Прикольно! Почитайте! Я написала ПОЭМУ!
В эмалированной глуши,
Где царствует пустой простор,
Лежал, пронзённый тишиной,
Светло-зелёный Огурец.
Он помнил солнце и стебель,
И тёплую дождей струю,
Но ныне — лезвия кусок
И одиночество на блюде.
И вот явилась, как туман,
Как облако, что в миг сгустилось,
Та, чьё признали правленье
Над этим царством холодильным.
Бела, густа, невозмутима,
Владычица Сметана шла
И поглощала свет лампы.
Она струилась, тяжела,
Молчаньем заполняя дыры,
И, холодом своим дыша,
Обвила Огурец в объятьях.
«О, что за плен! — воскликнул он. —
Какая странная отрада!
Мне жгут бока её хвалы,
Её безвкусные лобзанья.
Я был хрустален и звонок,
Я был, как вызов, как разрыв!
А ныне — вязну, тону, мокну,
Теряю форму и рассудок».
Он пытался выскользнуть,
Сверкнуть забытой остротой,
Но лишь глубже утопал
В бархатной, бездонной трясине.
Внезапно — блеск! Удар! Звон стали!
Явилась Ложка, как судьба,
Безликая, с холодным ртом.
Копнула без особой страсти,
Разрушив хрупкий миропорядок.
Сметана вскрикнула беззвучно,
Сомкнулась раной на мгновенье.
Огурец, разрезанный пополам,
Узрел свой внутренний простор —
Тот мир из семян и надежды,
Что был сокрыт под кожицей.
«Так вот я кто! Не просто стебель,
А целая вселенная!» —
Но Ложка, не внимая, вновь
Сомкнула тьму над головой.
И вот он, миг! Пароксизм! Взлёт!
Над бездной рта, в лучах люстры,
Он замер, обливаясь белым,
Последний раз блеснув малахитом.
Он понял: эта гибель — цель.
Его хрустальная душа
Сольётся с этой белой глиной,
Чтоб стать небывалым — Вкусом.
«Прощай, былое! Принимай,
Немое царство пищевода!
Я — жертва! Я — триумф! Я — блюдо!»
И тьма сомкнулась. Конец пути.
Но в кухне тихой, где на полке
Стоит, как памятник, баночка,
Где следы битвы на столе,
Ещё витает дух драмы.
И в тишине, под плеск воды,
Как отголосок тех страстей,
Звучит, торжественен и грустен,
Как бас, густой до онеменья:
«Здесь был ОГУРЕЦ В СМЕТАНЕ,
И с ним простился, не было подвоха,
Великий Шаляпин Прохор.
