, что не стоит заходить к ним в спальню без стука, - по той простой причине, что они могут быть в не совсем подобающем виде. Он честно попытался провести с ней подобную беседу. Лидия Георгиевна в полном шоке схватилась за запылавшие щеки и дрожащим заплетающимся голосом прошептала, что ей такой ужас даже и в голову не приходил: “Ведь у вас же уже есть ребенок!..”

Ну да, ну да… Два взрослых человека могут уединиться в спальне только с конкретной целью детопроизводства. Все остальное время они должны быть открыты для общения с мамочкой…

Просьбу стучаться Лидия Георгиевна восприняла, как смертельную обиду. Ее до глубины души возмутила сама мысль о том, что в своей собственной квартире она не может зайти, куда хочет. Поэтому некоторое время спустя им пришлось попросту врезать замок в дверь.

Очнувшись от обморока, вызванного действиями неразумных детей, которых теперь ей было гораздо труднее контролировать, Лидия Георгиевна попросту поселилась у них под дверью. И, стоило только кому-нибудь из них выйти, она тут же набрасывалась на них с разговорами. Но даже это было еще полбеды. Поскольку, затаившись под дверью, она, разумеется, подслушивала, - то даже и находясь за пределами комнаты она регулярно пыталась влезть в их беседу. Они стали разговаривать между собой чуть ли не шепотом. Но кое-что до Лидии Георгиевны все равно долетало. И она не могла оставить это без внимания. А поскольку долетавшие до нее слова ей не всегда удавалось правильно интерпретировать, то ее вмешательство частенько было ну вообще не в тему.

Например, как-то один раз Олеся с Георгом обсуждали меню на ближайший праздник, и она чуть громче, чем следовало, - поскольку обычно они беседовали между собой очень тихо, - сказала роковую фразу: “А я хочу мяса!..” Дело в том, что желавший сэкономить Георг предложил обойтись салатами. Но в Олесиной семье принято было на праздник готовить всегда что-нибудь мясное, - на горячее, как это называлось. Вот она и сказала об этом Георгу.

Вскоре после этих неосторожных слов Олеся вышла из комнаты в коридор, где на нее тут же, хлопая крыльями, накинулась свекровь. И буквально засыпала ее тысячей фраз:

- Ты сказала, что хочешь мяса?.. У меня есть мясо! Я сейчас приготовлю! Как мне его приготовить? Как ты хочешь?..

Питались они, кстати, с самого начала раздельно. И Олеся, поблагодарив свекровь за заботу, сказала, что они с Георгом говорили совсем о другом, и не надо им сейчас ничего готовить, - они уже пообедали. И пошла дальше своей дорогой, - то ли в ванную, то ли на кухню.

Но свекровь не отставала. Она бежала следом и продолжала причитать, что, раз Олеся хочет мяса, она его ей сейчас приготовит. Она же слышала, как Олеся сказала, что хочет мяса!..

Олеся снова поблагодарила, объяснила ситуацию в подробностях и заверила, что никакого мяса ей сейчас не нужно.

Думаете, Лидия Георгиевна поняла?.. Нет. Она продолжала повторять, как заведенная, что у нее есть мясо, и она его сейчас приготовит.

Уставшая что-то объяснять Олеся просто посчитала за лучшее юркнуть обратно в свою комнату и отгородиться запирающейся на замок дверью.

Через некоторое время уже Георгу потребовалось зачем-то выйти из комнаты. И его мама тут же устремилась за ним со своим навязчивым сервисом, повторяя все те же самые фразы. Георг тоже терпеливо объяснил Лидии Георгиевне, что она не совсем правильно поняла то, что услышала; речь шла о предстоящем празднике, - а сейчас, нет, никакого мяса им не надо!.. Но мама не отставала…

В течение всего этого дня, до самого вечера, ситуация повторялась еще несколько раз. Олеся с Георгом выходили из комнаты, подвергались нашествию Лидии Георгиевны, в очередной раз вежливо отказывались, снова терпеливо объясняли смысл происходящего… Но Лидия Георгиевна просто не желала их понимать. Зато она слышала, что Олеся хочет мяса!.. Так она сейчас приготовит мясо, раз Олеся хочет!..

Когда все это произошло уже раз в десятый, у Олеси сдали нервы. И она, уже практически в истерике, рявкнула, что ей ничего не надо, и просто спряталась в комнате, реально боясь оттуда выходить.

Думаете, это подействовало?.. Нет. И, стоило только выйти из комнаты Георгу, как Лидия Георгиевна в очередной раз бросилась к нему с предложением приготовить мясо…

К сожалению, практически каждый разговор с Лидией Георгиевной заканчивался подобным образом. Может, у Олеси изначально была с ней какая-то несовместимость, мешающая понимать друг друга, но она реально никак не могла донести свои мысли до свекрови. Может быть, Лидия Георгиевна воспринимала полученную информацию как-то по-своему. Но Олесю она просто тупо не слышала. А потому разговаривать с ней было неимоверно тяжело.

Своего сына она тоже, кстати, не слышала. Но это были уже их проблемы, - как они объясняются между собой. Олесю же беспокоило только то, что мать мужа напрочь игнорировала ее собственные слова.

Одна из самых первых таких странных бесед, оставивших на душе очень тяжелое послевкусие, произошла еще в самом начале их совместной с Георгом жизни.

Олеся была тогда примерно на шестом месяце беременности. Лидия Георгиевна позвонила ей и сообщила, что у них тут привезли хлопчатобумажные брюки; все говорят, что хорошие; все набрали себе. Она тоже может взять для Олеси. В подарок, от себя, никакие деньги ей отдавать не нужно будет.

Олеся поблагодарила и объяснила, что ей ни в коем случае нельзя покупать брюки без примерки. У нее была не совсем стандартная фигура, на которую очень трудно было тогда подобрать готовую одежду, - при талии в шестьдесят сантиметров, и бедрах - девяносто это всегда было проблематично. Плюс - на данный момент у нее шесть месяцев беременности, и еще неизвестно, не изменится ли у нее фигура после родов очень сильно. К тому же, ей необходимо самой видеть одежду, которая приобретается, - потому что вкусы у всех разные. И она не носит хлопчатобумажные брюки, - только джинсы, - а их, опять же, обязательно нужно мерить…

- У нас все здесь их набрали! - перебила ее свекровь. - Так тебе брать?..

Олеся снова терпеливо повторила все вышеизложенное, на этот раз сделав больший акцент на том, что она беременна, и невозможно предугадать, какая у нее будет фигура после родов. И пытаться покупать ей сейчас одежду просто не имеет смысла…

- Говорят, очень хорошие брюки, - снова перебила ее свекровь. - У нас все набрали! Так тебе брать?

Олеся снова, стараясь по-прежнему сохранять спокойствие, вежливость и терпение, - ну, ведь не со зла же свекровь ей таким образом нервы треплет; она же хочет, как лучше!.. - еще раз повторила ей все вышесказанное, на этот раз акцентируя внимание на том, что ни в коем случае ей ничего покупать нельзя!..

- Так я возьму тебе?.. - снова перебила ее Лидия Георгиевна. Похоже, она просто вообще не слышала ни слова из того, что пыталась говорить ей невестка.

Олеся, сжав зубы, снова начала перечислять причины, по которым покупать ей брюки не надо!.. Свекровь опять оборвала ее на полуслове:

- Так я беру тебе?..

Раза после десятого Олеся просто заорала в трубку:

- Нет!!! Ни в коем случае!!!

Свекровь обиделась…

Однажды Олеся услышала, как Лидия Георгиевна объясняет своему сыну, что ей с его женой попросту не о чем разговаривать. Так как она глупая, необразованная и вообще недалекая. Ну, не о Джеки Коллинз же ей с ней говорить?.. (А у Олеси тогда действительно было много книг этой писательницы. Свекровь не читала ни одной из них и вообще не представляла, что это такое, но, поскольку неугодная невестка этим интересовалась, - значит, это, по умолчанию, самая низкопробная гадость, какая только может быть!..)

- Я хочу о политике поговорить, о Калигуле… - чуть не плача, вещала свекровь. - А с ней о чем можно говорить?..

О, да, - Калигула - это действительно был больной вопрос!.. Их разговор о Калигуле Олеся вспоминала еще спустя много лет…

Олеся в тот день гладила белье на кухне. Из комнаты вышла свекровь и направилась к ней со словами:

- Олеся, я вот сейчас смотрела очень интересную передачу о режиссере Тинто Брассе… Ты слышала о таком?

- Да, конечно.

- Он снял знаменитого “Калигулу”. Ты смотрела такой фильм?

- Да, смотрела.

- Тебе понравилось?

- Если честно, нет.

- А почему?

Олеся на мгновение задумалась. Свекровь была жуткой ханжой, даже теоретически не допускающей самой вероятности плотских утех, - даже у законных супругов, как Олеся давно уже поняла. Так как, - по возможности деликатно, - объяснить ей сюжет фильма “Калигула”?..

- Я смотрела его в шестнадцать лет, - осторожно начала говорить Олеся. - Хотя на такие фильмы надо больший возрастной ценз устанавливать. Там очень откровенные сцены. Я сейчас плохо помню сам сюжет; у меня лишь отложилось, что мне было не слишком приятно его смотреть. Потому что, на мой взгляд, это даже не эротика, а самая настоящая порнография. Так что мне совсем не понравилось!

- А в этой передаче рассказывали, что это - такой замечательный фильм! - удивилась свекровь.

- Я и не говорю, что он плохой, - покачала головой Олеся. - Просто многие сцены даже мне смотреть было неприятно. На любителя, так сказать!..

- А в передаче сказали, хороший фильм… - продолжала тараторить свекровь. - Как ты думаешь, мне стоит его посмотреть?

- Нет!!! - вырвалось у Олеськи раньше, чем она вообще осмыслила это. Но это случилось просто совершенно непроизвольно.

- Почему? - обиженно протянула свекровь. - А сказали, такой хороший фильм!.. Наверное, мне все-таки надо его посмотреть!

Олеся реально уже плохо помнила сюжет “Калигулы”. Но зато очень хорошо припоминала обилие слишком откровенных эротических сцен. Где-то она читала в свое время объяснение, чем эротика отличается от порнографии. Там было сказано, что, если на экране просто крупным планом мужские и женские тела, - обнаженные, но без гениталий крупным планом, а также если половой акт только угадывается, а не показан во всех интимных подробностях, - то это - эротика. Если же гениталии, - особенно, мужские, - во весь экран, да и все остальное показывается открыто, - то это уже порнография. В фильме “Калигула” подобных откровенных сцен было слишком много, чтобы он мог с чистой совестью считаться всего лишь эротическим. Опять же, - сцены, так сказать, отправления естественных надобностей друг на друга, - тоже, признаться, весьма на любителя и не совсем попадают под определение “эротики”...

В шестнадцать лет Олесю, разумеется, очень привлекало все то, что происходит между мужчиной и женщиной. Естественный интерес созревшего для любви подростка. Но, то ли она все-таки была еще слишком мала для подобного чересчур откровенного контекста, то ли он просто действительно был чрезмерен для восприятия, но у нее этот фильм не вызвал ничего, кроме отвращения.

Особенно отложилась в памяти одна довольно долгая сцена, - множество мужских половых органов во весь экран…

Вспоминая все это, Олеся даже ни на миг не усомнилась в том, что Лидии Георгиевне это просто не сможет понравиться. Зато реально была очень большая вероятность того, что, после просмотра подобных откровенных сцен, ее увезут на скорой с сердечный приступом…

Как можно более деликатно, старательно подбирая слова, Олеся попыталась объяснить все это Лидии Георгиевне. Та поохала вслух, но, похоже, по привычке пропустила мимо ушей все, что говорила невестка. Потому что снова заявила:

- А говорят, хороший фильм! Надо мне его посмотреть!

Ну, тут Олеся уже просто пожала плечами. Это была какая-то игра в одни ворота. Свекровь не слышала ее. Демонстративно. Принципиально. Она была, по обыкновению, на своей волне.

Вроде бы, эту тему можно было считать исчерпанной. Но свекровь чувствовала в себе желание продолжить беседу. И она принялась рассуждать вслух с весьма умным видом:

- Я вот вообще не понимаю, зачем было снимать фильм о Калигуле? Ведь он же, как исторический персонаж, ничем не отличился! Единственное, чем он прославился, - это своей… ммм… ммм… ммм… - Лидия Георгиевна запнулась, очевидно, просто не в силах вслух произнести слово, которое пришло ей в голову. Ни с первой, ни со второй, ни даже с третьей попытки. Ужасное вульгарное почти нецензурное слово застревало в горле и никак не шло на язык.

А потом произошло нечто такое, о чем Олеся со смехом вспоминала даже спустя десятилетия. Лидия Георгиевна воровато оглянулась по сторонам, словно пытаясь убедиться в том, что ее ненормативная лексика никем не будет услышана, наклонилась к Олесе поближе и умильным сюсюкающим тоном с доверительными интонациями почти прошептала, словно открывая невестке страшный секрет:

- Своей… ммм… ммм… сиксюальнистью!..

Олеся выпала в осадок. Вот прямо так, - как стояла - так и выпала. Прости ее, Господи Боже, такую грешную и нечестивую, но это с неимоверным усилием произнесенное свекровью такое страшное, - очевидно, для порядочного образованного интеллигентного человека, - слово просто разом - и навсегда - отбило у Олеси какое бы то ни было желание вести умные разговоры с многоуважаемой Лидией Георгиевной.

В тот день Олеся просто выдернула утюг из розетки и молча ушла с кухни. Возможно, она была неотесанной и необразованной деревенщиной, - и в этом заключалось главное горе ее дорогой свекрови, желавшей, разумеется, своему дорогому сыночку совсем другой жены, - но говорить - разумно, грамотно и членораздельно - она была способна. И даже умела внятно называть вещи своими именами, - чего нельзя было сказать о ее высококультурной свекрови.

Поэтому, когда в своей обвинительной речи по поводу того, что с Олеськой не о чем даже поговорить, уважаемая Лидия Георгиевна упомянула Калигулу, Олеся реально очень долго смеялась. Потому что как раз она-то могла поддержать подобный разговор, - и даже без труда. Но как можно, скажите, обсуждать сексуальность Калигулы с ханжой, не способной даже произнести без страха само это ужасное слово - “сексуальность”, - вот этого, уж простите, Олеся была понять просто не в силах. Мяться, жеманиться, сюсюкать и, типа, жутко смущаться, но при этом на ушко шептать то, что ты считаешь неприличным и, возможно, даже похабным, - нет уж, увольте!.. Избавьте от такого сомнительного удовольствия!..

Так что, да, поговорить бедной Лидии Георгиевне со своей непутной невесткой было вообще не о чем. Ведь они же с ней просто говорили на разных языках.

В силу разницы в уровне, разумеется. Вот только еще вопрос на засыпку, у кого он на самом деле был ниже?..

После свадьбы, в первый год совместной жизни, Олеся с Георгом снимали квартиру, потому что проживать вместе ни с ее родственниками, ни с его мамой на тот момент было невозможно. У Олесиной семьи была двушка, где обитали ее родители и младший брат, а у Георга с мамой вообще была однокомнатная. Так что приткнуться им ни там, ни там было попросту негде. Но, спустя год, Олесина мама получила от завода трехкомнатную квартиру, в которой, кстати, Олеся тоже имела законную долю. А мать Георга - двухкомнатную. Так что кое-какие перспективы, вроде бы, наметились.

Беда была лишь в том, что Олеся уже тогда прекрасно понимала, что жизни им с Георгом не будет ни там, ни там. Поэтому съезжаться с родственниками на тот момент уже желанием не горела. Но Георг потерял работу, и съем жилья они себе больше позволить не могли. А потому вынуждены были в срочном порядке переехать, для начала, в трехкомнатную квартиру Олесиных родителей.

И ее дорогие родственники, очевидно, донельзя счастливые тем, что молодые теперь будут жить вместе с ними, первым же делом объявили им, что плату за квартиру они будут делить на всех, так как никто не обязан содержать их семью. И озвучили сумму, порядком превосходящую ту, которую они в свое время отдавали за съемную квартиру…

Сказать, что Олеся тогда была в шоке, - это не сказать вообще ничего. Это была такая жуткая подлость, такое немыслимое предательство со стороны ее родных, которое у нее так до сих пор в голове и не уложилось, несмотря на прошедшие с той поры уже четверть века.

Черный юмор данной немыслимой ситуации заключался в том, что на тот момент Олесины родители, - оба!!! - были весьма и весьма обеспеченными людьми. Как раз незадолго до этого они, кстати, наконец, развелись. Мама на тот момент уже успела снова выйти замуж, - за очень-очень богатого человека, - и давно уже уволилась с работы. Потому что, во-первых, ее весьма неплохая зарплата просто растворилась в доходах ее нового мужа, а во-вторых, раз в пару месяцев они, неизменно, летали на отдых за границу, к морю и солнцу, и совмещать это с постоянной работой оказалось практически невозможно, - потому что никаких законных отпусков не хватило бы.

Олесин отец и раньше всегда немало зарабатывал, а теперь, став вновь свободным и сократив таким образом расходы, вообще оказался в шоколаде.

А сидевшей в декрете с двухмесячным сыном Олесе, муж которой внезапно тоже попал под сокращение и оказался без работы, не на что было купить смесь ребенку…

Прошу учесть, что это были времена “до интернетов”, - конец девяностых, - и найти хоть какую-то подработку с беспокойным никогда не спящим малышом было вообще не реально. Олеся пыталась, ей-богу… Но ей не удалось найти ничего на том этапе. А Георг тоже все искал… Лежа на диване… Но речь сейчас не об этом.

На фоне постоянных маминых рассказов о своей жизни, о собственных проблемах и безденежье, привыкнув чуть ли не с младенчества осуждать бабушку Алю за ее скупердяйство, мелочность, жадность и подлость по отношению к собственной дочери, Олеся даже и думать не могла до того дня, что ее собственная родная горячо любимая мамочка, которая всегда была для нее светом в окошке, может когда-нибудь поступить с ней подобным образом. Да ей такое даже в самом страшном кошмарном сне не могло привидеться!.. Но в тот жуткий миг она просто проглотила готовые сорваться с губ возражения и протесты, попыталась сделать хорошую мину при плохой игре и покорно согласилась платить своим родителям за проживание.

Потому что знала, что, в случае проявления какого-либо недовольства с ее стороны, мама ее просто уничтожит морально. Сотрет в порошок.

Первые пару месяцев Олеся с Георгом, с горем пополам, еще умудрялись как-то наскребать требуемую сумму, хотя она была для них на тот момент просто неподъемной. Уж лучше бы они тогда, вместо этого, продолжали снимать жилье… Им пришлось бы выкладывать за него те же самые деньги, - даже меньше, если уж говорить начистоту, - но зато на съемной квартире они были бы полностью предоставлены сами себе и могли бы жить так, как считали нужным. А здесь Олесина мама, - даром, что она в данный момент проживала совершенно в другом месте, с новым мужем, - не давала им ни минуты покоя. Она, даже на расстоянии, умудрялась контролировать каждый их шаг и вставлять во все свои пять копеек…

При этом внешне Олесины родители вели себя так, словно и не понимали, что семья дочери уже несколько месяцев существует на пособие по безработице, - а оно у нас в стране шибко большим никогда не было. И они просто не в состоянии потянуть сейчас еще и плату за жилье, которая составляет большую часть этого самого пособия. Хотя им обоим было прекрасно известно, что зять все это время сидит без работы, а декретные, которые получает их дочь, вообще не стоит воспринимать всерьез…

Сказать сейчас, что в тот момент Олесе было обидно до слез, - это не сказать вообще ничего. И она действительно тогда рыдала взахлеб практически целыми днями, - от жуткого страха перед беспросветным будущим, от дикой беспомощности, от обиды, от ощущения предательства самых близких, самых родных людей, которых она всю жизнь ошибочно считала своей надеждой и опорой. И самое ужасное в этой ситуации было осознание того, что история повторялась. И не просто целиком и полностью. А в еще более жутком, гротескном варианте. Просто в стиле черного юмора…

Олеся еще смогла бы понять, если бы ее родители действительно бедствовали, - да ладно, пусть даже и не бедствовали бы, но хотя бы имели средний доход, как большинство людей в нашей стране в конце девяностых. Не шибко большой. С возможной задержкой зарплаты, что было тогда повсеместно. И тогда эти деньги, которые она реально как от сердца отрывала, хоть что-то значили бы для них… Так ведь нет же!.. Олесина мама в день давала ее шестнадцатилетнему брату только на карманные расходы суммы, превышающие бюджет Олесиной семьи за месяц!.. В день!.. Не считая полного содержания, расходов на питание и одежду. На карманные расходы… Шестнадцатилетнему мальчику… А Олеся тогда вынуждена была отрывать от себя последнее, не представляя, где завтра взять денег на покупку смеси для грудного ребенка… Ее жалкие гроши реально не играли для них никакой роли. Это была, в буквальном смысле слова, капля в море их финансового благосостояния…

Находясь в состоянии полного отупения от шока и страха перед грядущим, Олеся, к непередаваемому ужасу для самой себя, начала потихоньку осознавать, что все это было для ее мамы лишь способом манипулировать дочерью, возможностью зачем-то лишний раз унизить ее и указать ей, где ее место… Вместо того, чтобы хоть как-то помочь дочери и поддержать ее в такой немыслимо сложной ситуации, - хотя бы морально, не говоря уж ни о чем другом; Олеся была бы безумно рада уже одному только доброму слову, - самые близкие люди, на которых Олеся только и могла бы рассчитывать в этом мире, прекрасно понимая, что семья дочери живет на грани нищеты, преспокойно отбирали у нее последний кусок хлеба, - в буквальном смысле этого слова, - и, высокомерно помахав на прощание ручкой, отправлялись в очередной средиземноморский круиз…

На самом деле все это было настолько ужасно, - морально, в первую очередь, не говоря уж ни о чем другом, - что даже потом, спустя десятилетия, Олеся просто не понимала, как она вообще смогла выдержать все это и не лишиться рассудка…

А ведь самое-то главное заключалось в том, что Олеся, - в отличие, кстати, от многих других взрослых детей, - никогда не просила своих родителей о помощи и вовсе даже не считала, что кто-то вообще обязан ей ее оказывать. В тот момент, - в свои двадцать два года, - она совершенно искренне полагала, что ее муж должен сам обеспечивать свою семью. Именно так изначально она была воспитана, и она даже и мысли не допускала ни о чем другом. Осознанно выходя замуж за любимого человека, Олеся прекрасно знала о том, что он, мягко говоря, не богат и не ворочает золотыми горами. И, как ей на тот момент казалось, она была готова вынести все тяготы их совместной жизни, - все для того, чтобы быть рядом с любимым. Вот только она, как на деле оказалось, была совершенно не готова к тем сюрпризам, которые на самом деле преподнесла ей жизнь. Совсем не готова…

Уже потом, спустя очень много лет после описываемых событий, глядя на все происшедшее совсем другими глазами, - глазами взрослого и много повидавшего человека, - Олеся до конца осознала, какой на самом деле невероятной жестокостью со стороны ее дорогой и любимой мамы все это было. Она поняла, что мама просто наказывала ее таким вот странным изощренным способом, просто граничащим с садизмом. За ее непослушание и непокорность. За то, что Олеся не подчинилась ей слепо, а, вместо этого, посмела-таки выйти замуж за человека, которого ее мама изначально считала никчемным идиотом, и браку с которым предрекала полный крах. Да, в конечном итоге она оказалась права. Но даже это не оправдывает непонятное желание матери наглядно показать родной дочери, почем фунт лиха…

Да, разумеется, Олеся изначально сама была во всем виновата. Она сама сдуру сломала свою жизнь, - и любящая и заботливая мамочка не уставала регулярно напоминать ей об этом. Мама так и не сумела простить своей непутной дочери, что та посмела ослушаться ее и выйти замуж за совершенно неподходящего человека. И поэтому мама посчитала своим святым долгом изо дня в день методично наказывать ее, чтобы Олеся в полной мере и до конца прочувствовала всю низость своего сегодняшнего положения. Нужно было наглядно продемонстрировать ей, что она опустилась на самое дно, и шансов на нормальную жизнь у нее больше нет ни малейших. Она сама себя их лишила.

На тот момент Олесе было чуть больше двадцати…

Именно для того, чтобы наглядно показать дочери разницу между ее убогим уровнем жизни и уровнем жизни ее благополучного и перспективного младшего брата, мама честно забирала у нее последние деньги, а потом демонстративно, на ее глазах, отдавала их своему шестнадцатилетнему сыну, - в дополнение к тем огромным суммам, в которых его нынче никто не ограничивал. И он попросту расшвыривал эти деньги направо и налево, не считая. А что такого, - ведь он-то, в отличие от старшей сестры, мог позволить себе ни в чем себя любимого не ограничивать. Ведь это она - дура, несчастная убоженка с ребенком на руках и долбанутым мужем. А он - практически нынче сын миллионера!..

Самое смешное во всей этой истории заключалось в том, что Олеся на самом деле ни капли даже не завидовала своим гораздо более обеспеченным родственникам. Такой вот странный был у нее характер. Несмотря на все трудности их тогдашней жизни, Олеся совершенно искренне верила в то, что, рано или поздно, у нее тоже все будет хорошо. Она даже ни на миг не сомневалась в том, что они с Георгом добьются всего сами, и когда-нибудь будут жить ничуть не хуже. Но вот сейчас, в данный момент, при нынешнем положении вещей, брать с них плату за проживание в квартире было, наверное, со стороны Олесиных родственников все-таки верхом жестокости и цинизма…

На этот раз Олеся продержалась достаточно долго. Целых три месяца. И, несмотря на то, что все это время они с Георгом жили практически впроголодь, она не говорила об этом маме, не просила ни помощи, ни жалости, ни снисхождения. Но, в конце концов, - и это, разумеется, заранее было весьма предсказуемо, - на четвертый месяц подобной жизни все-таки возникла такая ситуация, когда Олеся, при всей ее экономности и неприхотливости, поняла и вынуждена была признать, что ей ни при каких условиях не наскрести требуемую родителями сумму. Ну, разве что, если продать их всех троих на органы, - да и то, сомнительно, что найдется покупатель. И только тогда она, скрепя сердце, все же решилась попросить у мамы отсрочку… Ей не надо было от своих родителей ни денег, ни помощи, ни сочувствия, - она просто попросила их хотя бы некоторое время не брать с них плату за проживание, записывая ее в долг, пообещав, что потом, когда Георг устроится, наконец, на работу, они возместят им все потери и полностью с ними рассчитаются.

И добрая мама, немного подумав и поколебавшись для виду, милостиво, с барского плеча, позволила дочери пока не платить им деньги, - мол, до лучших времен, пока ее непутный, никчемный и ни на что не годный муж не встанет на ноги. Правда, при этом Олеся в очередной раз узнала о себе очень много нового, - фантазия ее мамы в этом смысле была воистину неистощима. И после этой весьма и весьма ободряющей лекции Олеся была уже совсем не рада этой предоставленной ей отсрочке и твердо зареклась на будущее, что в следующий раз лучше умрет с голоду, чем обратится за помощью к своей маме. Потому что после очередной подобной беседы, не внушающей ни малейшего оптимизма, Олесе уже хотелось только одного: лечь и умереть…

Да, тогда, на тот момент Олеся уже прекрасно осознавала, что ее мама, разумеется, была совершенно права, изо всех сил пытаясь в свое время воспрепятствовать замужеству дочери. К ее великому сожалению, ее некогда такой обожаемый супруг не был способен работать от слова вообще, - так что ни о зарабатывании денег, ни о содержании семьи, ни о взятой на себя ответственности за жизни жены и сына речь уже даже, похоже, и не шла. И тупорылая Олеся, конечно же, сама была виновата в сложившейся ситуации. Она посмела выйти замуж за никчемного идиота и теперь заслуживала наказания. Самого жестокого и беспощадного. И ее мама работала в этом направлении, не покладая рук…

При этом очень печальным для Олеси был еще один момент. Работу никак не мог найти Георг. Вроде бы, взрослый мужчина, тридцати с лишним лет, посчитавший возможным жениться и взявший на себя ответственность за свою семью, сразу же после свадьбы с удовольствием переложил все возникающие проблемы на плечи своей юной жене и предоставил ей право улаживать их. Сам он при этом даже палец о палец не трудился ударить. Потому что, согласно его твердым убеждениям, это именно Олеся и только она была виновата в том, что подобные проблемы вообще возникли в их жизни. А никак не он, здоровый боров, считавший ниже своего достоинства любую работу.

При этом Георг даже и не пытался вникнуть в смысл того, что происходит вокруг него. Он словно и не понимал, что Олесины проблемы с родственниками необычайно обострились именно по его вине, и, якобы, не осознавал, насколько тяжело ей было идти на поклон к своей любимой маме и, в буквальном смысле слова, на коленях умолять ее о снисхождении. Георг воспринимал все это, совершенно как должное. Мол, все это - твои проблемы, твои родственники; тебе и налаживать с ними отношения. И его статус безработного и безденежного ничуть не уменьшил его гонора и не заставил его вести себя с Олесиной родней хотя бы чуть менее высокомерно. И его при этом совершенно не интересовало, сколько дерьма во время этого выльется на голову его бедной жены.

Несмотря на уже наступившее тогда полное разочарование в самом Георге и в их совместной жизни, Олеся при этом все еще пыталась защитить и выгородить его в глазах своих родственников. Она ни разу не сказала им о нем ни одного плохого слова. Но Георгу это было совершенно фиолетово, и оценить героизм - а иначе это и не назовешь - своей жены он был просто не в силах. Его жалкого скудного умишки хватало лишь на то, чтобы постоянно упрекать Олесю и обвинять ее в том, что у нее, мол, материальные ценности преобладают над духовными, и она, со своими мелкими мещанскими понятиями, не способна оценить его великую и прекрасную любовь…

Наверное, он был прав, и именно так оно и было на самом деле. И Олесе тогда, в тот момент, было даже немного стыдно осознавать его разочарование в ней. Но, как бы ни чудесна была великая всепоглощающая любовь Георга, - а у Олеси на руках был ребенок, которого, как это ни странно, необходимо было кормить, - хотя бы иногда… И, даже не смотря на то, что тогда она все еще продолжала испытывать какие-то светлые чувства по отношению к своему мужу, она уже не могла не признать очевидный факт, прямо-таки бросающийся в глаза: ее любимый вот уже несколько месяцев не может устроиться хоть на какую-нибудь работу. И даже не потому, что его не берут, - просто не было на горизонте той деятельности, которую он посчитал бы достойной себя.

Сколько было с его стороны различных предсвадебных обещаний, которые Олеся некогда слушала, развесив уши… А на поверку оказалось, что он не способен даже элементарно прокормить свою семью…

Олесина мама всегда делала упор на то, что Георг попросту не хочет работать, а потому вряд ли вообще когда-нибудь найдет достойную своей великолепной персоны должность. И сама Олеся, к сожалению, уже тогда прекрасно понимала, что она была совершенно права на самом деле, - как ни тяжело и не больно было все это осознавать. Но все это происходило у нее на глазах, и закрывать их до бесконечности на поведение Георга было просто уже невозможно. Потому что работу ее любимый искал, лежа в удобной позе на диване перед телевизором, - в буквальном смысле этого слова. Так что, наверное, даже и не удивительно, что она никак не находилась…

Как показала потом жизнь, Гекуля искал ее так десятилетиями…

Некогда у Олеси имелся в наличие любимый супруг. К сожалению, он действительно на том этапе был ей очень дорог, так как замуж в свое время Олеська вышла по большой и великой любви. Георг, кстати, был старше ее почти на десять лет, а следовательно, умнее, образованнее и опытнее. По крайней мере, на каком-то этапе Олеська искренне так считала.

К сожалению, в те стародавние, теперь уже почти былинные, времена никто и ничего не знал об абьюзерах и токсичных отношениях. И Олеся, разумеется, тоже не имела об этом ни малейшего представления. Поэтому она, - до поры, до времени, - вообще не понимала, что происходит вокруг нее. В пределах обозримости не было счастливых семей, чьи отношения можно было бы взять за эталон. И Олеськины собственные родители тоже не были исключением из этого правила. Глядя правде в глаза, все вокруг в их городишке жили не слишком хорошо. Мужчины вели себя плохо, пили, безобразничали. Женщины плакали и страдали. Стерпится - слюбится, - это было весьма распространенное выражение. Счастья Олеся не наблюдала нигде. Она всегда мечтала о нем, - как и всякая, наверное, наивная юная девушка,- но просто не знала, как оно выглядит в реальности.

Вот и приняла, - по неопытности и незнанию, - своего Гекулю за счастье…

Георг был профессиональным психологом. И очень неплохим, надо заметить. Он сразу же прекрасно осознал, за какие ниточки нужно дергать, и весьма умело целых семь лет манипулировал своей глупенькой юной спутницей, играя на ее чувстве вины. Олесин возлюбленный очень любил обвинять ее, - на момент их знакомства, посмотрим правде в глаза, еще совершенно неразумную наивную девочку, не достигшую двадцати лет, - во всем, что происходило вокруг них в этом мире. И Олеся очень даже долго велась на это.

Разумеется, это именно она изначально была виновата в том, что у них не сложились отношения с родственниками с обеих сторон, хотя это именно Гекуля даже палец о палец не ударил ради того, чтобы хоть как-то поладить с её родителями и братом, с самого начала относясь к ним свысока и подчеркивая, что они - быдло, недостойное его драгоценного внимания. Хотя он сам на тот момент был всего лишь тридцатилетним неудачником, годами сидящим без работы, но безумно гордящимся своим прекрасным образованием и высоким социальным статусом. Хотя этот статус на самом деле имелся только в его пустой голове. И при этом требовал от Олеси беспрекословного обожания своей собственной великолепной матери, - великой женщины, посвятившей ему всю жизнь. Напрочь игнорируя при этом то, что она постоянно обижает и оскорбляет неугодную невестку.

В любых возникающих проблемах с новорожденным сыном, - а они время от времени бывают совершенно у всех, - разумеется, тоже была виновата именно Олеся. И в первую очередь, потому, что родила какого-то неполноценного ребенка, который почему-то требует к себе внимания, - вместо того, чтобы тихо и мирно лежать в своей кроватке. А самое главное, - представляете!.. - его, оказывается, зачем-то нужно кормить!.. Георг до этого представления не имел, что дети просят кушать, и полагал вполне искренне, что они, - по крайней мере, до половозрелого возраста, - питаются грудным молоком. Этого самого грудного молока у Олеси не оказалось в должном количестве, - а кто в этом, спрашивается, виноват, если не она сама?.. И оказалось, что пропитание младенца сильно бьет по и без того скудному бюджету семьи. А уж про то, как глупые дети неразумно расходуют памперсы, вообще говорить не стоит…

Разумеется, именно Олеся приложила руку к тому, что у Геры отсутствовало хоть какое-то жилье, и он годами не мог найти работу. Потому что он, взрослый тридцатилетний мужик, был здесь вообще совершенно ни при чем. Хотя, следует отметить, что жилья и работы у него не было и до рокового знакомства с Олесей. Но суть была даже и не в этом. Главное заключалось в том, что именно она была основной причиной того, что, сразу же после женитьбы, их отношения очень быстро и полностью зашли в тупик, выхода из которого они оба уже не видели. И тогда Олеся даже еще верила отчасти в то, что это действительно она во всем виновата. Она, возможно, предъявляла слишком большие требования к своему новоиспеченному супругу, - нелепые, на его взгляд, требования, которым он абсолютно не готов был соответствовать. И, несмотря на многочисленные попытки Олеси хоть что-то придумать, чтобы как-то спасти ситуацию, ей это никак не удавалось.

А ее любимый и вовсе не считал нужным делать хоть какие-то попытки наладить их не слишком удачно сложившуюся семейную жизнь. Ведь он совершенно искренне был уверен в том, что, поскольку Олеся своей глупостью, негибкостью и недальновидностью создала все эти немыслимые проблемы, то ей их теперь и решать. В то время, как у самой Олеси, признаться честно, просто крыша ехала от всего этого свалившегося ей на голову немыслимого счастья.

До кучи, - словно и так в их жизни было мало проблем, - сразу же после рождения их сына Олесиного любимого мужа сократили из милиции. А он умудрился устроиться туда психологом буквально незадолго до этого. И, похоже, так хорошо себя показал, что от него поспешили избавиться при первой же возможности… А впрочем, к этому тоже, вне всякого сомнения, приложила руку Олеся, - правда, не совсем понятно, каким образом. Но то, что именно она непосредственно была в этом виновата, не подлежало сомнению, разумеется. Увольнение Георга, - это была не просто трагедия для их маленькой семьи, - это был один сплошной непрекращающийся кошмар.

Это печальное событие произошло еще весной. И тогда Гекуля яростно бил себя пяткой в грудь и обещал вот прямо-таки немедленно найти новую работу. Но прошла весна, миновало лето, и энтузиазма в Герином голосе как-то поубавилось… Вот и осень, тем временем, была почти что на исходе, а Олесин любимый по-прежнему усиленно искал себе работу. Преспокойно лежа на диване…

Нет, ничего нельзя сказать, - Гекуля честно встал на биржу труда еще в самом начале своего вынужденного отпуска и вот уже несколько месяцев терпеливо ждал, когда желанная вакансия сама постучится к нему в двери с просьбой не отказать и принять ее… Но она, зараза такая, видать, заплутала где-то по дороге, и все это время их семья существовала на пособие по безработице. А если учитывать, что сама Олеся тогда сидела в декрете с грудным ребенком, и никак не могла сама улучшить материальное благосостояние их семьи, то, признаться честно, все это было более, чем просто печально…

Нет, к счастью, на тот момент они пока еще не голодали, но им приходилось жестко экономить на всем, даже самом необходимом. Например, они не могли позволить себе лишний раз проехаться на общественном транспорте, потому что для них это были дополнительные и очень даже обременительные траты. Но тут Олеся даже и не смела роптать, - ведь ходьба была очень даже полезна для здоровья, а ей еще необходимо было сбросить пару лишних килограммов… Только вот покупка новой пачки молочной смеси для ребенка, - самой дешевой, кстати, но от того не менее дорогостоящей, - взамен закончившейся действительно становилась трагедией. Зато стаканчик мороженого был величайшим праздником…

Но даже все это Олеся, наверное, смогла бы пережить безропотно и достойно. В конце концов, она же любила своего мужа, готова была изо всех сил его поддерживать и быть с ним и в горе, и в радости… Но, вдобавок ко всем этим весьма неожиданным сюрпризам, из которых, как выяснилось, и складывается семейная жизнь, ее собственная мама повела себя еще более непредсказуемо, чем вообще можно было ожидать изначально…

С самого раннего детства у Олеси всегда были очень близкие отношения с мамой. Поэтому она давно и наизусть знала не слишком лицеприятную историю о том, как ее собственные родители в свое время начинали свою собственную совместную жизнь. И она тысячи раз слышала из уст своей горячо любимой мамочки грустное повествование о том, как немыслимо трудно им было поначалу, когда они только-только поженились. И как на редкость нехорошо и некрасиво вела себя в той немыслимой ситуации бабушка Аля, мамина мать.

Олесины родители поженились рано, - маме не исполнилось еще и восемнадцати, и она была беременна. И получилось так, что жить они тоже начинали практически с нуля. И у них тоже, - как и у Олеси с Георгом, - не было, в буквальном смысле слова, ни кола, ни двора. Олесин отец вообще был родом из деревни. И, хоть его собственные родители души в нем не чаяли, - он был младшеньким, любимым, - помочь они молодой семье могли лишь продуктами с собственного огорода. Но это и то, разумеется, было огромным подспорьем поначалу.

Бабушка Аля работала в цехе на моторном заводе, и весьма неплохо зарабатывала, - по тем, советским еще, меркам, разумеется, - но ведь у нее была еще одна дочь, мамина младшая сестра Эля, которую ей тоже нужно было содержать. А Эле на тот момент было всего десять лет.

Жить молодой семье, естественно, после свадьбы было негде. И они поселились в бабушкиной квартире. Вообще-то, в ней было три комнаты, но в одной из них проживала соседка, во второй, большой, сама бабушка вместе со вторым мужем и младшей дочерью, а третью, самую маленькую, она выделила молодоженам.

Ну, как тогда говорилось, в тесноте, да не в обиде. Все тогда так жили. А в их чудном городе большинство жителей вообще тогда еще обитали в бараках.

И вот бабушка Аля, вместе со своим вторым мужем, маминым отчимом, на семейном совете вынесли не подлежащее обсуждению решение о том, что молодые, которых они временно приютили у себя, должны платить им за жилье довольно крупную денежную сумму. В справедливости этого своего вердикта они даже и не сомневались. Ведь они же, в конце концов, не обязаны были содержать эту новую ячейку общества; они и так позволили им проживать в своей квартире. В которой, кстати, Олесина мама была прописана тогда на совершенно законных основаниях, согласно всем законам социалистического сообщества.

Да и вообще, кстати, вопрос насчет содержания на тот момент был весьма и весьма спорным. Практически все продукты, - от овощей и фруктов до мяса и молочки, - Олесин отец привозил из деревни, от своих собственных родителей, которые держали тогда довольно большое хозяйство. И питались этим они все вместе. Так что жили не хуже, на самом деле, а даже получше многих, потому что на прилавках магазинов в те времена в их городе не было вообще ничего, - все приходилось возить из Москвы, до которой было всего четыре часа на электричке. Но Олесиной очень жадной и не слишком порядочной - по словам мамы - бабушке было всего этого мало. Она не стеснялась в три горла есть то, что привозил из деревни зять, - и при этом нисколько не стыдилась брать с собственной дочери плату за жилье. Да еще и умудрялась выставлять все это так, словно оказывает им великую милость.

Родители Олесиного отца, жившие в деревне, очень возмущались таким странным положением вещей в их семье, но, к сожалению, ничем, кроме продуктов, помочь не могли. А Олесина бабушка с удовольствием закусывала халявную свинину дареной говядиной и, довольно потирая руки, пересчитывала денежки, которые сумела урвать с собственной дочери. И нарадоваться не могла тому, как хорошо устроилась.

Так что первые четыре года Олесины бедные родители жили практически в нищете, потому что ее мама почти сразу же ушла в декрет, а большая часть зарплаты ее отца уходила бабушке “за жилье”. При этом сама бабушка и ее муж, который тоже весьма и весьма неплохо зарабатывал, вовсе не бедствовали. Эля у них была одета с иголочки и ни в чем не знала отказа. Но им даже и в голову не приходило не только хоть чем-нибудь помочь молодой семье, - а хотя бы перестать беспардонно забирать у них последнее.

Олесин отец все эти первые четыре года не вылезал из командировок. Он был тогда дальнобойщиком и зарабатывал квартиру, которую ему на его предприятии обещали дать. Через четыре года он ее действительно получил, и Олесины родители смогли, наконец-то, переехать в свое жилье. И ее мама очень часто и подробно рассказывала о том, как сильно и долго она была после этого обижена на бабушку, сколотившую, без сомнения, целое состояние на ее деньгах. Наверное, она так никогда и не смогла простить ей этого до конца.

Ведь, как я уже упоминала, полбеды, что она ничем не помогла молодой семье!.. В конце концов, они знали, на что шли, решившись пожениться и завести ребенка так рано. Но она могла бы хотя бы не отбирать последнее у собственной дочери и внучки!..

Ну, да Бог ей судья!..

Олесина семья всегда жила очень замкнуто. Ее родители практически ни с кем не общались. Поэтому она даже и не представляла, как все это происходит в других семьях, и заслуживает ли на самом деле бабушка Аля осуждения и порицания за такое, по меньшей мере, странное, на Олесин неискушенный взгляд, поведение. В своих радужных розовых иллюзиях она представляла все это несколько иначе. Ей казалось, что родители и дети всегда должны быть заодно; они должны помогать друг другу, - независимо от того, кто из них нуждается сейчас в этой помощи, - и вообще быть одной большой сплоченной дружной семьей.

Но, как я уже упоминала, это были всего лишь ее наивные иллюзии. Она тогда еще совершенно не знала жизни.

Нет, теоретически Олеся, конечно же, допускала такую вероятность, что, возможно, в других семьях все происходит точно так же, и родители тоже берут со своих детей плату за проживание. Может быть, это даже является нормой для многих семей, и в этом совершенно нет ничего особенно страшного. Но тогда, в детстве, Олеся была просто преисполнена жалостью по отношению к своей собственной горячо любимой и глубоко несчастной мамочке, с которой ее собственная мама обходилась так бесподобно жестоко, - на Олесин наивный взгляд. Вдобавок ко всему этому, что ни говори, - а Олеся была удачным продуктом маминого воспитания. Поэтому она всегда думала ее мыслями и терзалась ее страданиями.

Так что можно, наверное, прямо сказать, что Олеся просто с молоком матери впитала в себя осознание того, насколько подлой, бесчеловечной и непорядочной была ее бабушка Аля, которая так жутко поступала в свое время с собственной дочерью.

Признаться честно, само по себе осуждение бабушки Али тоже всегда было для Олеси привычной нормой. Ее мама частенько рассказывала ей о своем собственном несчастном и лишенном любви детстве, о бабушкиной черствости и эгоизме, и даже и не пыталась что-то смягчить или приукрасить в глазах дочери. С легкой подачи мамы, в их семье бабушку вообще принято было вечно порицать и считать не слишком хорошей. И, само собой разумеется, не любить. Все бабушкины поступки извечно приводились в качестве плохого примера, которому ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах нельзя подражать. И Олеся за много лет безоговорочно усвоила это и привыкла думать, что поступать так, как бабушка, просто немыслимо.

Тем страшнее и болезненнее оказался для нее очередной удар, который приготовила для нее жестокая и причудливая судьба...

С самого раннего детства Олеся ощущала некую просто физическую потребность записывать свои мысли на бумаге. Совершенно непонятно было, почему она уродилась такой вот странной, - а самое главное, в кого?.. Других таких ненормальных в их семье больше не наблюдалось. Все остальные были вполне разумными людьми, которым подобная несусветная глупость была просто чужда. А вот в Олеське подобный дефект конструкции проявился уже чуть ли не с колыбели.

Она сама никогда даже про себя не решалась назвать это даром или талантом. Скорее уж, это было наказание Божье, ниспосланное ей свыше за какие-то грехи в прошлых жизнях. Потому что, надо признать, никакой радости или, тем более, счастья Олесе этот ее странный дар не приносил, - одни только вечные проблемы и беды…

В том числе, и с ее милыми добрыми родственниками. Которые совершенно не желали воспринимать ее такой, какой она была.

В принципе, к счастью для самой Олеськи, чаще всего ее мамочка относилась к этой ее особенности совершенно равнодушно. Ну, есть таковое и есть… Маму в принципе никогда не интересовало, что именно пишет ее дочь, и зачем она это делает, потому что нечто подобное вообще было за гранью ее понимания. Ее раздражало лишь то, что странная дочь тратит на подобную ерунду те крупицы драгоценного свободного времени, которое можно было провести с гораздо большей пользой. Например, вполне можно было успеть пол лишний раз помыть или хотя бы пыль протереть. Все больше пользы было бы для семьи… Но, в принципе, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не выходило из-под контроля… И, наверное, именно поэтому Олеське было позволено иногда заниматься тем, что она считала нужным.

Тем более, что чаще всего она писала по ночам, не мешая другим членам своей семьи спать.

Но случалось, что, время от времени, у Олеськиной мамы вдруг просыпался какой-то болезненный интерес к странной деятельности дочери. К счастью, обычно это происходило не чаще одного - двух раз в год, - а то и реже, - но Олеське и этого вполне хватало… И тогда, услышав в случайном разговоре, например, что дочери задали написать сочинение, мама вдруг безапелляционно заявляла, что должна немедленно его проверить. Вот так, - она годами никогда не проверяла у дочери домашнее задание; та училась полностью самостоятельно, и, надо заметить, весьма неплохо училась, - практически на одни пятерки. Но порой звезды на небе сходились как-то не так, - либо ретроградный Меркурий насылал затмение на разум, - но Олеськиной маме вдруг приходило в голову, что она совсем пустила на самотек учебу дочери, и она желала именно сегодня и именно сейчас срочно наверстать упущенное. И начать она всегда непременно желала именно с сочинения.

Забегая вперед, замечу, что им она неизменно и заканчивала.

Сказать, что Олеся сопротивлялась этому, как могла, - это не сказать вообще ничего. Но беда была как раз в том, что на самом деле она не могла ровным счетом ничего. В своей родной семье она никогда не имела никаких прав вообще, - она лишь обязана была тупо подчиняться любой маминой прихоти, даже самой нелепой и необъяснимой. Пыталась ли она как-то этому противостоять?.. Пыталась. Постоянно. О том, что существует такое понятие, как “личные границы”, Олеся узнала лишь спустя много лет. Но то, что она делала, тем не менее, было именно отстаиванием своих личных границ. Пусть это получалось у нее робко и неумело; пусть она не смела открыто пойти наперекор своей маме, но, тем не менее, она действительно пыталась, - все свое безрадостное детство, - объяснить, что у нее должно быть хоть какое-то свое личное пространство, в которое вход другим был бы запрещен.

Наивная… Ее мама была непробиваема, словно танк. И, когда она перла напролом, остановить ее было невозможно.

От любых попыток сопротивления становилось не просто хуже. Становилось страшно. И вся жизнь превращалась в один сплошной кошмар…

Олесина мама без труда умела делать так, что дочь просто начинала жалеть о том, что вообще появилась на этот белый свет. И поэтому Олеся очень рано усвоила, что проще было действительно подчиниться, перетерпеть, сжав зубы, какие-то временные неудобства, чтобы потом снова можно было продолжать спокойно жить своей жизнью. Все остальное было себе дороже. При малейшей ничтожной попытке сопротивления, - порой всего лишь мысленного, - Олесю подвергали полной анафеме и сжигали на костре. И это, поверьте, к сожалению, было не совсем образное выражение…

Показывать какие-либо свои записи маме Олеся боялась просто панически. Это было для нее самое страшное и всегда неизменно превращалось в самый настоящий кошмар, которого Олеся всеми силами стремилась избежать. Но при этом она прекрасно знала, что, уж если ее мама что-то вбила себе в голову, то она пройдет по выжженной земле, но непременно получит желаемое. Любыми путями. В том числе, и при помощи физического воздействия. Она будет орать, визжать, оскорблять и угрожать; она без проблем надает по физиономии и вырвет тетрадку силой, - и это было еще далеко не худшее, на что ее непутная дочь могла рассчитывать в случае своей нелепой попытки неподчинения.

Наверное, сразу же возникает вопрос, а что вообще может быть такого страшного в том, чтобы девочке-отличнице позволить любимой мамочке почитать хорошо написанное сочинение, за которое она обязательно получит пятерку, - потому что писала она гораздо лучше всех в своем классе?.. Да просто все дело было в том, что обожаемая Олесина мамочка от природы обладала просто уникальной, можно даже прямо сказать, маниакальной способностью отыскать в самом крохотном, простеньком и незамысловатом сочинении тысячу просчетов и недостатков. И после прочтения она, разумеется, просто считала своим святым долгом указать дочери на них, а потом долго и нудно отчитывать ее за абсолютную неграмотность и полное неумение внятно выражать свои мысли. При этом мама, как заведенная, - как заезженная пластинка, - неоднократно повторяла и просто давила на то, как она жутко и ужасно разочарована полным отсутствием у своей непутной и неразумной дочери хоть каких-то очевидных способностей к написанию, поскольку, зная ее привычку постоянно марать бумагу, мама, разумеется, ожидала от нее гораздо большего…

И беда была даже не только в том, что правдолюбке-маме даже и в голову не приходило хоть немного пощадить и без того довольно потрепанную психику своей несчастной дочери. Весь ужас ситуации заключался в том, что мама, напротив, казалось, ловила немыслимый кайф от того, что унижала ее и лишала последней опоры в жизни. Ведь именно в сочинительстве и писательстве Олеся видела свое будущее; именно с этим она неизменно связывала все свои надежды и стремления. А ее любимая мамочка, мнению которой она доверяла на все сто процентов, - женщина, посмотрим правде в глаза, в свое время сумевшая осилить лишь профессионально-техническое училище, причем, по чисто технической рабочей специальности, и не имевшая к творчеству ну вообще никакого отношения и даже ни малейшей склонности, - просто стирала ее в порошок своей постоянной неизменной критикой.

И все это, разумеется, подавалось под красивым, но очень жестоким девизом: “Кто же еще скажет тебе правду, если не мамочка?..”

А Олесе не хотелось такой правды. Ей тогда хотелось просто умереть…

А потом как-то незаметно подрос ее дорогой младший братец. И у него вдруг появились проблемы с русским языком. Нет, такое выражение было неправильным, потому что то, что происходило, даже нельзя было назвать проблемами. Учился Олесин братик, в принципе, очень даже хорошо, - правда, из-под палки, но какое это имеет значение, если важен только конечный результат?.. Но вот сочинения давались ему тяжело. Нет, это опять не совсем правильное выражение, совершенно не отражающее сути происходящего. Олесин братец вполне был способен написать нормальное сочинение на уровне школьной программы. Может быть, и не на пятерку, - но мог. Но просто ему все это очень сильно не нравилось и лень было тратить на это свое время. Он никогда не любил читать и уж, тем более, терпеть не мог писать.

Саша с раннего детства был очень избалованным мальчиком, привыкшим получать все, что он пожелает. И, если ему хоть что-то не нравилось в окружающем его мире, он имел обыкновение попросту закатывать дикие истерики с нечленораздельными воплями и топаньем ногами. А писать сочинения ему очень не нравилось. И, прекрасно зная об этом, их обожаемая мамочка, не желавшая лишний раз расстраивать своего звездного наследника и провоцировать его дурное настроение, нашла прекрасный, на ее взгляд, выход из данной ситуации.

Она решила, что сочинения за Сашу будет писать Олеся. А что такого?.. Она же все равно целыми днями пишет, - вот пусть и старается, приносит пользу обществу, так сказать, - раз ей все это так нравится. А Сашеньку не надо нервировать. Зачем заставлять его делать то, что ему неприятно?..

И теперь Олеся постоянно слышала от мамы ее коронную фразу: “Помоги Саше написать сочинение, иначе я не буду с тобой разговаривать!”

И, поверьте, это был не просто глупый бессмысленный шантаж, который можно было бы благополучно проигнорировать. Со стороны мамы это было откровенное и весьма изощренное издевательство. Угроза “Я не буду с тобой разговаривать!” в понятии мамы заключалась в том, что на ближайшие, - нет, даже не дни, а недели, а то и месяцы, - Олеся попросту превращалась в изгоя в собственной семье, в парию, в неприкасаемую, с которой не просто никто не разговаривал, а которую вообще никто из родственников в упор не видел и даже брезговал дышать с ней одним воздухом. Любые Олесины тщетные попытки обратиться к кому-нибудь из них, - даже по чисто бытовым вопросам, решить которые в одиночку она иногда была просто не в силах, - натыкались на дикие вопли, нецензурные оскорбления, трехэтажный мат и прочие проявления большой любви… И к тому моменту, когда все это, наконец, закончится, Олеся успевала пройти все круги ада, проклясть все на свете и неизменно пожалеть о том, что она вообще родилась на белый свет… То, что вымаливать прощение нужно было, в буквальном смысле слова, на коленях, - да порой еще и не с первого раза это получалось, - я уже вообще молчу…

Мама всегда была для Олеси самым близким, - и единственным близким, честно говоря, - человеком. Она прекрасно осознавала, что, кроме нее, у ее дочери попросту никого больше нет в целом мире… Зря, что ли, она годами отваживала от Олеськи любых даже потенциальных подруг, весьма настойчиво внушая, что все окружающие люди желают ей только зла, и лишь она, мама, ее любит… Хоть дочь и не заслуживает ее любви… Но, несмотря на всю эту безмерную собственническую любовь, мама никогда не задумывалась о чувствах дочери и с легкостью, походя, причиняла ей боль.

И с каждым годом ситуация становилась все хуже и хуже…

В старших классах домашние задания у братца становились все труднее, - что было вполне естественно и прогнозируемо. А поскольку он и раньше-то никогда не выполнял их сам, то было совершенно даже не удивительно, что теперь он уже не просто не хотел, - а порой действительно не в состоянии был их сделать, потому что совершенно не читал никакой литературы. И это превратилось в серьезную проблему, потому что для написания сочинения по книге необходимо хотя бы немного представлять, о чем вообще эта книга… Но как раз на тот момент Олесин братец не интересовался вообще ничем, кроме просмотра дурацких юмористических передач по телевизору. Когда начинались “Маски-шоу”, он просто словно сходил с ума и уже заранее, - очевидно, в предвкушении, - начинал ржать на всю квартиру.

Но мама нисколько не переживала по поводу не слишком высокого интеллектуального уровня любимого сына. Ведь у нее же еще была старшая дочь, - и вот та имела несчастье быть и серьезной, и умной, и начитанной. И мама совершенно искренне полагала, что написать какое-то паршивое сочинение для нее - пара пустяков, и она лишь из подлости и идиотизма отказывается помогать младшему братику.

Олесю никогда не просили. Ее просто безапелляционно ставили перед фактом и требовали, чтобы она шла и писала. Но к тому времени Олеся тоже стала чуть старше. И, несмотря на свою годами выработанную привычку безропотно подчиняться каждому маминому слову, она все чаще смела сопротивляться и наотрез отказывалась от этой выпавшей на ее долю чести.

Кстати, нежелание “помогать младшему братику” было единственной сферой, в которой Олеся решалась противиться и не подчиняться своей маме. И даже не потому, что она была такая смелая, - или ленивая, как полагала ее милая мамочка. Просто Олесин младший братец, с полного попустительства и одобрения их слепой в своей безумной любви к нему мамочки, вырос настоящим выродком. Олеся вовсе не была смелой; она до смерти боялась свою милую мамочку; но в данном случае ей действительно легче было умереть, чем помочь хоть чем-то малолетнему доморощенному садисту, измывавшемуся над ней всю свою осознанную жизнь.

Любящая и заботливая мама устраивала жуткие истерики, от которых стены дрожали, а соседи, наверное, прятались под кроватями. Она вопила, как сумасшедшая, называя дочь, в переводе на более или менее литературный русский язык, бессовестной и неблагодарной тварью. Олеся долгие годы жила в постоянном страхе перед этими регулярными ужасными скандалами, избежать которые было невозможно. Но все равно ни в какую не соглашалась покорно каждый раз делать за брата домашнее задание. Она просто не в силах была подчиниться, - даже ценой тишины и спокойствия.

Самое печальное, что, помимо плохих отношений с братом, существовала еще одна - и даже гораздо более серьезная - причина, по которой Олеся порой чисто физически не способна была сделать то, что от нее требовали. И дело тут было даже не в ее собственной патологической лени или эгоизме, как считала их мамочка. Ведь она, наблюдая, как дочь систематически, день за днем, марает бумагу, похоже, искренне полагала, что для нее это элементарно. И ей даже в голову не приходило задуматься о том, что пишущему человеку, для того, чтобы что-то создать, надо действительно захотеть этого, надо обрести соответствующий настрой в нужный момент, надо пропустить все это через себя, прочувствовать, пережить, переварить, в конце концов… Она даже и не подозревала о том, как на самом деле это тяжело и порой даже болезненно… Откуда ей было знать об этом?.. Ведь она никогда не интересовалась чувствами своей дочери…

А для самой Олеси вся эта ситуация обострялась еще и тем, что она заранее представляла, как тщательно, буквально под лупой, ее мама будет потом изучать все ее мысли, сколько найдет в них страшных недостатков и огрех, как долго и нудно, срываясь на высокую патетику, будет потом объяснять дочери, что она написала совсем не то, что от нее ожидали, и, разумеется, совершенно не так, как мама это себе представляла. А потом мамочка со слезой в голосе добавит, как она разочарована Олесиным поведением и этой ее нелепой выходкой, потому что прекрасно понимает, что ее недостойная дочь нарочно сделала это, - плохо написала, - чтобы напакостить своему брату из каких-то там призрачных негативных чувств по отношению к нему, испортить ему оценку да и вообще всю дальнейшую жизнь…

И как вообще ее, такую дрянь неблагодарную, после подобных отвратительных и гнусных поступков земля носит!..

Словно ее расчудесному сынишке удалось бы написать лучше!.. Так и в чем же проблема?.. В том, что в его пустой подленькой головенке мысли вообще отродясь не появлялись?..

Так что, вместо какой бы то ни было благодарности, Олесю опять же, в большинстве случаев, ожидали все те же скандалы, оскорбления и многодневный игнор… Вот тебе и все варианты, - выбирай любой…

Олесина неспособность “родить очередной шедевр” заключалась, в первую очередь, в том, что у нее изначально были очень плохие отношения с младшим братом. Нет, она не стремилась осознанно напакостить ему, - она лишь бессознательно впадала в полный ступор при одной только мысли о необходимости ему помочь. Сказать, что они с братом не любили друг друга, - это не сказать вообще ничего. Александр, - так звали ее брата, - к сожалению, рос не самым порядочным человеком. И он постоянно откровенно издевался над старшей сестрой, укрывшись за надежной маминой спиной и прекрасно зная, что ему ничего за это не будет. Напротив, ненавистную сестрицу снова накажут, поскольку она не удержится и пожалуется на него… А мама всегда будет на его стороне, что бы он ни натворил, и обвинит во всем всегда именно Олеську… Так стоит ли удивляться тому, что, после стольких лет страданий, у Олеси давно уже просто душа в его сторону не поворачивалась?..

Несмотря на то, что Олеся была старше Саши на шесть лет, он всегда вел себя с ней так, словно она была полнейшим ничтожеством, созданным исключительно для того, чтобы удовлетворять его прихоти. Он не просто по-хамски разговаривал с ней, - он постоянно орал на нее и оскорблял, - причем, с полного попустительства и - больше того - даже одобрения их дорогой мамочки. Она не видела ровным счетом ничего предосудительного в поведении своего любимого сынули и на все Олесины жалобы лишь заявляла ей, что она старше, а следовательно, должна быть умнее. Сашуленька просто еще маленький; он еще не понимает, что творит; а вот ей, здоровой глупой кобыле, давно уже пора бы приобрести хоть немного ума…

Никто и никогда за всю Олесину жизнь не смел обращаться с ней так, как это делал ее чудесный и ненаглядный младший братик. Она всегда думала, что просто убила бы, наверное, любого другого человека, посмевшего вести себя с ней подобным образом… Но в случае с младшим братишкой она была совершенно бессильна. Саша всегда творил все, что хотел, и ему все сходило с рук. При этом их мама поддерживала его безоговорочно, потому что упорно продолжала считать его маленьким и глупеньким…

Скажу по секрету, - его реальный возраст не имел при этом ни малейшего значения. Даже через десять-двадцать лет он все еще останется для мамы ее маленьким и глупеньким мальчиком, который когда-нибудь вырастет и поумнеет… Может быть, это даже когда-нибудь и произойдет, - тут уже Олеся была не в курсе, потому что к тому времени прекратила всякое общение с ними обоими.

Но жуткое разочарование Георга в эстрадных звездочках не идет ни в какое сравнение с разочарованием в реальных женщинах, с которыми иногда сталкивала его злодейка-судьба.

Вышло так, что Гекуля некоторое время умудрился проработать в милиции, - что неизменно являлось предметом его особой гордости. Правда, всего пару лет, и на самом деле он “служил” психологом в отделе кадров, - но это не важно.

И вот, в одном отделе с ним трудилась девочка по имени Катя. Она была на год старше Олеси, очень хорошая, умненькая и, разумеется, “чистая”.

Ну, как же без этого!.. Иначе она не привлекла бы внимание Георга.

Гекуля постоянно рассказывал Олесе о ее несчастной судьбе и прямо чуть ли сам не рыдал над ней.

Получилось так, что Катюша с детства была влюблена в лучшего друга своего старшего брата. Просто выросла с этим чувством. Но парень то ли не знал о ее любви, то ли не воспринимал ее всерьез, то ли ему все это было просто фиолетово. Поэтому на момент описываемых событий он уже давно и счастливо был женат и даже успел обзавестись парой ребятишек.

Но Катин пыл это нисколько не охладило. Она продолжала любить его верно и преданно. На других парней даже и не смотрела, потому что ее сердце было занято. Причем, как-то так уж вышло, что на работе все знали о ее чувствах. И искренне переживали за нее. Каждый по-своему.

Например, Олеськин Гекуля буквально преклонялся перед глубиной ее чувства. Он был совершенно искренне уверен в том, что верная и преданная Катя будет любить этого своего прекрасного принца всю жизнь, - потому что, если уж такая девушка, как она, полюбила, то это раз и навсегда!.. И, разумеется, она будет хранить свою “чистоту” для него одного. Ну, а поскольку принц уже был женат, - а разбивать семью Катя, разумеется, не станет, ведь она “не такая”, - то, очевидно, суждено ей на роду, бедолаге, помереть старой девой.

Другого варианта развития событий Гекуля даже и не рассматривал.

Более рациональная в этом плане Олеся, разумеется, мыслила иными категориями. Проливать слезы над несчастной Катиной судьбой она упорно отказывалась и видела здесь два возможных финала. Она полагала, что либо, рано или поздно, Катя встретит другого мужчину, либо станет встречаться с этим. Верить в то, что Катя будет вечно хранить целомудрие и преданно любить своего друга на расстоянии, даже и не пытаясь ничего изменить в своей жизни, Олеся упорно не желала.

Но, как давно уже известно, ни порядочностью, ни целомудрием Олеся после собственного бракосочетания не отличалась, - поэтому и могла рассуждать так цинично, как падшая женщина. Разве дано было ей, такой развращенной, понять и оценить истинные чувства и страдания действительно “чистой” и порядочной девушки?..

От рассуждений своего супруга Олеся просто неизменно выпадала в осадок. А он, даже и не понимая, что оскорбляет ее своими высказываниями, снова принимался петь дифирамбы чудесной Кате. Георг даже и не сомневался в том, что она, конечно же, будет любить этого своего молодого человека вечно, - ведь она же такая преданная, верная и порядочная!.. Такая девушка, как Катя, может полюбить только один раз - и на всю жизнь!.. Никто другой ей, разумеется, никогда не будет нужен, - но и с этим парнем она тоже не станет встречаться никогда и ни при каких обстоятельствах, ведь она “не такая”!!! И, да, - Георг прямо заявлял о том, что она унесет свою девственность в могилу, - прямо как героиня слезоточивого средневекового женского романа! Ведь это только такие непорядочные и развращенные женщины, как Олеся, интересуются интимной стороной жизни, а честным и “чистым” девушкам вся эта грязь не нужна!.. И святая Катя, разумеется, даже и мысли не допускает о каких-то там плотских утехах, - она выше всей этой житейской пошлости, и ее любовь возвышенна и непорочна, как и она сама!..

В принципе, к тому моменту Олесе давно уже следовало понять, что с ее супругом что-то неладно… Но даже тогда она еще не осознавала, как далеко зашла эта его паранойя…

Кстати, пикантности всей этой ситуации, на Олесин развращенный взгляд, добавлял следующий необычный момент. Семья Кати и семья этого ее молодого человека проживали в одном подъезде. И Катя почему-то никогда даже и не скрывала тот факт, что этот парень почти каждый день приходит к ней в гости. Разумеется, только тогда, когда она бывает одна дома, и, естественно, втайне от своей законной супруги. Олеся даже нисколько не удивилась, когда впервые услышала об этом. На ее взгляд это, разумеется, было не слишком хорошо и нечестно в отношении законной жены парня, - но вполне естественно в их ситуации.

Девушка была влюблена в этого молодого человека с детства. И, какой бы суперпорядочной она ни была, - но ведь она же не железная, в конце концов!.. А что касается моральных устоев ее кавалера, - то уж, тем более, много ли вы выдели железных мужчин, да еще и обремененных женой и двумя маленькими детьми, которые сумели бы устоять в такой ситуации?.. На Олесин взгляд, все это было не слишком красиво, разумеется, - что уж тут говорить!.. - но вполне естественно.

На момент описываемых событий Кате было примерно двадцать пять лет. И Олеся прекрасно понимала, что, какой бы святой она ни была, а ей тоже хотелось получить свою порцию женского счастья, как говорится. Пусть и таким образом. Дело-то житейское…

Но, когда Олеся озвучила все это вслух, она всерьез думала, что ее муж умрет от разрыва сердца. Сказать, что он был в полном шоке, - это не сказать ничего… Ну, и, разумеется, тут же выяснилось, что Олеся ровным счетом ничего не понимает в отношениях двух порядочных людей, - очевидно, поскольку она сама таковой никогда не являлась… Гекуля был совершенно искренне и на все сто процентов уверен в том, что молодой человек приходит в гости к Кате без каких-либо дурных намерений. Просто он глубоко уважает ее, как человека, прекрасно понимает, что она “не такая”, и ходит к ней просто пообщаться, поговорить, отдохнуть от своей семьи, - ведь там же двое деток бегают, и ни минуты покоя… Разумеется, - Гекуля в этом даже и не сомневался, - у этого парня в отношении Кати даже и мыслей-то таких грязных никогда не возникает… Он прекрасно знает, что она - порядочная, и никогда не согласится ни на что без штампа в паспорте… Катя постоянно рассказывала на работе, что они с ним просто друзья, и молодой человек приходит к ней вообще просто для того, чтобы поспать, - потому что дома, с двумя вечно кричащими маленькими детьми, он не может нормально выспаться…

Ну, да, конечно, просто поспать на кровати одной!.. - как-то уже не выдержала всего этого бреда и рассмеялась Олеся.

В ответ она получила суровую проповедь о том, что ей просто не дано понять, что такое - порядочная девушка. Потому что Катя никогда не опустится до того, чтобы лечь в постель с мужчиной, - ведь она “не такая”!..

Признаться честно, уже тогда Олеся в такие моменты начала смотреть на своего любимого еще мужа, как на душевнобольного. Даже она сама, - девушка, воспитанная необычайно строгой и целомудренной мамой, с вбитой навеки в голову установкой “ни поцелуя до законного брака!..” - а иначе мама ее просто со свету сжила бы, наверное, - и то прекрасно понимала, что молодой человек, тайком от жены, приходит в гости к влюбленной в него девушке, разумеется, не только для того, чтобы поговорить о погоде с умным человеком. Но только вот ее собственный муж, - молодой здоровый мужчина, которому на тот момент было чуть больше тридцати, - реально искренне верил в это с фанатизмом умалишенного. Неистово, свято, не допуская даже мысли ни о чем другом. Олеся лишь в сомнении качала головой, глядя на него и думая о том, что он, возможно, просто знает нечто большее, что дает ему такую непреложную уверенность в Катиной святости. Ну, что ж, в жизни всякое бывает… Так что Олеся даже и не спорила…

Из милиции Георга в скором времени сократили. А года через три ему потребовалась какая-то справка, которую бывшие коллеги без труда могли помочь ему сделать. И Гера сразу же оптимистично заявил Олесе, что позвонит Кате, и она ему не откажет в помощи.

Олесю, признаться, удивила такая уверенность, и она вполне резонно заметила, что за это время Катя давно уже могла найти другую работу. Или же даже выйти замуж и уйти в декрет. Все-таки, несколько лет прошло… На что Гера тут же ответил ей, что замуж Катя не выйдет никогда, потому что всю жизнь будет любить этого своего молодого человека и даже и не посмотрит в другую сторону. Ну, тут уж Олеся реально готова была покрутить пальцем у виска, глядя на него…

С того дня, когда Гера в последний раз общался с Катей, прошли годы. Годы!!! Жизнь не стоит на месте. За это время миллион раз все могло измениться, - ведь они же не поддерживали отношения, и Георг ничего не знал об этой девушке.

На что Гекуля безапелляционно снова заявил ей, что все может измениться, - но только не Катя!.. И опять завел свою шарманку о том, что она - “не такая”, она - порядочная. И он точно знает, что в Катиной жизни ничего не изменилось. Она по-прежнему любит своего молодого человека все той же чистой платонической любовью и живет в святости и смирении перед судьбой. Ведь такая, как она, любит только один раз и навсегда…

Оказалось, что, отчасти, он прав. Катя действительно все еще работала на прежнем месте. И, когда Георг позвонил ей, она, по старой памяти, пригласила его приехать через пару дней, пообещав к тому времени все подготовить.

Когда Георг вернулся с этой встречи, на него реально страшно было смотреть. Он даже не мог говорить членораздельно, весь трясся и чуть не плакал от разочарования. Ведь оказалось, что его Катя, его святая и невинная Катя, по-прежнему незамужняя и все так же преданно любящая чужого супруга, чистая, непорочная и даже и не помышляющая о плотских радостях Катя, стоящая на пять ступенек выше всей этой грязи и мерзости, - беременна!!!

Сказать, что Гекуля был в шоке, - это не сказать вообще ничего. Он просто не мог прийти в себя.

Причем, с ним даже разговаривать было бесполезно на эту тему. Не без усилий, Олесе удалось выяснить, что, нет, замуж Катя так и не вышла… Да она и никогда не выйдет замуж!.. - тут же запальчиво добавил Георг, - очевидно, уже по привычке… Она скрывает, от кого забеременела, - но все ее коллеги, разумеется, уверены в том, что от того самого парня, - поскольку ни о ком другом они никогда от нее не слышали…

Олеся пожала плечами в ответ. В принципе, чего-то подобного как раз и стоило ожидать, и сама Олеся отнеслась к этому, как к чему-то, совершенно естественному. Разумеется, - и она была уверена в этом еще несколько лет назад, - молодой человек приходил к Кате не просто пообщаться. И вот, как говорится, результат налицо… Возможно, Катя просто побоялась, в конце концов, остаться одна и потому осознанно решила родить ребенка от любимого. Возможно, у них это просто получилось случайно, - такое тоже иногда происходит, когда люди встречаются, и в этом нет ничего сверхъестественного. От любви появляются дети, - так или иначе…

Но только Гекуля вдруг, забыв себя, опять начал верещать о том, что Олеся ничего не понимает в этой жизни, потому что Катя - “не такая”!!! Она никогда не стала бы спать с этим парнем, потому что ее вообще не интересует подобная грязь…

Ну, ей-богу, все это уже было даже не смешно!.. Олеся уже давно и твердо уяснила, что Катя - святая, и даже и не смела в этом сомневаться. Но только вот как во все это вписывается растущий живот, - если она по-прежнему “не такая”?.. Непорочное зачатие?.. Ветром надуло?..

Но у Георга, как выяснилось, было свое видение данной ситуации. И он, не раздумывая, выдвинул версию об изнасиловании. Мол, этот негодяй и подонок, такой - сякой, не удержался однажды и все-таки силой растлил - развратил бедную Катю. И она не смогла ему противостоять… А теперь вот страдает и с болью ждет ребенка, который вечно будет напоминать ей ее поруганную любовь…

Зацикленность Геры на Катиной “чистоте” уже не просто граничила с безумием. Она давно перешла все возможные границы.

Олеся заметила, что Катюше на тот момент лет уже было, в принципе, не так уж и мало. Нельзя забывать о том, что данные события происходили два десятка лет назад, и тогда женщина в возрасте двадцати семи, - или сколько ей там тогда было?.. - юной, в принципе, уже не считалась. Даже по медицинским показателям ее в этом возрасте вполне могли причислить к старородящим.

Так что, во-первых, глядя правде в глаза, если она планировала все-таки рожать детей, то ей давно уже пора было “совратиться”, - потому что тогда считалось, что уже в таком возрасте первого ребенка рожать тяжело, и могут быть проблемы. А во-вторых, Герина версия с изнасилованием, на Олесин взгляд, вообще не выдерживала никакой критики. “Не такая” Катя привечала молодого человека много лет, и, даже если они, - до поры, до времени,- действительно просто общались, она не могла не понимать, к чему все это, в конечном итоге, может привести.

Немного подумав над Олесиными словами, Гекуля сделал из всего этого один - единственный правильный, на его взгляд, вывод.

Да, святая Катя со временем поняла, что может остаться совсем одна. Она осознала, что любимый никогда не будет с ней, и, следовательно, у нее самой никогда не будет семьи. И решила хотя бы ребеночка родить, чтобы он в дальнейшем скрасил ее одинокую и печальную старость.

При этом почему-то наивный и светлый Гекуля искренне полагал, - в силу своей собственной неиспорченности, разумеется, - что женщине вообще все равно, от кого рожать. Мысли о том, что она хотела иметь ребенка именно от любимого, он не допускал, - ведь ей же все равно нельзя быть с ним!.. Просто вот так, - решила однажды родить и стала оглядываться по сторонам в поисках того, от кого можно было бы забеременеть… И, очевидно, по простоте душевной, сказала своему любимому о том, что планирует пойти на такой шаг, чтобы не остаться одной. А он, негодяй и ублюдок, воспользовался этим и предложил свои услуги. И бедная Катя, - скрепя сердце, разумеется, - согласилась на это, потому что не знала, что делать…

И, разумеется, Гера не сомневался, что у них все это произошло только один - единственный раз, - и исключительно с целью зачатия, а не получения удовольствия. У Кати просто не было другого выхода, и ей пришлось вытерпеть все это, сжав зубы от отвращения… А этот негодяй и почти что насильник использовал ее в своих целях…

Но все эти рассуждения, какими бы бредовыми они на самом деле не были, просто меркнул перед следующей фразой Геры, произнесенной, кстати, на полном серьезе:

- Он, ублюдок, просто не мог позволить, чтобы ее кто-нибудь другой раскупорил, вот и сделал это сам!..

Все. Добавить к этому больше нечего. Занавес падает. Олеся поняла, что при всем обожествлении святой Кати, она, тем не менее, для Геры даже и не человек, не женщина, не личность, - со своими желаниями, потребностями, чувствами, в конце концов. А нечто, похоже, вроде бутылки, - существо неодушевленное, бездушное, безвольное и недееспособное…

Олесю тогда чуть не вырвало от отвращения. Ее воспитанный, образованный, интеллигентный, вообще никогда не ругающийся матом муж, частенько говорил такие гнусные вещи, что хоть стой, хоть падай!.. И в такие моменты она порой смотрела на него, реально сдерживая рвотные позывы, и думала, что уж лучше бы он просто выругался от души!.. Трехэтажным матом!.. А так, вроде, он и не сказал вовсе ничего нецензурного, - но из его целомудренного девственного рта временами извергались такие нечистоты, что вымыться хотелось!.. И даже просто находиться рядом с ним после этого было настолько мерзко, что дыхание перехватывало, словно воздух вокруг него тоже был наполнен зловонными миазмами…

После этого случая про Катю Олеся тоже больше никогда не слышала. Похоже, Георг присоединил и ее к когорте прочих падших женщин за то, что она тоже так и не сумела сберечь свою “чистоту”..

Как, должно быть, страшно порядочному мужчине, обожествляющему девичью невинность, было осознавать, что в этом развращенном насквозь мире нет достойных его порядочных женщин!..