«Нефоры». Глава восьмая
© Гектор Шульц
Глава первая.
Глава вторая.
Глава третья.
Глава четвертая.
Глава пятая.
Глава шестая.
Глава седьмая.
Глава восьмая. Взросление.
Лето 2007 выдалось жарким. Еще в июне палящее солнце выжгло к чертям собачьим всю зелень, растопило асфальт и выгнало народ на речку и за город. Но у некоторых из нас была своя жара: универ и экзамены. И если Кир спокойно мог свалить со знакомыми купаться и пить пиво, то остальные с головой погрузились в учебу. Лаки погрязла в философах и религиозных учениях, Жаба в архитектуре, я до утра сидел над конспектами по органической химии, Лялька учила физику, а Ирка ломала голову над высшей математикой.
Мы выдохнули только в конце июля, когда собрались на хате у Дим Димыча и ярко отпраздновали еще один переход во взрослую жизнь. Да так, что Димыч чуть свой диплом в сортире не утопил на радостях. Лишь я нет-нет да и косил взгляд на запертую спальню родителей Димки, ожидая, что дверь откроется и к нам выйдет Леська.
— Нет, брат, — улыбнулся Дим Димыч, перехватив мой взгляд. — Не приедет она.
— Так заметно? — криво улыбнулся я, доливая в стакан коньяк.
— Ага, — кивнул он и, вздохнув, добавил: — Леська ща в разъездах по Европам. Работы, говорит, жопой жуй. Некогда. Но на новогодние праздники обещала приехать.
— Понятно, — ответил я и, закурив сигарету, откинулся в кресле. Дим Димыч чуть подумал, а потом просиял, словно вспомнив, что-то важное.
— Слушай, Мих, а ты что делаешь на этих выходных?
— Да ничего вроде. Отдыхать буду, — пожал я плечами. — Может, на речку сгоняем компашкой. Солёный вон шоколадный, блядь, как Пьер Нарцисс. А мы как вши бледные. А что ты хотел?
— Да мы тут с Катькой хотим к Лешему на выходных сгонять. В лесок. Он избу себе построил на берегу озера. Дикий край, Миха, прикинь? Природа, шашлычки, водочка, гитарка. Красота же. Я о чем. Может, вы с Лялькой впишетесь? Катьке скучно не будет, да и мы сможем спокойно погудеть. Обмоем дипломы, так сказать.
— Искуситель, блядь, — проворчал я и, повернувшись, нашел Наташку, после чего крикнул. — Ляль! Пойди сюда, пожалуйста.
— Ась? — спросила она, подсев к нам. Я вкратце рассказал о предложении Димки, и Лялька широко улыбнулась. — Конечно, поехали. Я от духоты этой с ума сойду скоро.
— Ну и славно, — ответил Дим Димыч, шлепнув себя по коленке ладонью. — За это надо выпить!
Субботним утром мы погрузились с Лялькой в машину Дим Димыча и под орущего из динамиков Кипелыча свалили из расплавленного города. Два часа нормальной дороги, еще час раздолбанной, и мы подъехали к озеру, где стояла избушка Лешего, хотя избушкой этот домик мог назвать только сам Леший.
Двухэтажный домик, зеленый двор, несколько хозпостроек у ближнего края леса, старенькая «Нива» зеленого цвета, доставшаяся Лешему от отца, и серебрящаяся водная гладь совсем рядом. Сам хозяин уже спешил к нам, веселя девчонок внешним видом. Леший, судя по всему, дрова рубил, потому что насквозь мокрая футболка, вся в стружке, небрежно висела на левом плече, а торс блестел от пота.
— Запахнись, Лёня, — широко улыбнулся Димыч, выходя из машины.
— Нехай глядят на нормального мужика, — пророкотал Леший и обнял нас с Димкой по очереди. — Как добрались?
— Спеклись, блядь, в машине, — пожаловался я. Леший улыбнулся и махнул рукой на озеро.
— Так пойдите освежитесь. А я пока с дровами закончу, — он повернулся к Катьке и Ляльке и указал рукой на дом. — А вы, бабоньки, дуйте в дом и переодевайтесь. Комнат свободных много, берите любые. Вер!
— А? — откликнулась из дома жена Лешего. Она вышла на крыльцо, и я невольно улыбнулся. Вера была под стать мужу. Крепкой и высокой деревенской бабой. Такой, что коня на скаку поленом убьет.
— Покажи девчатам, куда вещи кинуть…
— Ну, что, погнали, Дьяк? Кто последний, то лох! — усмехнулся Дим Димыч и резко сорвался с места, на ходу сбрасывая с себя одежду. Я покачал головой, улыбнулся и бросился за ним.
Прохладная вода сразу освежила тело и голову. Рядом плескался Димыч, похожий на большого волосатого тюленя, а потом в озеро влетели и наши девчата. Как и полагается, с визгом и криками. Лялька сразу повисла на мне, причем на её лице горела такая искренняя и радостная улыбка, что я невольно залюбовался. Димыч развлекался тем, что пугал Катьку. Он нырял и хватал её под водой за ноги, а потом, утащив вниз, выныривал и заходился диким ржачем.
Накупавшись, мы выбрались на берег и развалились на зеленой травке прямо на берегу. Солнце, сияющее в небе, сильно припекало, поэтому меня ожидаемо разморило. Очнулся я лишь в тот момент, когда Димыч, заручившись поддержкой девчонок, набрал на дне жидкой грязи и вывалил все на меня. Последовал второй заход в озеро, а потом на берег вышел Леший и сказал, что пора обедать. На миг я вспомнил детство и деревню. Бабушку, которая звала нас с папкой кушать. Горячий борщ, в котором ложка стояла, настолько густым он был. Холодная самогонка, которую бабушка наливала отцу. Широкий ломоть хлеба, натертый солью и чесноком. И мелкий я, дрыгающий ногами в нетерпении, когда мне разрешат выйти из-за стола.
— Ну, будем, — коротко сказал Леший, поднимая стопку водки. Мы подняли свои и, чокнувшись, выпили. — А теперь налетай, пока горячее.
— Блин, Вер, какой суп-то шикарный, — изумился я, когда проглотил первую ложку. Вера тихонько засмеялась и кивнула, благодаря за похвалу. Леший тоже расплылся в улыбке.
— Свое все. Картоха, лучок, грибочки, мясо, — сказал он, шумно орудуя ложкой. — Потому и вкусно.
— Лёнь, ты как такое место умудрился-то найти — спросил я, когда мы снова выпили и перешли к жареной картошке с грибами. — Ладно, ебеня, но красиво как. Лес, озеро.
— Бандюк тут местный землю выкупил, — улыбнулся Леший. После обеда его лицо раскраснелось, а водка добавила словоохотливости. — Дачи строить хочет на другом берегу. Для друзей своих. Меня ему товарищ посоветовал. Встретились, поговорили, выпили. Он и предложил свой дом тут построить, помочь обещал.
— Не бесплатно же? — тихо спросила Лялька, чуть напрягшись.
— Нет, конечно. За порядком присматривать надобно, друзей его в лес водить на охоту, да по грибы. Мол, зажрались они там в городе, а так — новое что-то, отдых на природе и все дела.
— Неплохо, — кивнул я. Лялька тоже расслабилась, заставив меня улыбнуться. — Наташка поди решила, что ты тут неугодных топить будешь.
— Враки! — возмутилась она и хихикнула, когда мы с Лешим рассмеялись. — Ну тебя.
— Так что мы тут домик построили, до города недалеко, если что. Места тихие. С осени тут стройка начнется, а там уже я работать начну, — закончил Леший. Он давно поел и сейчас просто сидел на стуле, огромный, как медведь, сплетя на груди могучие руки. — Так, вы доедайте, и пойдем баньку готовить. А девчата пока отдохнут.
— У тебя и банька есть? — удивился Дим Димыч.
— Все как людей, — усмехнулся Леший. — Но такой баньки ни у кого нету. Сами увидите.
Леший не соврал. Я выскочил из бани спустя десять минут и скачками понесся к озеру вместе с Наташкой. Дим Димыч и Леший, сидящие возле небольшого костерка, огласили ночную тишину своим хохотом, а когда мы вылезли и присоединились к ним, еще долго усмехались.
— На, кроха, выпей, — пробасил Леший, протягивая Наташке металлическую кружку, над которой поднимался пар. — Спать будешь, как младенчик.
— Спасибо, — кивнула Лялька и сделала осторожный глоток, после чего изумленно посмотрела на улыбающегося Лешего. — Вкусно как!
— Чаёк мой, — гордо пояснил он. — Сам завариваю. Травы там всякие нужные, все своё, из леса. Давай, Миха, тоже пригуби.
— Ох, крепкий, — поморщился я, сделав внушительный глоток. Но несмотря на крепость, я почувствовал те самые «травы», о которых говорил Леший.
— В городе такого не попьете, — улыбнулся Дим Димыч, обнимая Катьку. — Лёнька на попойках всегда его заваривал. Утром встанешь, башка трещит и на части разваливается, а чай его выпьешь и через десять минут огурцом. А если перепить, то обосрешься. Лобок как-то переборщил…
— Ну шо ты пиздишь, — добродушно хмыкнул Леший. — Лобок обосрался потому, что огурцы соленые молоком запил. А потом чаем сверху шлифанул. И не моим, а твоим. Пьете дрянь всякую.
— Димыча память уже подводит, — кивнул я. — Скоро ослепнет и тоже будет под себя сраться.
— Иди ты в жопу, — рассмеялся Димка и, вздохнув, посмотрел на звездное небо. — Красиво у тебя тут, Леший.
— Красиво, — согласился тот. — Иногда о времени вообще не думаешь. Сидишь, на небо смотришь, и хорошо.
— Хорошо, — протянула Лялька, прижавшись ко мне. Она зевнула и рассмеялась, увидев мою улыбку. — Пойду я спать, наверное.
— Да мы все пойдем, — Димыч тоже зевнул, запуская цепную реакцию.
— Жопа ты, — зевнул и я, после чего поднялся с бревна и с хрустом потянулся. — Доброй ночи, народ.
— Доброй, — нестройно протянули все.
Но стоило лечь в кровать, как сон моментально убежал. Из окна тянуло ночной прохладой и пахло лесом и землей. Перевернувшись на бок в пятый раз, я в итоге вздохнул и вылез из-под одеяла. Затем, взяв сигареты, на цыпочках вышел из комнаты и, спустившись по лестнице, отправился на свежий воздух.
Костер уже догорел, но угли еще светились красным. Поэтому я уселся рядом и протянул к жару ладони. Затем вытащил из куртки фляжку с коньяком, которую мне подарила Лялька, и сделал глоток. Сигарета же и вовсе настроила на философский лад. Не хотелось ничего делать. Хотелось просто сидеть и смотреть на звезды. Думать о чем-нибудь прекрасном. Хмыкнув, я достал телефон и включил аську. Пролистал по привычке контакты и замер, увидев Леськин ник. Он по-прежнему горел красным, как и все дни до этого.
— Миш, ты чего не спишь? — я вздрогнул, услышав Лялькин голос. — Прости, не хотела пугать.
— Все нормально. Задумался просто, — улыбнулся я и подвинулся, чтобы она села. — Ты чего тут бродишь?
— Тоже не спится. Вроде иззевалась вся, а как в кровать легла, так все, — Лялька поежилась и благодарно улыбнулась, когда я снял куртку и накинул ей на плечи.
— Леший предупреждал, что с непривычки бодряк можно словить, — зевнул я и, притянув Наташку к себе, чмокнул в щеку. — Не холодно?
— Не. Хорошо наоборот, — промурлыкала она, обхватывая мою руку. Я заглянул в её глаза и увидел в них привычную грусть.
— Ты чего? — тихо спросил я. Она пожала плечами и вздохнула.
— Да так. Мысли всякие. Что теперь делать, куда идти. Столько предложений, ужас. В интернет залезла, аж удивилась.
— Махонькие физики всем нужны, — рассмеялся я, заставив и её улыбнуться.
— Наверное, — хмыкнула она и снова загрустила.
— Наташ, в чем дело? — вздохнув, спросил я.
— Да дома проблемы, — ответила она неопределенно и махнула рукой. — Забей.
— Не могу, — упрямо мотнул я головой. — Ты вообще ничего не рассказываешь. Но я-то вижу.
— Что видишь? — испуганно спросила Лялька, изменившись в лице. Я обнял её и улыбнулся.
— Много чего. Но жду, когда ты сама расскажешь.
Лялька отстранилась и, вытащив из кармана куртки пачку сигарет, закурила.
— Я тебе, помню, сказку обещала, — тихо сказала она, выпуская колечко в звездное небо. — Сейчас расскажу.
— Давай, — улыбнулся я, но Наташка на улыбку не ответила. Она словно боролась сама с собой, а потом, уставившись на тлеющий костер, заговорила.
— Папка умер, когда мне семь было, — начала она, покусывая губы. Я попытался обнять её, но Лялька покачала головой. — Мамка недолго горевала. Через год, как положено, она домой нового мужика привела. Петра Александровича. Да, он так представился, а потом оказалось, что его только так и надо называть. Сначала все нормально было. Петр Александрович заходил к нам в гости, не слишком часто, ссылаясь на работу. А работал он бухгалтером в нефтяной конторе на севере, только удаленно. Иногда срывался, конечно, и уезжал на две недели, а иногда и на месяц-два. Всегда с подарками возвращался, — отстраненно улыбнулась Лялька. — То книжек привезет, то сладостей, то варенья из шишек, то маме серьги золотые. Года три он так наскоками появлялся, со мной всегда милым и добрым был. А потом они с мамой расписались. Я тогда так радовалась, Мишка. Мама все сомневалась, боялась, перепроверяла чувства. А как она улыбалась, когда мы застолье наконец-то устроили. Я давно её такой не видела. Меня, понятно, на ночь соседям сбагрили, а утром, когда я домой вернулась, увидела, как Петр Александрович на кухне чай пьет. В трусах.
— Бывает, — улыбнулся я, но Лялька осталась серьезной. Она продолжала изучать взглядом и говорила монотонно и быстро, словно пыталась побыстрее закончить.
— Я удивилась, конечно, — продолжила Лялька. — А он широко улыбнулся, подозвал к себе и конфету из ящика достал. Потом на колени себе посадил и сказал, что отвезет нас с мамой на море. Представляешь? Я море тогда только по телевизору видела. Наша речка так, мелочь. А тут море… И мы поехали через три дня. На целую неделю, представляешь?
— Ага, — кивнул я, внимательно наблюдая за Лялькой. В ее глазах набухли слезы, но голос пока оставался таким же ровным.
— Эта поездка — единственное счастливое воспоминание. На миг мы были настоящей семьей. Петр Александрович покупал мне кукурузу на пляже, когда гуляли по городу — сладкую вату. Фрукты, какие хочешь и в любых количествах. Шоколадки… — Лялька кашлянула и искоса посмотрела на меня. — А однажды я поранилась на пляже. На стекло наступила. Он меня в номер на руках отнес, ранку промыл, обработал там все и бинтом замотал. И еще два дня потом на спине своей катал, когда мы гулять ходили и у меня нога болела. Я так не хотела возвращаться, но пришлось. Петр Александрович тогда сказал, что мы на следующее лето еще раз поедем. Только за границу. Много ли ребенку надо, в самом деле. А через год он меняться начал. Мне тогда двенадцать было.
— Все нормально? — спросил я, когда Лялька вдруг замолчала. Она, закусив губу, кивнула и взяла у меня из рук фляжку с коньяком. — Если…
— Нет, я расскажу, Миш. Только не перебивай, хорошо? — попросила Лялька и я, кивнув, тоже сделал глоток коньяка. Почему-то внутри зрела уверенность в грядущем пиздеце. — Я как-то после школы домой пришла. Мама на работе была, а Петр Александрович дома. Сидел в трусах на кухне и читал книжку. Он еще сигареты такие странные тогда курил. Со сладким дымом. Когда я пришла, он что-то засуетился резко. Спросил, не голодна ли я, даже чай сделал. А потом… — Лялька сбилась на секунду, прочистила горло и опустила голову. — А потом затащил меня в комнату и начал трогать.
Я промолчал, хотя от гнева моментально закипела кровь. Пришлось стиснуть зубы и побороть желание обнять Наташку. Ей сейчас не объятия были нужны, а тот, кто выслушает. И я слушал, несмотря на тот пиздец, что творился у меня в душе. Каждое её слово вбивалось в сердце, словно ржавый гвоздь. Но я слушал, как и обещал.
— Он начал меня трогать, а потом вдруг убежал из комнаты, когда я заплакала. Позже я нашла его в туалете, где он дрочил. Я тогда не понимала, что он делает. Хули требовать от двенадцатилетней девчонки, у которой еще игры и подруги в голове, — грустно улыбнулась Наташка, истерично колупая ногтем бревно, на котором сидела. — Потом он подошел ко мне и даже извинился. Сказал, что случайно все получилось, и попросил маме не говорить. И я промолчала. А через неделю он пришел ко мне в комнату, когда я спала, и снова начал трогать. Я снова промолчала. Испугалась до ужаса и несколько дней потом рыдала в подушку, боясь, что он снова придет. Мама и не догадывалась, что он делает. А я боялась. Просто боялась сказать ей. Но это еще не конец, Мишка. Через два года его намеки стали очевиднее. Он мог шлепнуть меня по заднице, когда я заходила на кухню, чтобы сделать себе чаю перед школой. Мог зайти в ванную, когда я купалась. Еще и орал, если я запиралась на щеколду. Но хуже всего были его глаза, — Наташку передернуло, и она, подавшись вперед, плюнула в тлеющий костер. — Жадные, блядь, глаза. Он смотрел на меня с такой жадностью, что страшно становилось. Когда они с мамой устраивали посиделки с гостями, я всегда сваливала к подругам. Знала, что он придет ночью. И простым «трогать» точно не ограничится. Конечно, он пытался запретить мне ночевать у подруг, но хуй там плавал. Чем старше я становилось, тем сильнее становилось желание сбежать из дома. Жалко было только маму. А после выпускного она меня тоже разочаровала. Я тогда перебрала неслабо и домой пьяная заявилась. Заблевала коридор и послала нахуй Петра Александровича. Этот гондон ко мне ночью пришел. Думал, что я в отключке. А я так заорала, что, наверное, весь дом перебудила. Когда мамка в комнату влетела, он в уголке стоял и боялся. Первый раз я увидела страх в этих жадных глазах. Естественно, я рассказала маме, как он меня трогал, как потом дрочил в туалете, как ходил в мою спальню по ночам, — Лялька скривилась и заплакала. — А она не поверила. Сказала, что я просто пьяная пиздаболка. Что ревную её к нему, вот и выдумываю всякое. И ушла. Просто, блядь, ушла спать дальше. Хорошо, что ему хватило ума тоже уйти. А я только убедилась в том, что нахуй никому не нужна. Ты не представляешь, как я хотела получить комнату в общаге, когда поступила в универ. Но не повезло. Свободных не было. Их отдали льготникам и деревенским. Я хотела снять квартиру, да где денег найти. Тут или учись, или пиздуй полноценно работать. И я решила дотерпеть. Не знала только, что у Петра Александровича совсем крышу сорвет нахуй. Помнишь тот концерт «Каннибалов», когда ты вытащил меня из толпы? Я тогда из дома съебалась, когда он меня чуть не выебал. Когда у него не получилось, он меня просто избил. Но бил избирательно. Так, чтобы синяков не было. В итоге я у мамки деньги спиздила, к тетке пришла и попросила место в поезде, чтобы на концерт сгонять. Ну а вернувшись, я мамке прямо сказала, что пока этот уебок дома, я ночую у друзей. Хвала богам, что он уезжал часто в командировки. Тогда я возвращалась и могла спокойно спать в своей комнате, зная, что этот извращенец меня не выебет. Пару раз мы пересекались, он извинялся, но хуй там плавал, Мишка. Однажды он меня в подъезде зажал и палец в пизду засунул. Я тогда даже заорать не смогла, парализовало от страха, — скрипнула зубами Наташка. — После того случая я из дома ушла. С концами. Кантовалась то у тебя, то у Кира, то у своих друзей. Таскала с собой сумку с вещами и молчала. Изредка только в гости заходила, чтобы маму проведать. И то уточняла, дома ли Петр Александрович. Такая вот сказка, Миш. Ты первый, кому я её рассказываю.
— Больше он тебя не тронет, — через пару минут тишины ответил я. Закурив сигарету, я глубоко затянулся и посмотрел на небо. Интересно, на этих далеких звездах такая хуйня тоже случается? Или лишь человек настолько ебанутый? — Обещаю, Наташ. Можешь у меня пока жить. Мамка, думаю, не против будет.
— Спасибо, — вымученно улыбнулась она, и я заметил, что лоб Ляльки блестит от пота, настолько тяжело дался ей рассказ. — Я хотя бы выговорилась. Не представляешь, как тяжело это в себе держать.
— Не представляю, — согласился я и, обняв её, отхлебнул коньяка из фляги. — Пойдем спать?
— Не. Я сейчас не усну.
— Значит, посидим вдвоем. Столько, сколько нужно, — вздохнул я, обнимая Наташку за плечи.
Когда мы вернулись и Наташка поехала к Вике и Колумбу, у которых сейчас жила, за вещами, я, пользуясь моментом, набрал Киру. Тот ответил не сразу, и судя по голосу, не только мы хорошо отдохнули на природе.
— Бля, Дьяк, — простонал он. — Девять утра. Ты охуел вообще?
— Помощь твоя нужна, — буркнул я, стоя на балконе и выкуривая третью сигарету подряд.
— Чо случилось? — без шуточек спросил Кир и выругался, видимо, врезавшись ногой в стол. — Блядь! Больно-то как, сука…
— Типа одного надо отпиздить. Один не справлюсь, бздливый он и съебаться может, да и я берега попутать могу, — ответил я.
— Чо за тип? — чуть подумав, ответил Кир. Его голос звучал приглушенно. Не иначе поставил телефон на громкую связь и спешно одевался.
— Лялькин отчим.
— Нихуя себе струя, — присвистнул Кир и голос стал громче. — Чо случилось, брат? Говори.
— Не могу, — вздохнул я. — Наташке обещал.
— Похуй. По хуйне ты меня бы беспокоить не стал, — хмыкнул он. — Где встречаемся?
— Давай вечером у её дома. Часов в девять. Адрес запомнишь?
— Блядь. А хули я тогда одевался, — ругнулся Кир и, выслушав адрес, буркнул: — Ладно. Подвалю. Увидимся.
— Увидимся, — ответил я и убрал мобильник в карман. Затем, докурив, я заглянул в кладовку, вытащил из нычки свой кастет и, одевшись, вышел из дома. Я знал, где живет Лялька, а вот как выглядит Петр Александрович, нет. Надо было исправить этот недостаток.
В шесть вечера я был у Лялькиного дома. Перед этим я отдал ей ключи от своей квартиры, чмокнул в щеку и, позвонив, предупредил мамку, сказав, что Наташка немного поживет с нами. Мама без проблем согласилась, а я знал, что с Наташкой они сразу найдут общий язык. Но сейчас меня волновало другое.
Лялька жила в Грязи, таком же отбитом районе, как и наш. Но днем туда худо-бедно можно было соваться. Естественно я видел, какими заинтересованными взглядами меня провожает местная гопота, но то ли рожа у меня была сильно злая, то ли им было лень, но до меня так никто и не доебался. Даже несмотря на то, что я шел в косухе с торбой за спиной и с привычной цепью на бедре.
Мне отчасти повезло, потому что квартира, где жила мать и отчим Наташки, находилась на первом этаже, поэтому я занял место на лавочке напротив и стал ждать. Однако ждать пришлось час, прежде чем дверь в подъезд открылась и на улицу вышла мать Наташки с высоким черноволосым мужиком. Я сразу понял, что это и есть Петр Александрович собственной персоной. А еще я понял, почему Наташкиной матери похуй на дочь. Она была в дичайшее говно и, если бы ее не поддерживали под руку, точно бы ебнулась.
Парочка, не обращая на меня внимания, весело ворковала у подъезда, пока возле них не остановилось такси, в которое они, собственно, и загрузились. Тут я чертыхнулся. Хуй знает, во сколько они вернутся и насколько пьяными. А мне хотелось поговорить с этим уродом по трезвяку.
Через два часа к подъезду подвалил и Кир, которого я сначала не узнал. Он надел черный балахон и накинул капюшон на голову так, что лица было почти не видать в сумерках. А когда он подошел ближе, я в который раз удивился. Кир был трезв, как стекло.
— Как оно, братка? — спросил он, пожимая руку.
— Ждем, — коротко ответил я. — Свалили они на такси куда-то часа два назад.
— Блядь, — ругнулся Кир, доставая сигареты. — В порожняк скатались получается?
— Подождем, — мотнул я головой. — Торопишься?
— Не, ты чо. Вечер свободен, особенно для такого, — колко усмехнулся он и наклонился ко мне. — Чо там за мутная тема с отчимом Лялькиным, Мих?
— Ты мне веришь? — вопросом на вопрос ответил я. Кир, почти не задумываясь, кивнул. — За дело его отпиздить надо.
— Сильно?
— Очень сильно.
— Ладно. Своих в обиду не даем, — вздохнул он и присел рядом на лавку. Мы посидели в тишине еще два часа, пока к нам не подвалило пьяное тело и не попыталось стрельнуть сигаретку. Телу не повезло. Мы с Киром были не в настроении.
— Здорово, пацаны! — промычал жирный, неопрятного вида мужик. Мы промолчали и проигнорировали протянутую руку, заставив жирного напрячься. — Не местные, что ли? Не признали?
— Ты, блядь, чо, Кустурица? — зло бросил я, — чтобы тебя узнавать? Пиздуй дальше, а.
— Слышь! — возмутился жирный. Он еле стоял на ногах, и от него за километр разило перегаром. — Ты тут у любого за Кота спроси. Подтвердят, что я ровный…
— Ну так и пиздуй, пока кривым не стал, — буркнул Кир, закуривая сигарету. Пламя зажигалки ненадолго осветило его лицо, и жирный попятился.
— Иди, иди, — поторопил я жирного, увидев, как во двор заезжает машина.
— Не, ну рубасов писят хоть… — жирный не договорил, потому что Кир коротко врезал ему по печени, заставив мужика осесть.
— Заебал, — пояснил он и кивнул в сторону подъехавшей машины. — Наш?
— Наш, — кивнул я, смотря, как Лялькина мать пытается выбраться из такси. Отчим же был куда трезвее, чему я мысленно порадовался. Он прищурился и посмотрел в темноту, правда, тут же расслабился, когда до него донесся пьяный стон Кота. Судя по запаху ровный пацан обосрался.
— На первом этаже света нет, — шепнул мне Кир, когда парочка с трудом открыла дверь в подъезд. — Баба на мне, мужик твой.
— Пихни её просто в квартиру и все, — буркнул я, поднимаясь с лавочки. — Потом им займемся. Погнали!
Мы следом за парочкой влетели в подъезд. И вовремя, потому что отчим Наташки уже открывал дверь. Дальше сработали чисто. Кир, отпихнув мужика, толкнул мать Ляльки в коридор и захлопнул дверь, а я, заломав мужику руку, заставил того нагнуться и врезал коленом по подбородку.
— Кхы… — выплюнул он что-то белое на пол, а мы уже тащили его наверх, к техническому этажу, пока он не оклемался. Тут нам снова повезло, потому что дверь на чердак была открыта, и мы без проблем затащили туда мужика.
— Заткнись, пидор, — рыкнул я, когда мужик попытался вырваться и вяло взбрыкнул ногой.
— Вы офиблись! — прошипел он. Лунный свет, падавший на его лицо, делал мужика похожим на мертвеца.
— Петр Александрович? — уточнил Кир и, хрустнув шеей, улыбнулся, когда мужик кивнул. — Значит, не ошиблись.
— Молоденьких любишь, пидорас? — скрежетнул я зубами. Мужик побледнел еще сильнее, а в глазах загорелся животный ужас. И тут же погас на мгновение, когда кулак впечатался в скулу. — Она же ребенком, блядь, была!
— Не ори, — предупредил Кир. Он чуть пошатнулся, когда до него дошел смысл сказанного, а потом, размахнувшись, врезал мужику ногой по яйцам. — Гондон, блядь!
Петр Александрович упал, а мы, не сговариваясь, обрушили на него всю свою ненависть. Я от того, что мне рассказала Лялька, а Кир от того, что услышал сейчас. Мои удары были короткими и злыми. Кир бил с оттяжкой, широко замахиваясь. Били мы его долго и остановились, как только выдохлись. Но Киру этого было мало. Он вытащил из кармана свою серебристую «бабочку», стянул с Лялькиного отчима штаны и приставил лезвие к хую. Петр Александрович противно затрясся и даже напустил лужу, однако Кир руки так и не убрал.
— Еще раз тронешь Наташку, я тебе отрежу хуй и заставлю сожрать его, — зло прошипел Кир. — Понял, блядина?
— Кивни, сука, — я снова врезал по ненавистной роже, заставив мужика кивнуть. — Вякнешь кому, полезешь в залупу, попытаешься у Наташки что-то выяснить, я тебя найду и порежу. Усёк?
— Да, — прохрипел мужик.
— Погнали, — кивнул я Киру. Тот брезгливо посмотрел на Лялькиного отчима и, вздохнув, поплелся за мной.
На Окурок мы возвращались в полном молчании и окольными тропами, чтобы не столкнуться с ментами. Я себе сбил костяшки на правой руке, а у Кира просто была страшная рожа, из-за чего его постоянно тормозили патрули. Лишь в гараже, где кроме нас никого не было, Кир спросил:
— Это правда?
— Что именно? — уточнил я, заваливаясь на диван и протягивая Киру бутылку пива. Тот сделал глоток и поморщился.
— То, что ты этому хую говорил.
— Правда, — кивнул я, закуривая сигарету. Кир тоже закурил.
— Пиздец.
— Ага, — я повернулся к нему и добавил: — Не проболтайся, что знаешь. Наташке и так тяжело.
— Само собой, братка, — вздохнул он. — Только она не глупая. Сама поймет.
— Все равно молчи. Так лучше будет, — я запустил пятерню в волосы и задумчиво посмотрел на тлеющую сигарету. — Знаешь, зачем я тебя позвал?
— Знаю — криво улыбнулся Кир. — Ты б его ебнул. Наглухо.
— Ага, — хмыкнул я и добавил: — Но сдержался. Взрослею, видать.
Естественно Наташка сразу догадалась, кто отпиздил её отчима. Она тихо зашла на кухню с телефоном в руке и молча на меня посмотрела. Перевела взгляд на мою перевязанную руку и поджала губы. Потом кивнула и, присев на табуретку, прижалась к моему плечу.
— Все нормально? — спросил я, прихлебывая горячий чай из своей кружки с логотипом «Gorgoroth». Кружку мне когда-то подарила Леська, приехав из Питера.
— Больно? — спросила она, кивнув на руку.
— Нет, — покачал я головой. Она снова кивнула и как-то грустно вздохнула.
— А ему?
— Ему больно, — снова кивок и еле заметный румянец на щеках.