Степь. ( окончание главы 2)⁠⁠

Степь.(продолжение главы 2)

Уж не знаю, считайте меня мнительным, впечатлительным, и вообще подверженным всяким суевериям, но открывающаяся передо мной низменность с белесыми пятнами соли, мне совершенно не нравилась. И дело было не в том, что в низменности я виден был любому, вновь прибывшему всаднику, и не потому, что растительность и без того скудная в степи была тут еще жиже. А какое-то вот предчувствие, словно заехал я в царство смерти. Осматриваясь, глаза так и ожидали встретить останки животных и зверей в виде выбеленных под солнцем костей. И мне даже казалось, что какие-то кости таки белели, но подъехав ближе, я каждый раз убеждался, что это лишь камни, выступающие из земли. Странно. Был бы это холм, из которого выпирали горные породы, я бы еще понял. А это наоборот, впадина километров на пять в диаметре. И заканчивался край этой впадины зарослями камыша. Речушка какая-то, не иначе. По моим расчетам, и показаниям навигатора, где-то на берегу этой речушки сигнал и был зафиксирован этой ночью. Но чем ближе я подъезжал к искомому месту, тем тревожней становилось на душе.

А если это и есть проклятые земли? И спросить не у кого? А если я сейчас вдруг увижу бездыханное тело Дервиша на берегу реки? Хотя это крайне маловероятно. Нас, пришельцев из другого времени, при гибели время сразу выплевывает в другой временной промежуток, в другой век, эпоху. В моем понимании, таким образом, время борется с неизбежными парадоксами – нельзя убить человека в то время, когда он еще даже не родился, и не существовал. Поэтому убить нас насовсем, практически невозможно. Но это при обычном раскладе, а кто знает, как время поведет себя в разрыве реальностей, некой черной дыре ? Смолотит в пыль до атомов, разжует до нейронов, и проглотит. И не нигде и никоим образом эти атомы уже не соберутся в прежнем порядке. И что произойдет при этом с моей душой? С моим вечным и неизменным «я», про это думать не хотелось. Не знаю, существует ли ад и рай, бог и дьявол. Встречаться с ними за долгую жизнь мне ни разу не довелось. Но в некую незримую силу, проявляющуюся в некоторых закономерностях, я верил, поскольку сам часто с этими закономерностями сталкивался. Может это были лишь неизвестные науки, частные следствия какого-то физического закона бытия? Не уверен. Уверен я был лишь в том, что в том шалаше на берегу реки кто-то живет, потому как, ветер донес до меня запах дыма.

Но чем ближе я подъезжал к шалашу, тем больше меня терзали сомнения. Нет, решительно не мог Дервиш построить себе такое неказистое и несуразное жилище. Некая пародия на юрту. А когда я спешился и прошел через камыш, ведя Матильду за собой, прямо к шалашу, то увидев шалаш вблизи, уже не сомневался. От юрты, а это все-таки была юрта, веяло прахом и тленом, вековой древностью. Разлохмаченная кошма, впитывающая в себя пыль и влагу из года в год, смотрелась сплошным комком грязи, из которого торчали ворсинки войлока. Местами покрытие до того обветшало, что дыры на стенах юрты смотрелись маленькими окнами, и им не было числа. Словно большой такой дятел размером с корову, прилетал сюда и долбил эти стены в поисках личинок. Уж не знаю, что тут были за личинки, но через эти дыры проникал ветер. И явно бродил по юрте, как у себя дома. И жилище давно не могло защитить ни от жары, ни от холода. Что за черт? Судя по тому, что навигатор зашелся в истерике, непрерывно пиликая, сигнал явно пришел отсюда. Я откинул полог и, шагнув внутрь, замер на входе. Посреди юрты, где все еще вился дымок от прогоревшего костра, раскинув руки, лежал человек. Сердце ёкнуло.

- Дервиш?! - вскрикнул я, и опустился к лежащему. Это был явно не Дервиш. Свет в изобилии проникающий в юрту через многочисленные отверстия в стенах, хорошо освещал сухое сморщенное тело старика кыпчака. Приложив пальцы к шее, я убедился, что старик еще в этом мире, хотя без сомнения уже одной ногой в том. Сердцебиение слабое, но есть. Неужели это Дервиш его? Не может быть. Дервиш на то и дервиш, что противник насилия, и решает проблемы не моими способами. Да, нет, крови не видно. Похоже, старик умирает просто от старости.

- Очнись ата, очнись! Скажи мне, у тебя ночью был рыжебородый человек? Куда он ушел? Где его искать? Очнись!

Пусть простят меня на том свете, что я не даю старику спокойно помереть, но он перед смертью должен сделать еще одно доброе дело – ответить мне. Я не стал трясти старика как грушу, а извлёк из своего арсенала тонкую иголку и воткнул её в кисть левой руки старика, между большим и указательным пальцем. Прошло несколько мгновений, прежде чем веки его затрепетали, и он открыл глаза.

- Ата, молю тебя, скажи мне, куда ушел рыжебородый? Он был у тебя?

- Бельдик…., - прошептал старик, - сними мой бельдик (пояс) и отдай ... Он поймет.

- А где он? Куда ушел? Где мне его искать дедушка?

- Он ищет себя, ты ищешь его… Золотая гора, - прошептал дед, и глаза его остекленели.

Ёкарный бабай! И что мне теперь делать? Мертвого не разговоришь. Прикрыв веки умершему, я обратил свое внимание на пояс старика. Пояс представлял собой узкую полоску толстой сыромятной кожи с тяжелыми серебряными наконечниками на концах, обычный собственно ремень, если не считать привязанного к нему ножа. Серебряные же пластины на роговой рукоятке, серебряные накладки на ножнах. Богатый нож для нищего старика. Извлек нож из ножен и весьма удивился. Лезвие оказалось костяным. Нет, я не рассчитывал увидеть редкий узор булата, а думал, будет что-то ржавое, давно потерявшее форму из-за постоянного пользования и регулярной заточки. Но кость? Костяными изделиями давно не пользуются. Разве только для проведения ритуалов? Старик – шаман? Хм… это объясняет, наличие кобыза на стене, и пучки совиных перьев на одежде. Допустим. Но для чего этот ножик Дервишу?

***

Солнце перевалило на другую половину неба, когда идя по следам врага, Газарчи понял, что дорога их опять лежит в солончаки. И что могло понадобиться врагу от шамана? Или он просто решил убегать в том направлении? В совпадения следопыт не верил, и нехорошие предчувствия зашевелились в душе, и чем ближе он подъезжал к солончакам, тем больше они становились, и переросли из необоснованной тревоги в страх. Газарчи не хотел признаваться сам себе, но страх рос и рос. И нежелание продолжать путь по следу, перешло в желание умчаться галопом в обратном направлении. Нукеры тоже видимо что-то чувствовали, поскольку темп погони потихоньку спадал. Кони с галопа перешли на рысь, а потом вовсе шли шагом. Уже виднелись белые пятна соли на земле, когда случилось нечто из ряда вон.

В жарком мареве, поднимающемся над раскаленной землей, возникли призрачные гигантские столбы наподобие тех, что воздвигались над могилами выдающихся ханов. Только кулыптасы эти были в тысячу раз шире и во столько же выше. И так тесно стояли друг к другу, что между ними с трудом проехал бы отряд в пятьдесят всадников, выстроившихся в линию. И сама земля между гигантскими столбами, таинственно поблескивающими огромными пластинами драгоценных камней, была как камень. Реки камня протекали меж столбами. А на их пересечении какие-то великаны воткнули рукоятками в землю огромные палицы-шестоперы и те сверкали драгоценными камнями трех цветов: красный (самый верхний), желтый (посередине), и зеленый (самый нижний).

Весь отряд нукеров Байрама застыл в немом ужасе, наблюдая эту потрясающую картину. И они видели как гороподобные столбы, подрожав в мареве, потихоньку пропали, растаяли в воздухе и каменные реки между ними, одна за другой пропадали палицы, пока посреди степи не осталась только одна палица с драгоценными камнями. И к призрачной же палице подъехали призрачные всадники, в коих нукеры со священным трепетом узнали трех братьев, основателей трех великих родов. И старший из братьев, встав на седло своей лошади, вытащил из палицы самый верхний красный камень, круглый как блюдце. Средний брат вытащил желтый, как солнце в полдень, а младшему достался зеленый как изумруд. А после этого богатырская палица тоже пропала, а три брата ускакали в дрожащем мареве вслед за ней и истаяли. А каменные горы наоборот стали надвигаться на зрителей, вырастать из воздуха прямо перед отрядом.

Священный ужас обуял преследователей, и нукеры, не сговариваясь, развернулись, и погнали коней, не оборачиваясь. Скорее прочь, прочь отсюда. Хотя останови их сейчас и спроси, чего они так испугались. Никто не смог бы дать вразумительный ответ. Но идти по следу трех братьев и пропасть в мареве, оказаться придавленным каменным столбом, было выше их сил. Газарчи поскакал вместе с ними и плелся в хвосте отряда. Он, разумеется, был потрясен увиденным, но страх потихоньку проходил, а вместо него появилось жгучее любопытство. «А что было потом?» Следопыт знал легенду о великанской палице батыра Бокея, и про то, как образовались три цвета, трех родов. И камни эти до сих пор существовали. Они передавались по наследству старшему в роде сыну, и были вделаны в сердцевины парадных щитов. И стрелы с тех самых пор каждый род окрашивал в свои цвета. Три красные полоски на древке стрелы – знак Аблая, он из старшего рода. И хоть родиться ханом ему было не суждено, но уважаемый бек, полон амбиций. А что если я ошибся? Если все-таки его люди угнали табун Байрама? И сделали все так коряво, чтобы дураку было понятно, что это подстава? То есть рассчитывали на меня.

И Газарчи, крикнув своим, что в аул вернется позже, повернул на Северо-восток, туда, где было стойбище Аблая.

***

Что-то было явно не так. С поясом в руках я покинул ветхую юрту, и, пройдя по узкой тропе, остановился от грохота за спиной. Обернувшись, я увидел, что это рухнула юрта. Её вершина уже не виднелась над камышом, а тропа за моей спиной пропала. Словно и не было её никогда. Мама дорога! В чудеса я не верю, но вот оно! Началось!

- Матильда! – рявкнул я во всю глотку.

Время. Время настигает меня! Вот он излом пространства! Клянусь своей треуголкой! Юрта рухнула, сгнив от времени, и там уже не свежий труп старика, а белеют его кости. И камыш успел вырасти на тропе!

Взлетев в седло подбежавшей кобылы аки ястреб, я вдарил её пятками по ребрам, что она, не ожидая от меня такой ласки, с выпученными от удивления глазами, рванула с места в карьер.

- Но! Пошла родимая! Давай! Нагайкой тебя по заднице! Выноси нас быстрее отсюда!

И Матильда показала всю прыть, на которую была способна. Выскочив на оперативный простор, а попросту на солончак, я успел заметить, что навстречу мне вроде как едут всадники, и вполне возможно те самые всадники - мои ненаглядные преследователи. Да, наплевать! Мне сейчас не они страшны, с ними можно разобраться по ходу пьесы. Страшно то, что может произойти со мной, попади я в эту временную волну. Я погонял и погонял нещадно лошадь, но буквально физически ощущал, что волна настигает меня. И она настигла….

Я понял это, когда копыта Матильды звонко застучали по асфальту, а мимо замелькали разнообразные вывески «Coca-Cola», «Reebok» и «Евросети». Мы мчались по пустому призрачному городу 21 века. Уж поверьте мне, я сам жил когда-то в 21 веке. И эту тошнотворную моду на рекламные вывески, знаю как никто другой. А кругом бетон и стекло, и высотки прижавшиеся боками друг к другу. Растительности минимум. Она закатана под асфальт. Кто сказал, что небоскребы это красиво? Уж не знаю, что сказал бы старик Фрейд про детородные органы хозяев этих домов, но судя, по выпендривающимся друг перед другом высоткам, упирающимся в небеса, они вряд ли были способны что-то родить кроме этих холодных каменно-зеркальных домов, в которых отражалась их душа, больная нарциссизмом. Эх! Если бы видели действительно красивые города: Алма-Ату, тонущую в летней зелени, или вид на Днепр с Владимирской горки в Киеве. Ах! как выглядел Петербург при Петре! Сказка! А, что это за город? Определять было некогда. Я не вчитывался в таблички на домах, боясь увидеть нечто знакомое, а мчался по оглушительно пустой дороге, боясь, что время застигнет меня полностью. Вот-вот, и появятся пешеходы, и пустая улица заполнится автомобилями. Шум, пыль и грохот городской суеты обрушится на меня лавиной. И я останусь в этом непонятном и чуждом мне городе, в этом времени, где мне нет места. А волна времени явно обгоняла нас. Я видел это потому, как удлинялась улица перед нами, а по краям её все росли и росли бетонные монолиты домов, рождаясь из призрачного марева. А под конец, увидел совершенно фантастическую картину, как трое степняков, стоя на лошадях, курочат светофор на перекрестке, выколупывая из него стекла. Светофор был старый, ребристый, словно выпавший из середины двадцатого века, походивший своими очертаниями на булаву шестопер, коими острыми ребрами пробивали доспехи. Да и дома за перекрестком уже были не высотки, а желтые приземистые трехэтажки. Волна времени кончилась, пошел откат, сообразил я. И вновь пришпорил Матильду. Но окружающее и без моих понуканий произвело на неё впечатление, и она с перекошенной от ужаса мордой, громыхала копытами со всех сил. Меж тем, хулиганы, раскурочив светофор, поскакали мне навстречу.

- О! Господи! Неужели и здесь драться придется?! - подумалось мне. Но нет. Эти трое кыпчаков на лошадях, с выражениями на лицах в точности как у моей кобылы, разминулись не поздоровавшись, и с приличной скоростью пропали за спиной. А я все гнал и гнал вперед. Город кончился внезапно, как и начинался. Копыта мягко застучали по земле, выбивая пыль. А мы с Матильдой неожиданно очутились в хвосте какого-то отряда всадников, скачущего в одном направлении с нами. А точнее от нас, а мы их вроде как догоняли. Нас с Матильдой заметили. А я, почувствовав, что скача таким темпом, могу скоро оказаться между нукеров, (мне этого решительно не хотелось) решил их немного стимулировать и, достав саблю, стал размахивать ей над головой. И совершенно по-разбойничьи засвистел:

- Фь-ю-ю-у!Фью-фью-фьюить!

Мне тут же опознали.

- Наркескен! – закричал кто-то в задних рядах.

И отряд, прибавив ходу, уверенно оторвался от нас, оставив после себя лишь облако медленно оседающей пыли.

***