Ришелье. Интриги и котики. Ч. 16
Если кто-то подзабыл, то в первый раз Д'Артаньян видит кардинала так:
"Сначала ему показалось, что перед ним судья, изучающий некое дело, но вскоре он заметил, что человек, сидевший за столом, писал или, вернее, исправлял строчки неравной длины, отсчитывая слоги по пальцам. Он понял, что перед ним поэт. Минуту спустя поэт закрыл свою рукопись, на обложке которой было написано «Мирам, трагедия в пяти актах», и поднял голову.
Д'Артаньян узнал кардинала".
А почему Ришелье графоманит? А что он пишет? А он был больше как Донцова или больше как Пушкин? В общем, у нас тут наклёвывается ещё одна тема для бесед.
Про литературу
Литературу Ришелье неистово любил, собрал себе внушительную библиотеку и сам на досуге от души графоманил по принципу:
А недавно был грешок –
Взял и выдумал стишок!
Правда, среди французской знати бешеными графоманами были все или почти все, начиная с короля, который на досуге сочинял песенки. Но у Ришелье литература стояла где-то на уровне с котиками и госпожой де Комбале. В моменты неудач достойный кардинал неизменно тукал короля в темечко фразами «А вы дайте мне отставку, я поеду в своё имение и там на природе буду сочинять стихи!» Людовик представлял, что может вылупиться из Ришелье-литератора, передёргивался и заверял, что нет-нет, никакой отставки, вы нужны государству, дорогой кузен. Потому памфлеты Ришелье сочинял профессионально, а стихи и пьесы – только вполсилы, как любитель.
К тому же на пьесы у кардинала и вовсе не хватало времени, потому он со временем прикормил вокруг себя пятёрку талантливых авторов – чтобы воплощали его идеи в жизнь. Мол, с меня сюжет и основные моменты, а дальше сами зарифмуете. Авторское право тогда не существовало как таковое, потому такое было, в общем-то, нормально. Пятёрка собиралась у кардинала в свободные минутки для мозговых литературных штурмов и даже сочинила пару пьес – а потом стала основой Французской академии.
Среди этих «авторов круглого стола» были такие примечательные личности, как Ротру и Корнель. И Буаробер, причём основой Французской академии стал именно он. А ещё он был у Ришелье литературным секретарём и на полставки немножечко шутом, потому что обладал способностью приводить кардинала своим юмором в хорошее расположение духа.
Буаробер, кстати, тоже был священником – аббатом, а потом и приором Руара, но жизнь вёл отчаянно не католическую и был обжорой, игроком, бабником и, как про него утверждали, щупал собственных лакеев за всякое. Кардиналу Буаробер сперва не понравился, а потом выяснилось, что у него талант сатирика и чуйка на окружающие таланты – и тут-то дело пошло.
С одной стороны, Буаробер развлекал кардинала за столом, вышучивал кардинальского духовника де Мюло (особенно его нос, который от любви к винишку превращался в «50 оттенков алого») и травил байки про парижскую знать и про братьев-читателей. С другой стороны, Буаробер щедро раздавал братьям-читателям деньги, откапывал и притаскивал к Ришелье новые таланты и выпрашивал для авторов в бедственном положении пансионы. Притом, и это делал с выдумкой, как показывает история с Мари де Гурне, которую, на секундочку, величали «французской Минервой».
Эта самая де Гурне была писательницей и, как сейчас бы сказали, немножко философиней. Её заметил ещё Генрих IV, но потом очень внезапно умер, а назначенный при короле пансион выплачивали из рук вон плохо. Кроме того, де Гурне регулярно троллили другие писатели. Например, два шутника как-то узнали, что престарелая писательница ждёт в гости такого же престарелого Ракана – тогда популярного автора. Оба тут же явились к ней по очереди и устроили сценку: «Очень приятно, Ракан». Причём, тот, который пришёл в гости вторым, утверждал, что первый – самозванец.
А через пару часов к обалдевшей де Гурне пришёл третий Ракан – настоящий. Бедная старушка с досады запустила в кумира интеллигенции тапкой. Но потом с ужасом осознала, на кого подняла свою тапочку, перед писателем извинилась и стала с ним дружить. А Буаробер получил новую байку для Ришелье и сюжет для пьесы.
А кардинал как-то увидел стихи старой писательницы и решил с ней встретиться. Даже составил по такому случаю приветствие, состоящее из устаревших слов её книги (такая беззлобная литературная подколка). А когда писательница отреагировала в духе: «Ну, вы ж тут великий гений, вас должен развлекать весь мир» – извинился и решил де Гурне немножко облагодетельствовать пансионом.
И тут-то на сцену вылез Буаробер и повёл беседу в духе свадебных конкурсов («А на мальчика? А на девочку? А на погремушки?»).
– Так ведь ещё служанка же есть у мадемуазель, как без неё?
Кардинал набавил на служанку.
– Так и кошка ведь есть у мадемуазель!
Кардинал заверил, что котики – это святое, и дал пансион и кошке.
– А у нас сегодня кошка родила вчера котят! – осчастливил Буаробер патрона и растопырил пятерню, показывая, что кошка-то у мадемуазель зело плодовита.
– Больше котиков! – одобрил Ришелье и добавил и на котят.
Правда, злые языки говорили, что кошка был кот, а Буаробер и де Гурне просто «распилили» пансион на котят. Но кто там знает, может, кот был прогрессивен и идентифицировал себя кошкой или что-нибудь вроде.
Ещё Буаробер покровительствовал Корнелю, но тут случай вышел сложный, почти клинический. Корнель тоже был в «пятерке Ришелье», а потом как-то взял да и сочинил «Сида». Пьеса стала, что называется, блокбастером с бестселлером, немедленно появилась поговорка «Прекрасен как Сид», а Ришелье начал исходить на злобную зависть и устроил Корнелю травлю от имени авторов Академии. Потому что кто это тут смеет графоманить лучше великого кардинала, а?!
Вот этот нехороший человек!
А может, дело было малость и в другом. Во-первых, «Сид» Корнеля был са-а-а-амую малость позаимствован у испанского автора де Кастро (но тут мы уже говорили, в литературе действовали правила «вор у вора утащил»). Во-вторых, пьеса, в которой декорации были испанскими и главные герои – испанцы – вышла в разгар войны Испании и Франции, когда Франция выхватывала от испанцев по полной. А происпанская партия при дворе кушала печень кардинала, как орёл Зевса – оный же орган у Прометея. Только печень Ришелье не обладала такой счастливой отращиваемостью. Потому от пьесы про благородных донов и дон Красного Герцога плющило и таращило, как политрука, который услышал, что подопечные тайно смотрят капиталистическо-буржуйские фильмы.
Из-за неприязни Ришелье Корнеля взяли в Академию только после смерти кардинала. Корнель же выдал Ришелье эпитафию в духе: «Ой, ну вот вроде как человек мне чего-то там хорошее сделал, но так-то он мне столько горестей принес и вообще столько всем нагадил, что даже и не знаю, что говорить». Поскольку при этом Корнель как-то позабыл вспомнить – где он был бы, если бы не Ришелье, это даёт нам право отнести автора «Сида» к виду Rattus literaturos (крыса литературная).
История отнеслась к нему примерно так же: внезапно оказалось, что кроме тирана-Ришелье Корнель как-то никому и не нужен, потому в век Людовика Солнце известный автор помер в нищете.
С Буаробером, кстати, кардинал тоже эпически поссорился. Потому что Буаробер как-то явился на репетицию кардинальской пьесы в обществе известной куртизанки (можно сказать, выписал контрамарочку, по знакомству). Кто ж знал, что на репетицию принесёт Гастона и кто ж знал, что последний наболтает державному братцу в смысле: «А у Ришелье-то во дворце куртизанки табунами бегают!»
Когда до кардинала всё это дело дошло, он немедленно приобрёл тон своей мантии, взял аллегорическую кувалду и вдребезги расколотил аллегорическую чашу своего терпения. А потом выдал Буароберу совсем не аллегорический пендель, отчего тот, рыдая, полетел из Парижа прочь.
Ришелье, правда, по своему литературному секретарю вскоре соскучился. Он уже начинал тяжело болеть и потому хандрил с каждым годом всё больше. И тут-то Мазарини, который как раз подвизался при кардинале, решил Ришелье с Буаробером помирить. И помирил, и об этом тоже есть исторический анекдот.
Будто бы зашёл Буаробер к кардиналу, а тот к нему ручки-то тянет и рыдает вовсю! Тут бы писателю и порыдать за компанию, показывая – как он тронут встречей, а он как-то и не настроился. То ли не взял с собой лук, то ли не может подумать о грустном (о бабуле, о котятах, о шансах Гастона на французский трон). Потому Буаробер возопил: «О-о-о-о, мне дурно!» – и опал как озимые. Кардинал так проникся этой сверчувствительностью, что тут же сам перестал рыдать и завопил: «Доктора!» – а Мазарини тут же заботливо подхватил: «Да-да, пустите же бедняге кровь… кхм, в лечебных целях!» В результате из Буаробера выкачали тазик крови, и о Мазарини он неизменно упоминал как о кровопийце, спасибочки большое, помирил, зараза, с патроном… Что не мешало Буароберу, кстати, потом служить именно Мазарини.
Но перед смертью насмешник и сатирик, если верить источникам, всё-таки вспомнил другого кардинала. И сказал, что вот, если бы с Господом Богом у него были бы отношения как с кардиналом Ришелье – лучшего б и желать нельзя.
А если говорить о том, чего сам Ришелье награфоманил – тут мы никак не обойдёмся без «Мирам». Раз уж её даже Дюма в свой роман поместил для знакомства Ришелье с Д`Артаньяном. Притом, если исходить из Дюма – Ришелье свою пьесу писал как-то подозрительно долго, потому что осада Ла-Рошели была в 1627-1628 гг., а пьесу поставили в 1639 г. Но кто там знает, может, Ришелье очень долго остужал блюдо своей мести. Потому что сюжет пьесы был самую малость говорящим.
Героиня пьесы отвергает чувства царя Фригии и предпочитает ему Аримана, фаворита царя Колхиды. При этом поёт всякое отчаянное, но не «А для испанки что дороже чести?», а даже более прямо:
Увы, преступна я! К врагу слепая страсть меня влечёт
И знаю я: от той любви беда отечеству грядет!
В общем, оно, конечно, антично, но очень прозрачно. Можно себе представить, с каким лицом на сцену смотрела Анна Австрийская на премьере…
Премьера-то, кстати, прошла неплохо, но скоро про пьесу забыли. И Ришелье переживал и жаловался, что вот, нет у французов никакого литературного вкуса. А мы скажем так: может, не все французы понимают прозрачные античные намёки. Им бы, как любому народу, страстей побольше, да мистики, да экшна под поп-крутоны и круассанское.
А вот написал бы кардинал пьесу про Урбена Грандье – и народ бы точно потянулся в театры толпами.
_____________________
Как вы понимаете, дорогие читатели, это тоооонкий такой намёк на новую тему. Про Урбена Грандье так-то уже было здесь не так давно, но мне хотелось бы рассказать эту историю более полно и подробно, со всеми заворотами, публичными экзорцизмами, свидетельскими показаниями бесов - в общем, там мноооогое было. Так что как всегда: мотивируем автора стрелкой вверх и пинком в комментах, автор старается, все довольны.
*Здесь могла бы быть ваша шутка про телеграмм-канал*
Предыдущая часть: Ришелье. Интриги и котики. Ч. 15