Woorick

Всё началось с уборки на чердаке старого дома в деревне. Бабушка вечно твердила: «Не лезь в сундук под крышей», но я решила, что это просто ржавый хлам. Ошиблась.

---

Часть 1. Тикающий артефакт

В сундуке, пахнущем ладаном и плесенью, лежали письма 1940-х и карманные часы с треснувшим стеклом. На крышке — гравировка: «Время вернёт должок». Завела их спичкой (батареек в СССР не было) — стрелки пошли.

*Первый звоночек*: когда я спустилась вниз, все часы в доме замерли. Даже на микроволновке.

---

Часть 2. Игра в прятки со временем

На следующее утро обнаружила:

— Холодильник пуст, хотя вчера купила продукты.

— Кот сидел в углу, уставившись в стену, хотя обычно спал на подоконнике.

— В зеркале мелькало чьё-то плечо в платье 40-х, но когда обернулась — никого.

Решила, что стресс... пока не услышала тиканье из шкафа. Открыла — часы лежали на моём свадебном платье. *Их же я оставила на кухне*.

---

Часть 3. Диалог с пустотой

В 3:14 ночи проснулась от ощущения, что **кто-то дышит в затылок**. На тумбочке часы показывали 1943 год. Из радиоприёмника, который не работал 20 лет, зазвучал голос: «Отдай...»

Попыталась выбросить часы в реку — наутро они лежали на столе, мокрые, с водорослями на стрелках.

---

Часть 4. Финал, после которого я купила ладан

Решила отвезти часы в церковь. По дороге навигатор глючил, показывая маршруты 40-х. У храма священник побледнел: «Этот механизм был у колдуньи, которую расстреляли за попытку вернуть сына с войны. Она не учла — время требует жертву взамен».

Дома обнаружила:

— Фотографии в альбоме теперь с чужой семьёй.

— В моей спальне висит платье 1940-х, которого у меня никогда не было.

Часы исчезли. Но иногда ночью я слышу... тиканье.

— Может, это массовый психоз? — пробормотал он. — Типа, мы все вдруг сошли с ума и видим одно и то же?

— Тогда почему фото Натальи Котельниковой есть в интернете? — Катя ткнула пальцем в экран ноутбука, где девушка с косичками словно подмигивала им из 1965 года.

Павел молчал. Он смотрел в окно, за которым маячил темный силуэт дома на Гастелло. «Она там... Смотрит прямо сейчас», — шептал внутренний голос.

К двум ночи разговор иссяк. Катя, завернувшись в плед, ушла в спальню. Павел устроился на диване, Егор — на полу, подложив под голову куртку. Тишину резал только треск старых батарей.

...Очнулись они от запаха сырости.

Павел первым открыл глаза. Потолок с трещинами в форме паука. Стены, оклеенные обоями в цветочек. Его дом. Гастелло.Он вскочил, задев ногой пустую банку из-под колы — ту самую, что оставил здесь вчера.

— Что за хрень?! — Егор, бледный, тыкал пальцем в запыленное окно. За ним, во дворе, стояла баба Настя. Неподвижная. С лицом, скрытым тенью платка.

Катя, дрожа, включила свет — не сработало.

— Мы... мы же были у меня! Как мы здесь…

— Не спрашивай, — Павел шагнул к двери, но ручка не поддавалась. Снаружи послышался скрип — будто кто-то провел ногтями по дереву.

В углу комнаты замигал экран старого телевизора. Черно-белые помехи сменились кадрами: три девушки в платьях 50-х танцуют в клубе. Одна из них, Наталья, оборачивается к камере. Её лицо искажается, превращаясь в лицо Кати. На стене за ней — надпись кровью: «ВЕРНИСЬ».

— Выключай это! — закричала Егор, но Катя застыла, узнав в фоне интерьер дома на Гастелло. Того самого, где они сейчас.

Дверь с грохотом распахнулась. В проеме, залитом лунным светом, стояла баба Настя. Её пальцы сжимали старую фотографию — ту самую, с Маяка Октября.

— Наталья... — прошипела старуха, протягивая снимок Кате. — Ты должна закончить...

Телевизор взорвался искрами. Когда зрение адаптировалось к темноте, бабы Насти уже не было. На полу лежал фотоальбом с датой на обложке: «1965».

— Вы видели это? — Егор обвел пальцем экран. — Она как твой двойник из...

— Замолчи, — перебила Катя, но тут же вскрикнула. За окном, в доме напротив, тускло замигал желтый свет.

— Там же всегда было темно, — Павел вжался в спинку стула.

Они подошли к окну, не решаясь включить лампу. В раме, за грязным стеклом, четко вырисовывалась сгорбленная фигура в платке. Баба Настя стояла неподвижно, уставившись в их сторону. Свет за её спиной мерцал, будто исходил не от лампы, а от самой старухи — холодный, мутный, как болотная гниль.

— Она... она не может нас видеть в темноте, — прошептал Егор, но Катя уже пятилась к двери.

— Может, — выдавила она. — И не только видеть.

Силуэт резко приблизился к стеклу, будто преодолев расстояние за миг. Пальцы с крючковатыми ногтями уперлись в раму. Ребята рванули к выходу, даже не захлопнув дверь. Всю дорогу до машины им чудилось, что чей-то хриплый шепот повторяет за спиной: *«Наталья... Наталья...»* — сливаясь со скрипом старых ворот во дворе бабы Насти.