Судьба цивилизации (1)⁠⁠

Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире — борьбе за освобождение человечества.

Этой знаменитой цитатой из Николая Островского начинается недавняя книга известного американского профессора-экономиста Майкла Хадсона. Я уже рассказывал об одной его книге, теперь вот решил ещё почитать. Судя по цитате, можно угадать, что речь пойдёт о левой идее. На самом-то деле речь в основном о том положении, куда завели планету финансовые элитарии. Но и без идеи о том, как вывести ситуацию из тупика, не обойдётся. И эта идея действительно левая.

Судьба цивилизации. Финансовый капитализм, промышленный капитализм или социализм.

Коротко для ЛЛ: мир захватывает гидра финансового капитализма, который хочет забрать весь доход граждан себе в карман. Самим гражданам внушается, что всё ради эффективности, и то, чем занимается банкир-грабитель - не грабёж, и честный заработок.

Книга содержит два предисловия, написанные китайцами. Это не удивляет: она собрана на основе лекций, прочитанных автором в 2021 году перед китайской аудиторией. Второй из них, гонконгский профессор Лау Кин Чи, и начал цитатой из Островского своё предисловие. Затем он описывает жизненный путь автора книги.

Свою карьеру Хадсон начал музыкальным критиком. Всё поменялось после того, как он пообедал с переводчиком трудов Маркса. Исследовать системные связи между финансами, производством и экономикой показалось ему столь интересным делом, что он сразу же решил стать экономистом. Майкл – родом из семьи профсоюзных деятелей. Его отец работал с Троцким в Мексике. В гости приходили люди, знакомые с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург и бывшими членами Коминтерна ещё при жизни Ленина. Мальчик, которого отец называл Геком по имени героя Марка Твена, рос бунтарём. Сталинисты называли его фашистом, а фашисты – коммунистом.

Познавать окружающую действительность лучше всего на практике. Майкл устроился на Уолл-Стрит, где занимался статистическим анализом, параллельно учась в университете. Он сразу заметил, что коммерческие банки охотнее всего занимаются не стартапами и промышленными инвестициями, а ссудами, обеспеченными недвижимостью, которые бы приносили постоянный процентный доход. Позднее он занялся внешнеторговой статистикой и вскрыл схему ухода от налогов, которой пользовались ведущие нефтяные компании: они перепродавали нефть через офшоры в Либерии и Панаме, где и снималась вся жирная маржа. Позднее Майкл усвоил ещё одну истину: вертолёт с деньгами летает только над Уолл-Стрит. Также он отметил, что финансовый дефицит Соединённых Штатов вызывается главным образом их военными расходами. Война во Вьетнаме вынудила США отказаться от золотого стандарта (о чём Хадсон предупреждал за три года до случившегося). Но золотой стандарт сменился стандартом американских казначейских облигаций.

Перейдя на академическую работу, Майкл занялся историей происхождения денег. Он отметил, что из века в век долги растут, опережая экономику, что приводит к банкротствам и экономической поляризации, если их не списывать. Его находки опровергли либертарианские рассуждения о появлении и развитии первых экономик древности и легли в основу современного направления антропологии, ярчайшим представителем которого был Дэвид Гребер, про последнюю книгу которого я рассказывал. Его бестселлер «Долг: первые пять тысяч лет» являлся, по сути, популяризацией подхода Хадсона. Хадсон не устаёт повторять: если долг не может быть выплачен, его надо списывать. Но есть один долг, который списывать нельзя: это официальный внешний долг правительства Соединённых Штатов. Майкл известен своей пламенной критикой господствующего на планете финансового капитализма. Что же он может предложить взамен? Наверное, социализм. Правда, нигде в книге я не нашёл определения тому строю, который предлагает автор. Но ничего, попробуем разобраться.

Многие их нас хотели бы постичь суть мировой экономики, понять, что это такое и куда она идёт. Проблема в том, что наука эта мало того, что сложна, но и чрезвычайно политизирована. Выводы её не всегда бесспорны, потому что покоятся на неочевидных аксиомах. В таких обстоятельствах находится достаточно желающих задурить простому человеку голову, чтобы в неё не пришли опасные для этих желающих идеи. Так и сегодня доминирующий в мировых СМИ неолиберализм предоставляет собой прикрытие для желания элит противостоять регулированию и прогрессивному налогообложению. Либертарианская идея минимального правительства на самом деле является постановкой этого правительства на службу чужих интересов.

Власть в результате оказывается в руках богатейшего процента населения, «свободные рынки» и торговля – в руках кредиторов и прочих рантье. Эта публика помешана на своём богатстве, ей никогда не бывает достаточно. Это упускают из виду современные экономисты. Они не видят, что без системы сдержек и противовесов экономика неизбежно поляризуется. Ведь состоятельные элиты, слившись с властью, будут лишь продолжать укреплять своё положение и доить всех остальных. Традиционный девиз американской внешней политики «Что хорошо для Америки, то хорошо для всего мира» теперь звучит по-другому: «Что хорошо для Уолл-Стрит, то хорошо для всего мира».

Изменить данное положение полумерами не получится. Нужно будет списывать долги, проводить налоговую реформу, создавать общественную инфраструктуру для предотвращения монополий. Одним словом, систему менять надо. Нужна новая, альтернативная экономика, которая бы не допускала появления хищных элит, собирающих экономическую ренту. А для этого нужно сперва научиться различать, какой доход является заработанным, а какой – нет. Задам вопрос: почему это так важно. И отвечу: потому что незаработанное подлежит изъятию.

Вопрос ренты был сердцем экономических дискуссий в девятнадцатом веке. В конце концов, доминирования добилась постклассическая экономическая идеология, утверждающая, что нет такой вещи, как рента, и как следствие весь доход – заработан. В этом ключе оказалась выстроена статистика подсчёта ВВП и роста экономики. Девятнадцатый век был веком промышленного капитализма. Все успешные экономики были смешанными, то есть такими, в которых финансовая отрасль была связана системой сдержек. Британия достигла доминирования посредством протекционизма и поддержки своего производителя в ущерб колониям. Платёжным средством в колониях был установлен английский фунт стерлингов. Подобным образом «взлетели» Соединённые Штаты. После гражданской войны они установили заградительные пошлины и развернули строительство широкой публичной инфраструктуры для поддержки своего производителя. А сегодня китайским студентам в американских университетах преподают доктрину сравнительного преимущества, согласно которой аграрная страна должна оставаться аграрной. Для неё же лучше!

Всё это звучит на фоне восхваления американского финансового капитализма. «Успех» его, однако, ограничен тонкой прослойкой элитариев, в то время как остальная экономика опутана долгом, а уровень жизни большинства стагнирует уже на протяжении четырёх десятилетий. Если посмотреть на список богачей Форбс, то можно увидеть в нём больше устроителей пирамид недвижимости и монополистов, чем промышленников. Один Процент стал таким богатым потому, что он держит остальные 99% у себя в долгу. Этот класс кредиторов и землевладельцев пользуется своим богатством для контроля над политической системой, в которой политики и судьи назначаются большими деньгами. Современный финансовый капитализм стремится к доминированию в промышленности не инновациями и стремлением снизить издержки. Зачем, если можно скупать компании в кредит, а затем перепродать их собственность и обложить их псевдоиздержками, чтобы выплатить себе дивиденды? В итоге экономика США деиндустриализируется в то время, как цифровые и инфраструктурные монополисты обдирают потребителя.

А начиналось всё совершенно иначе. Классические экономисты разработали теорию стоимости, чтобы изолировать экономическую ренту как незаработанный доход. Идея свободного рынка была в свободе от этой ренты, от земледельцев, монополистов и кредиторов, снимающих свой доход вне зависимости от понесённых издержек. Мыслители того времени, начиная с французских физиократов и заканчивая Марксом, видели историческую роль промышленного капитализма в освобождении от наследия феодализма с его девизом «я сижу, а денежки идут». Трудовая теория стоимости стремилась продемонстрировать неэффективность и нечестность подобных практик. К концу столетия добавилась ещё одна цель: государственные инвестиции в инфраструктуру для предотвращения попадания естественных монополий в частные руки.

С тех пор многое изменилось в экономической науке. Были отвергнуты сначала сохранившиеся кое-где религиозные запреты ростовщичества, затем классические реформы против наследственного землевладения, как и логика повышения производительности экономики. Само понятие незаработанного дохода кануло в небытиё. Туда же ушла идея об эксплуатации. Сегодня студенты не изучают историю политэкономии, но получают обманчивое впечатление о том, что растущее неравенство и поляризация экономики – временная аномалия, а не универсальное свойство экономик рантье.

Сегодняшние финансовые и всё более приватизированные экономики сконцентрированы именно на хищном изъятии ренты, несмотря на то, что это – прямой путь к поляризации и концентрации богатства на верху пирамиды. Никто при этом не заботится о повышении производительности и росте благосостояния. Главное – снять навар. Глядя на эту картину, автор признаёт, что даже Маркс был оптимистом, когда верил в философию промышленного капитализма. Неоконсервативный поворот, начавшийся с Тэтчер и Рейгана, прекратил рост зарплат, но привёл к взрыву богатства Одного Процента. Под лозунгом борьбы с централизованным планированием ресурсы стала распределять Уолл-Стрит, а не выборные должностные лица. Вся прибыль, независимо от способа её получения, заработана и входит в подсчёт ВВП. Неважно, что она на самом деле – трансфертный платёж из одних рук в другие. Надежда на то, что банки, оставшись в частных руках, сконцентрируются на промышленном кредитовании, рухнула.

Сегодня Китай идёт по стопам Соединённых Штатов конца девятнадцатого века. Своих целей ему удаётся достигать благодаря сохранению финансовой отрасли в руках государства. Неудивительно, что из-за океана раздаётся шипение: им удалось то, что не вышло в современных США, где интересы рантье совершили «антиклассическую контрреволюцию, которая деиндустриализирует Америку».

----------------------------------

Хадсон избегает выражения «борьба с эксплуатацией». А ведь марксисты, идейным наследником которых он является, живут этой идеей справедливости. Неужели он считает её устаревшей? В каком-то смысле – да. Дело в том, что если в марксовы времена капиталист не мог обойтись без широких масс пролетариата, то сегодня их труд всё больше и больше автоматизируется. Что же делать этим массам, оказывающимся на обочине истории? Уже нельзя показать на кого-то пальцем и сказать, что вот он, эксплуататор, давайте его раскулачим. Именно на этот случай пригождается аргумент Хадсона: доход этот – не заработан. Буржуин не трудился в поте лица, чтобы его получить. А что не заработано – то нужно конфисковать. Забрать и поделить. Справедливо? Справедливо!

Хадсон упоминает в позитивном ключе трудовую теорию стоимости, которую похоронили австрийцы во главе с Карлом Менгером. Но я нигде не встречал полемики с ними на этот счёт. Они ведь аргументировали свои мысли. Что мы видим у Хадсона? Просто сожаления о том, что экономическую теорию прибрали к рукам неолибералы. Но ведь это не просто так произошло. К власти они пришли на рубеже восьмидесятых на фоне серьёзного кризиса и стагфляции. Кто же рулил экономикой до того? Кто довёл до такого положения? Идейные наследники Маркса и Кейнса, которые работали вполне в духе Хадсона и продвигали роль государства в экономике. Напрасно искать в книгах Майкла отсылок к тем временам. И это говорит не в пользу автора.

Восхваление китайской модели можно увидеть практически в каждой главе. К сожалению, или автор плохо с ней знаком, или сознательно искажает факты. Да, государство доминирует в финансовой отрасли страны. Но и частные банки растут и процветают. И там можно набрать кредитов и попасть в долговую кабалу. Потому всё то плохое, что автор связывает с финансовым капитализмом, уже есть и в КНР. Просто не в таком количестве.