Эй, толстый! Пятый сезон. 11 серия
Если бы во время грозы, которая громыхала вот уже второй час, в постиндустриальных окрестностях метро «Кожуховская» прогуливался бы случайный прохожий, то он, может быть, и увидел под одной из решеток ливневой канализации промокшего бедолагу – настоящего бомжа на вид. «Но что же делает этот бомж? – задумался бы прохожий. – Вдруг он замерз? Вдруг он промок, и ему нужна помощь?» Возможно, прохожий почувствовал бы внезапное желание дать бомжу, скажем, сто рублей. Чтобы тот согрелся в непогоду.
«Эй! Братан! – крикнул бы прохожий. – На тебе стольник, от души!»
И вдруг этот распираемый благотворительностью благодетель рассмотрел бы, чем на самом деле занимается бомж. А тот дрочил, сидя на бетонном козырьке.
Если случайный прохожий оказался бы мужчиной, он бы просто плюнул и пошел дальше – гулять под грозой. Но есть вероятность, что случайно гулять по промзоне под грохот стихий могла бы и женщина. Как известно, дамы – существа более отзывчивые и добросердечные. Страдающий от одиночества и наиболее слабохарактерные женщины, может, и подумали бы, что бедный бомж таким образом вспоминает о своей несчастной любви. Но два обстоятельства не давали этой версии быть похожей на правду. Первое – уж очень равнодушен был бомж, дергая свой вонючий писюн. Он словно не вдохновенно дрочил, а совершал механическую, конвейерную работу. И второе, тоже немаловажное, обстоятельство – писюн был полувялым. Не производил впечатление упругого и звонкого удальца-гусара на лихом скакуне. Нет! Это было вялое обозное чмо верхом на кляче.
Может показаться очень странным, но на второй час сильнейшей грозы, окруженный блеском яростных молний, мокрый и без зонта – в районе Кожуховских коворкингов действительно бродил случайный прохожий. Впрочем, в циклопическом мегаполисе каких только чудес не случается. Отчего бы не появиться и прохожему в разгар грозы? Тем более, что когда-нибудь мы узнаем, что привело его в эти места, пропитанные тленом безнадежных стартапов.
Это не был ни взрослый мужчина, ни одинокая женщина. Прохожим оказался молодой человек, издали похожий на дирижабль, совершивший аварийную посадку. От невероятно огромного пуза трассирующими рикошетами отскакивали капли дождя, и носитель брюха становился похож на сюрреалистического морского ежа.
В сверкании одной из молний мокрый толстяк увидел канализационную решетку. Отблеск небесного электричества осветил внутренность колодца. И стало видно, что в нем засел странный человек. Впрочем, на второй час грозы все, гуляющие без зонтов, становятся странными.
«Он же дрочит!»– понял случайный толстяк. Мысли были пропитаны горькой и безнадежной завистью. Так житель навозных трущоб Калькутты завидует постояльцам отеля Хилтон.
Зрелище заворожило завистливого толстяка, и он застыл у решетки ливневой канализации.
Трудно представить, что бомж, дрочащий свой мерзкий хуй в промышленной клоаке, был очень близок к самой важной для толстяка проблеме, и даже знал, как ее решить. Но слабый человеческий разум не в силах предусмотреть такие совпадения. А тем более, исстрадавшийся разум жирного Сани. Ведь по промзоне, в отблесках молний, гулял именно он.
***
«Русик, ты где?» – встревоженно телепатировал Петров.
Конечно, тот, кого случайный прохожий мог принять (да и принял, посмотрим правде в глаза) за бомжа-онаниста, был внештатным оперативником Петровым, который неожиданно смог подключиться к каналу связи с похищенным невидимками напарником.
Сейчас телепатический голос Баширова был похож на испохабленную глушилками передачу Севы Новгородцева на радио BBC.
«…охо… – доносилось до Петрова. – … охо дро… шьху… ходро…»
«Что ты несешь, Русик?»
«…хо дрочишь хуй!» – донеслось до Петрова хоть что-то осмысленное.
«Да, плохо! – согласился Петров. – Вообще, это глупая затея».
«Предложи что-нибудь лучше».
«Да мне сдохнуть хочется, а не дрочить! После заплыва-то по канализации. После зомбаков».
«Ты счастливый, – сказал Баширов. – Ты уже отмучился. А у меня – все еще впереди. Думаю, будут пытать».
«Русик! А вдруг обойдется?»
«Ничего не обойдется. Как учил нас Фантомас, случайностей не бывает…»
«Да, это плохо проанализированные закономерности», – грустно продолжил Петров.
Сейчас, вроде, связь установилась более-менее приличная. Петров поймал ритм, хуй снова отвердел, но отвлекаться на блондинку было трудно. Хотя и необходимо.
«Где ты?» – спросил Петров.
«В какой-то комнате. Я сижу на стуле. Ноги прикованы к ножкам. Те намертво приделаны к полу. Пол бетонный. Руки мои заведены за спинку стула и там скованы наручниками. Мне пиздецки неудобно. В глаза светит лампа. Классика».
«Держись, Русик!»
«Толку-то? Если будут пытать, я сознаюсь, я все им расскажу. Только, возможно, не сразу. Но постараюсь продержаться подольше. Час-то точно продержусь. Потом начнется палево».
«Как тебя вывезли?»
«На меня тоже натянули стелс-костюм. Меня никто не видел. Все смотрели, как кто-то выпал сверху. Это был ты?»
«Я, Русик!»
«А меня затолкали в машину».
«Модель определил?»
«Тойота-лэндкрузер. Номеров не рассмотрел. Меня затолкали на заднее сиденье и завязали глаза. Я ничего не видел».
«Повороты считал?» – спросил Петров.
«Обижаешь! Считал, конечно! Запоминай. Направо. Потом три минуты восемнадцать секунд, светофор. Прямо две минуты одиннадцать секунд. Далее – налево…»
«Блядь, Русик! Я Фантомасов телефон вспомнить не могу, а ты меня эти цифры заставляешь запоминать».
«Это может быть сотрясение. Тошнит?»
«Как весь пиздец».
«Пятна в глазах?»
«Да».
Русик произнес телефон Фантомаса, и тот тут же всплыл в памяти. Как и не уходил. И действительно, как можно было забыть?
«Ладно, – сказал Русик. – Но лучше бы тебе запомнить. Потому что второго сеанса у нас с тобой может не состояться. Если меня начнут пытать, я превращусь в дерьмо. Может быть, в следующий раз говорить с тобой буду уже не я, а мои палачи. Понимаешь? Я же выдам даже это. Не стоит обольщаться».
«Диктуй, Русик! Я запоминаю. Но я предупреждаю, что за дрочкой – так себе память работает. И я скоро кончу».
В училище им преподавали мнемотехнику. Были способы запоминать и последовательности чисел, и мысленно фотографировать документы. Петров сосредоточился. Эрекция стала пропадать вместе с голосом Баширова. Петров спешно восстановил связь, но что-то важное, похоже, пропустил.
«Четыре минуты пятьдесят шесть секунд, – шпарил Баширов. – Потом выехали на шоссе. Там была пробка. Двадцать шесть минут тринадцать секунд. И там мои похитители впервые заговорили. На двадцать пять-пятьдесят девять».
«Что они говорили?»
«Один говорил: «Ебать, размазало тачилу». Второй: «Попал мужик, его самого размазало, а теперь ему за «гелик» платить».
«Это уже след», – сказал Петров.
«Надеюсь, Саня. Дальше было шесть минут восемнадцать секунд прямо, четыре минуты тридцать две секунды кружили. Возможно, по эстакаде. Потом одиннадцать минут шесть секунд прямо…»
Память Петрова впитывала эти цифры, как сухая губка. И хуй стоял, всем на радость. Так держать!
«Как думаешь, кто тебя похитил?» – спросил Петров.
«Не наши, – сказал Баширов. – И не менты. Экипировка не та. Может, бандюки. Но тоже – не та экипировка. Думаю, спецслужбы вражеских государств».
«Мы тебя найдем, Русик!» – пообещал Петров.
«Я постараюсь остановить дыхание, – сказал Баширов. – Это трудно, но может получиться».
«Не делай этого!»
«А что еще делать? Ждать спасения? Но у нас – не Голливуд. У нас такого не будет. Этим миром правит жопа. И диктует законы».
«Блядь, Русик, не хотел тебе говорить, – сказал Петров. – Но я… В общем, меня зомбаки покусали. Я, по ходу, того… Сам таким стану. Может, уже. И как я тебя спасу, Русик?»
«Попробуй по максимуму, – сказал Баширов. – Действуй, брат! Я бы сам для тебя разбился в лепешку».
«Да я знаю. Я ведь тоже намерен разбиться».
«Будь, что будет. Не ссы».
Петров кончил, и связь мгновенно исчезла.
***
Жирному Саше было противно смотреть, как дрочит бомжара. Трудно было сказать, что вынуждало жирного подсматривать. Наверное, все-таки зависть. Душа жирного истекала желчью. Ведь сам он – пленник титановых трусов – лишен был счастья мастурбации. Жирный смотрел и желал, чтобы у этого мужика ничего не получилось.
Но бомж кончил. А потом вдруг заплакал.
К бомжу-онанисту приблизилась мокрая крупная крыса. Возможно, слезы она приняла за демонстрацию слабости, поняла, что чужак – не опасен. Она приблизилась, быстро-быстро дергая носопыркой.
И тут бомж быстро и технично обрушил кулак крысе на голову, разбил хрупкую коробочку черепа. Бродяга стал обдирать от шкуры еще дергающуюся, еже живую крысу. А потом принялся ее жрать. Сырую.
Сашу затошнило. В его жизни последних дней и так хватало гнуснейшего трэша. Не было только пожирания сырых крыс. Теперь – пожалте – и это тоже появилось.
Жирный ощутил мгновенную и бесплодную ненависть к этому скоту. Он ведь счастлив, но он такая мразь. Жирный был готов на все, чтобы как-нибудь обосрать торжество этого гада-крысоеда.
«А что если действительно?» – подумал жирный.
На самом деле, в брюхе у него уже давно бродили и сталкивались хищные пузыри, в лабиринтах кишок происходили тлетворные реакции. Но было пока что терпимо. Но то, что Саня увидел сквозь люк ливневки, подстегнуло процесс и стало катализатором. Весь Санин внутренний мир взбурлил от возмущения, как площадь перед грузинским парламентом.
Жирный едва успел сорвать с себя штаны, нацелиться отверстием в титановых трусах. Он не знал, заметил ли его бомж или нет. Это было уже все равно. Потому что в ту же наносекунду Саша изверг мощнейшую трехлитровую струю термоядерного поноса.
– Аааа!!! – донесся из колодца голос обосранного бомжа. – Что же ты делаешь, пидор вонючий?
Это было счастье.
Саня быстро застегнулся и потопал наутек. Он не сомневался, что успеет съебаться. И ищи его свищи.
После пяти секунд бега Саня оглянулся. Ох, зря он это сделал!
Продолжение следует...