Доспех блаженного Исария⁠⁠

1

Темные черты его расползались в стороны тяжелыми густыми волнами. Широкие губы по-рыбьи вяло смыкались и размыкались, точно проговаривая слова хвалы подводным богам. Жидкие кучерявые волосы вились водяными змеями.

Огнехвостой кометой скользнуло раскаленное железо.

– Дорогу, рыбья башка!

Исарий качнулся от огромной бочки с водой, изрыгающей шипящий пар. Емкость бурлила, точно первородный бульон, вскипающий зачатками жизни. Исарий глупо моргал, глядя на серьезное и злобное лицо кузнеца, что казалось, не сталь закалял, а топил кого-то в ведре. Мышцы на руках кузнеца гуляли тугими струнами.

– Исарий, мать твою, не спи! Подавай на мехи!

Исарий бросился к мехам. Поплевал на кончики пальцев – этому он научился у кожевенника, которому помогал до Богдана, – и навалился на мехи.

– Давай, рыбья башка, работы больше, чем дерьма на пастбище!

Исарий вытаращил широкие глаза и по-собачьи улыбнулся, выставив язык.

– Тьфу, юродивый. Господи, прости... – Буркнул под нос Богдан и харкнул в огонь.

Ближе к вечеру, когда Исарий вывалился из кузни весь мокрый и бледный, во двор заехало трое всадников. Безумный подмастерье вытаращился на тёмные против заходящего солнца фигуры, приставил руку козырьком.

– Богдан нужен. – Сказал один из всадников.

– Тамо он, – Исарий ткнул пальцем в прикрытую дверь, – работает.

В подтверждение этому гулко бухнул молоток, затем еще несколько раз, зашипела бочка, через дощатые щели потянулись струйки пара. На вечернем холоде они свернулись в клубочки и растаяли неосязаемыми призраками. Исарий глупо шарил по воздуху огромными глазами, затем обернулся на всадников.

– Пропали.

Всадники спешились. Прошли мимо блаженного. Один из них, чуть наклонился к Исарию.

– Держи.

Исарий выставил ладошки лодочкой, но то, что ему дали, скользнуло в щель между ними. Исарий рухнул на четвереньки, пошарил в траве и достал серебряную монету. Поглядел в след дарителю. То был князь. Двое с ним – близнецы из дружины. Все трое вошли в кузню.

Звук ударов затих. Послышались голоса.

Исарий сунул монету в карман и, не поднимаясь, на четвереньках подполз поближе к стене.

– Со всем разом покончим, – говорил князь, – только он и я. Так что подсоби. Меч еще хоть куда, а доспех никудышный. Три дня у тебя будет. Сладишь?

– Три мало.

– У меня больше нет. Коль не успеешь, без доспеха пойду.

Богдан что-то сказал, но Исарий не расслышал.

– С Божьей помощью. – Последнее, что сказал князь.

Когда трое вышли из кузни, Исарий сидел неподалёку и смотрел на них с хитрой улыбкой.

– Хорош доспех будет! – Исарий достал монетку и повертел над головой. – Очень хорош.

Князь кивнул.

– Работай честно, будь здоров!

2

Богдан отворил дверь, набрал широкую грудь воздуха. Выдохнул с каким-то звериным рёвом в набирающее тьму небо.

– Рыбья башка!

Исарий уже стоял за забором. Он обернулся, ссутулившись, будто вместе со словами кузнеца в него полетели камни.

– Ты куда собрался?

– Ночь тут. А я туда.

Он указал в сторону оврага за пролеском, подле которого соорудил себе жилище из гнилых досок, старых холщовых мешков и тряпья, что удалось собрать по дворам.

– Обратно шагай. Работа еще есть.

Исарий пригнулся еще сильнее, но не двинулся с места.

– Бегом! – Гаркнул Богдан.

Блаженный вернулся в душную, пылающую горьким огнем утробу кузницы. Снова гремел голос Богдана, прерываемый руганью кузнечного молота и шипением воды.

– Мать твою, рыбья башка! Мехи, говорю! Ты спишь что ли?

Богдан оставил инструменты и двинулся глыбой к Исарию.

– Что там у тебя?

– Ничего не было.

– Что в руке?!

– Не было ничего, – пропищал Исарий, – ничего не давали.

– Если ты украл чего, я тебя, сучёнок, тут же прибью...

Кузнец схватил блаженного за запястье и с силой вывернул в сторону. Исарий заверещал, на глазах показались слезы. Меж раскрытых пальцев скользнуло серебро. Задорно покрутилось на дощатом полу и затихло.

– Где взял? – Кузнец смотрел на монету, хмуря брови.

– Князь, князь...

– Украл?! – Кузнец стиснул руку Исария сильнее.

– Сам дал, са-а-ам!

Кузнец отпустил блаженного. Тот кинулся к монете, вытянул цепкую руку, но взвыл, когда на кисть опустился сапог Богдана. Блаженный закрутился ошпаренной дворнягой. Кузнец же подобрал монету и только потом убрал сапог.

– Нечего за так серебро брать.

– Это моя, – подогнув колени, промямлил Исарий, – моя монета.

– Работу сделаем, отдам.

Кузнец сунул серебро в карман фартука.

– Раздувай, рыбья башка! Хватит жопой пол мести!

Исарий поднялся, но работать, как прежде уже не мог. Как мог Богдан забрать его монету? Эта живая гора вместо того, чтобы серебро дать, забрала драгоценность в свои недра, откуда его теперь не вытащишь.

– Не зевай, рыбья башка! Клещи неси!

Да, серебро где-то там, внутри. Может быть, там не только серебро? Может быть, там спрятано что-то еще? Ведь говорят, что в каменных горах много всего сокрыто. Припрятано в тесной грудине земли. А земля, как и Богдан, жадная, она не любит делиться.

– Молоток!

Богдан протянул руку, не оборачиваясь. Исарий взял орудие. Подумал лишь миг, краткий, как вспышка молнии, затем взялся двумя руками поудобнее и занес молоток над головой.

– Быстрее, рыбья башка! Шевели плавниками, а то я...

Быстрый и звучный удар. Богдан не договорил. Слова захлебнулись в сдавленном выдохе, что выбило из головы ударом железа в затылок. Кузнец осел, оперся руками о наковальню, стараясь удержаться.

– Чего творишь, рыбья...

Еще удар. В то же самое место. Череп хрустнул ореховой скорлупой. Кузнец рухнул на спину, точно к ногам Исария. Богдан вяло шевелил ртом, не издавая ни звука. Глаза его бездумно плавали за прикрытыми веками.

– Рыбья башка! – Громко сказал Исарий и рассмеялся. – Вот она рыбья башка!

Он взял кузнеца за волосы и потянул вверх, точно взвешивая заячью тушку.

Внезапно шея Богдана задрожала. Тугие тяжи мышц загуляли под кожей. Ступни заплясали по полу, цепляясь за половицы, затем напряженно вытянулись. Одна рука согнулась и прижалась к телу, другая – выпрямилась в сторону лежащих на полу клещей.

Хочет отбиться, решил Исарий.

Блаженный бросился к клещам, подхватил их и с размаху ударил куда-то по бороде Богдана. Снова хруст. Кузнец задышал коротко и редко, будто набирался храбрости для последнего рывка к жизни. Исарий поднял щипцы над головой и по косой дуге ударил кузнеца в висок.

Голова несчастного дернулась. Через висок, по лицу протянулась глубокая секущая рана. Она раскрылась алым кармашком, откуда показалась кровавая гуща. Богдан хватанул воздух еще пару раз и затих.

В печи, задыхаясь, трещал огонь; на стене плясала сутулая тень, окруженная развалинами мира по сторону света; где-то за забором в наползающей тьме огрызалась на невидимых призраков собака. Исарий прерывисто дышал, по-детски щурясь от звонких ударов собственного сердца. Мир вокруг загорелся новыми красками, его будто выбросило на чужой берег, как уже бывало однажды в другом городище. У его ног тогда лежал кожевенник Матвей. Только он умер куда быстрее крепкого Богдана.

Исарий забрался в карман фартука кузнеца и извлёк монету. Улыбнулся, повертев между пальцев, и сильно смутился, когда увидел, как поперёк блестящего серебра возникла кровавая клякса. Он окунул монету в бочку с водой и тщательно отмыл вместе с руками. Покончив с этим, он поглядел в отражение. Волны снова качали его черты, размывая до безобразности. Исарий зажал монету в кулак и замахнулся на отражение.

– Рыбья башка! – Сказал он и ударил по поверхности воды.

3

Исарий прошел полпути до оврага, ставшего ему домом, и остановился. Обернулся на еще виднеющуюся кузницу. Розовый пучок света слабо сиял меж черных досок. Исарий повертел монетку, не вынимая руки из кармана.

Работай честно, сказал князь. Он дал монету и сказал, работать честно. Он просил доспех. Три дня на доспех.

Исарий почесал ступнёй икру другой ноги.

Он не так давно прислуживал кузнецу. За это время он видел, как тот корпел над парой нагрудников, да над единственным шлемом, пробитым копьём. Кое-что Исарий понял, но даже его крохотного больного умишки хватило, чтобы сообразить: для княжьего доспеха этого кое-что мало. Князь – он ведь над людьми, он, может быть, и не человек вовсе. Тот, кому столько людей служит, может ли быть простым человеком? Разум Исария скривился в чудную форму и родил единственный верный ответ: не может! Не может княжий доспех быть обычной ракушкой. Нет! Эти три дня он поработает честно и сделает доспех князя достойный. Так он решил и твердо зашагал к кузнице.

Открыл дверь и не сразу сообразил, откуда взялось тело. Косматая борода багровая от крови. Кисель вместо половины лица. Около головы покойного звонко кружила троица изумрудных мух, будто охотясь за отлетающей душой.

Богдан. Исарий уже выбросил его из головы. Однако этот здоровенный гад отчего-то не пропал из подлунного мира. Что-то еще держало огромную тушу здесь, прижатой к земле.

Он присел на корточки возле головы покойника. Сунул тому руки под мышки и потянул. Тяжеленный кузнец, неподъёмно упрямый в жизни, оказался совершенно несговорчивым и в смерти. Исарий потянул еще несколько раз и бросил эту затею. Он припомнил кожевенника – бывшего своего мастера, припомнил что и того пришлось разобрать на кусочки.

Исарий огляделся, пошарил среди инструментов и обнаружил отличный топор, заточенный тем же утром. Блаженный безумно улыбнулся своему дикому отражению в глади металла и отсек Богдану голову. Затем то же самое произвел с конечностями, предварительно вспоров рубаху и штанины.

Он сложил все это в свободный угол, скидав сверху обрывки одежды. Немного поглядел на эту кучу человеческих останков, затем притащил туда еще тряпья из вещей Богдана и так и оставил.

Работал он без устали до утра. Колотил и плавил, колотил и плавил. Изредка поглядывал на кучу из останков, будто ожидая, что оттуда что-то выберется. К утру он задремал за работой, навалившись на мехи.

Разбудил его стук в дверь.

– Бодя! Отворяй, Бодя!

Исарий в полудрёме прошёл к двери и раскрыл, впустив внутрь свет и длинную узкую тень. На пороге стоял старичок. Он задумчиво хмыкнул и чуть отстранился.

– Здоров, юродивый. Бодя тут?

– Тут был. – Сказал Исарий, кивнув в сторону кучи, но тут же спохватился. – Был и ушёл! Был и ушёл! Теперь не тут...

– Ага... – Старик прищурился и осмотрел Исария с ног до головы. – А куда делся?

– Не знаю. Не тут он.

– Ладно, юродивый.

Старик развернулся и пошел прочь.

– Хотя, погоди! – Старик вернулся к двери.

– Топор мой он сделать обещался. Вчера хотел занести, да не занес. Готов ли топорик?

Исарий обернулся на кузницу. Пошарил глазами.

– Вона, на столе! Готов же топорик! – Старик выставил грязный палец. – Будь любезен, выдай.

Исарий подошел и взялся за древко. Это был тот самый топор, которым он орудовал ночью.

– Ну, давай же! Видно же, что готов топор.

Исарий держал орудие, не шевелился. Он замер то ли как жертва, ощутившая волчий взгляд, то ли как рысь перед прыжком. Лезвие мутнело кровавой коркой.

Старик прошел внутрь и ощутил странный запах.

– Давай, дружок. Давай его сюда.

Старик протянул руку. И тут он понял, чем это пахло. Догадка пробила голову вспышкой рокового озарения. Понял и куда вдруг делся угрюмый кузнец.

Топор врезался в голову старика. Тот рухнул на пол, беззвучно раскрыв рот. Последнее, что он увидел: широкую руку Богдана, выглядывающую из горы тряпья, на пальце которой омерзительным кольцом застыла изумрудная муха.

4

С достойным князя доспехом не ладилось. Исарий провёл с кожевенником куда больше времени, чем с суровым Богданом, а потому намного лучше понимал, что делать с кожей, а не сталью.

Кое-как он сладил с несколькими пластинами для нагрудника, используя заготовки Богдана, потратил на это целый день, однако, что делать дальше, никак не мог решить.

Чувство голода одолело его к вечеру. Желудок начал кусаться уже после полудня, но с наступлением темноты прожорливый орган впился под рёбра колючими зубами и никак не отпускал.

Исарий бросил взгляд на гору из останков уже двух людей. Еды хватало. Богдан был мясист. Старик сух и жёсток. Мясо Богдана должно дать сил. Мясо старика может из мести забрать то, что еще осталось – так мыслил Исарий, приближаясь к телам.

Он пошарил среди рук и ног и прихватил бедро кузнеца, вместе с куском ягодицы. Он разогрел печь и сунул туда отрубленную конечность. Как только кожа начала чернеть, он сообразил. Ведь с кожей-то он ладил всегда лучше, чем с железом. Все эти трещинки и складки на материи казались ему родными, запах и даже вкус пробуждали внутри приятную дрожь, особенно он любил эту кожу снимать, и лишь один раз ему довелось сделать это с еще теплого тела. Исарий вспомнил, как бежал той ночью через лес, бежал, ломая ветки, бежал прочь от криков и огней факелов, а над головой тоскливо светила луна.

Он отобрал ногу у пламени. Положил её на стол, поискал нож, подходящий для его цели, и принялся за работу. Глаза Исария горели, ловя огонь печи. Два крохотных озерца света поверх черных колодцев зрачков.

Уже голое мясо он нанизал на какой-то прут и установил поверх огненного языка печи, а сам вернулся к кускам кожи, снятым с ноги Богдана. Любовно провел по удивительно лысой поверхности, ощущая пальцами следы прожитой жизни кузнеца. Вот крохотный шрам, а вот след от укуса зверя, вот несколько царапин, созвездия родинок.

Исарий снова обратил взгляд к куче останков: к горе, откуда он может извлечь все богатства. Вот те недра, куда он с радостью зароется в поисках сокровищ. Исарий снял мясо, срезал черную корку и впился зубами в загорелую плоть. По подбородку его бежал розовый сок. Он жевал и смотрел на нагромождение фрагментов человеческих тел, что манили его молчаливыми жестами, обнажающими их суть. А он жевал и смотрел.

5

Глубокой ночью он загрузил в тележку все, что осталось от Богдана со стариком. Из-за деревянного борта выглядывали синюшные петли кишечника, две темные печёнки, поломанные и вывернутые кости, а еще кисти, стопы и много ещё чего неузнаваемого. Укрытый тьмой беззвездного неба он добрался до своего оврага, куда и скинул части человеческих тел, с которых бережно была снята кожа и розовая мякоть мышц.

Покончив с этим, он припрятал телегу, прихватил кое-что из вещей, и вернулся на дорогу. Поглядел в сторону кузницы, затем развернулся и пошел в другую сторону.

Одно не давало Исарию покоя. А точнее – Один. Тот самый, о котором говорят, сопровождая слова странными жестами вокруг лица и груди. Некто, Бог. Исарий видел, что именно к Нему обращаются за помощью, именно у Него просят прощения, именно Ему вкладывают в руки все людские страдания. Но сам Исарий Его не видел. Никогда и нигде. Видел лишь людей в черных одеждах, что говорили от имени Его. Один из них и пристроил Исария к Богдану. К нему он и направился.

– Господи, прости меня грешного... – Хмурясь от ночного мороза, осадившего крыльцо, сказал Алексий. – Исарий? Чего тебе надо?

Алексий вгляделся во тьму, силясь различить глаза блаженного, но те тонули в какой-то особой мгле, родственной норам подземных тварей и глубоким безымянным могилам.

– Ну, чего молчишь? Случилось чего?

Исарий кивнул, но жест его размыла тьма.

– Воды в рот набрал?

– Случилось. Мне Его помощь нужна, а Его нет, кажется. А ты от Него говорить можешь и помочь, значит, можешь.

– Да, какая же помощь? – Алексий приобнял себя за плечи, дрожа от холода.

– Там Богдану дело дали: доспех князю сделать. А теперь он его делать не может, и я вот взялся. Один взялся.

– Так.

– Но мне нужно, чтобы ты пришел.

– Утром приду.

– Сейчас нужно.

– Сейчас не пойду. Ночь.

Исарий поднял глаза к небу. Убедившись, снова посмотрел на Алексия.

– Сейчас нужно.

– Как же я тебе помогу с доспехом в ночи?

– Мне Он нужен, а Его нет. А ты есть.

Алексий вздохнул, припомнив день, когда нашел на дороге истощённого Исария. Он напоил его, дал немного еды, промыл раны, собранные за дни скитания в лесах. Исарий недолго пожил при Алексии: последний передал его Богдану, что давно нуждался в помощнике.

– Нахера мне такой?

– Блаженному помочь – богоугодное дело.

– Ну, ты и помогай.

– Я и помог, теперь ты помоги. Может, чего из него и выйдет.

Алексий помнил, как Богдан уводил Исария к себе, а последний глядел в чистое небо и брякал зубами, будто ему что-то бросали с небесной тверди.

И вот Исарий вернулся. Вернулся и звал его в ночь, звал на помощь. Требовал богоугодное.

Алексий накинул тёплую одежду и последовал за ним.

По пути им попалась стая собак у дороги. Они оголтело грызлись, клацали клыками, бросались друг на друга, скулили и визжали вокруг чего-то в потемках. Исарий на миг задержался возле них и поспешил дальше быстрее прежнего.

– Куда спешишь? – Тяжело дыша, взывал Алексий.

– Успеть надо, пока не поздно! Успеть!

Они добрались до кузницы. Исарий открыл дверь и шмыгнул в темноту, точно крыса под половицу. Алексий же остался на крыльце.

– Огня бы, Исарий. Не видать ничего...

– Тут чуточку только...

Алексий вгляделся в разинутую пасть кузницы, откуда кисло сквозило зловонием.

– Господи, чем так пахнет?

– Немного сюда надо... Чуточку... – Зазывал Исарий.

Алексий сунул голову в дверной проём. Тьма яростно дёрнулась тяжёлым осколком. Миг спустя Алексий обмяк. Свалился на пол, растянув руки и ноги, что тут же заплясали по полу тараканий танец. Исарий поднял топор и еще одним ударом отсек глашатаю божьей милости голову.

Перевёл дыхание. В тишине сказал:

– Теперь всё получится, теперь успею...

6

Двое всадников двигались по дороге. Близнецы из дружины безразлично глядели по сторонам, поплёвывая в сердитый сорняк. Солнце сквозило волнами грядущего тепла меж частокола сосновых тел, и мухи носились в этом дыхании вечнотекущей жизни.

Поперек дороги выбежала собака с розовой гущей чего-то утробного в зубах. Собака ощетинилась, уперлась лапами в землю и сдавлено зарычала, глядя то на коней, то на всадников.

– Пошла прочь! – Крикнул один из братьев, замахнувшись пустым кулаком.

Собака чуть подалась в сторону, но тут на дорогу выскочила еще одна. В зубах она несла, точно диковинный плод, голову старика. Держала того за дряблую щеку, оттягивая левый глаз и губы вверх, как бы придавая всему остальному в лице движение вниз, к земле.

– Матушка, это ж Серафим...

Втора собака пригнулась и побежала прочь, утянув за собой по следу и первую.

Всадники посмотрели в сторону, откуда явились псины. Над высокой травой возвышался купол ветхого убежища Исария. Они спешились, оставили коней пастись у дороги и двинулись к жилищу блаженного.

Исарий же разложил плоды своего труда на полу кузницы: порочное дитя стального доспеха и одеяния из человеческой кожи. Тяжелые пластины перемежались мозаикой с кусками людского покрова, черное и белое, хотя время уже начало покусывать кожу, оборачивая ту серой, землянистой пеленой.

Отдельно лежал шлем, заготовленный кузнецом для кого-то, кто успел потерять голову прежде, чем забрал заказ. Забрало шлема покрывало лицо Алексия. В жизни бережливо округлое, теперь оно стало угловатым и сердитым.

– Не злись, – примирительно сказал Исарий, глядя на пустоглазый шлем, – я обещал...

Он вытащил монету. Осторожно зажал между пальцами и протянул к лицу Алексия.

– Вот. Это князь дал. Поэтому надо успеть. А ты помог. И они помогли.

Он посмотрел на уродливый доспех. Положил на него руку и провел по неоднородной – то грубой, то нежной, – поверхности.

– Честно сделал...

Исарий перевернул доспех, погладил и другую сторону, затем сунул руку внутрь, где наткнулся на грубый кусок металла, вдающийся вглубь.

Он нахмурился.

– Нет. Князь должен быть доволен. Нет, нет, нет! – Причитал он, щупая руками железный волдырь. – Нет, нет, нет!

Исарий поднял доспех. Тот оказался тяжелее, чем он думал. Кряхтя и тужась, он растопырил руки и натянул собственное творение. Надел и замер. Глупо водил глазами, соображая, ощущает ли он этот порок внутри доспеха, но тело было глухо. Исарий выдохнул, но тут же встретился с немым укором пустых глазниц Алексия.

– Ты чего задумал? Ты там прячешь что-то? Даже не думай!

Исарий бросился к шлему. Поднял и впился безумными глазами, рассмотрел со всех сторон. Сдвинул забрало, скукожив лицо Алексия.

– Ты прав, ты прав... Нужно надеть...

Он нацепил шлем на голову, закрыл забрало и наощупь расправил лицо Алексия перед железным листом. На миг кузница скрылась за черной складкой и вновь явилась, пропитанная запахом плоти.

– Хорошо, – выдохнул Исарий, – всё хорошо...

Он подошел к бочке с водой, наклонился. Из-под спокойной глади на него смотрел суровый Алексий, заточенный в шлем. Смотрел безумными глазами.

– Хорошо, так и надо.

Ему захотелось вновь ощутить этот серебряный дар, это свидетельство веры в него высших сил. Исарий потянулся к монете, но доспех сковывал движения. Он гнул руки, заламывал кисти, кое-как достал монету. Чтобы в последний миг упустить. Она скользнула по пальцам, лезвием прошла сквозь толщу воды и устремилась на дно бочки.

Исарий смотрел, как по поверхности идут круги, точно издеваясь над ним, напоминая, какая круглая и ровная была монета.

– Нет, рыбья башка! Нет!

Исарий потянулся за монетой. Сунул руку по локоть, но поймал только пузыри воздуха.

– Не убегай! Не убегай! Не честно! – Кричал он, сунув уже вторую руку.

Исарий тяжело задышал, испуг схватил его за грудь. Пока он озадачено глядел по сторонам, монета опустилась на самое дно, легла осенним лепестком.

Водная гладь замерла. Из бессмысленных разводов вновь явилось лицо Алексия, заполненное глазами Исария.

Блаженный посмотрел себе в глаза.

– Это все ты, рыбья башка! Это все ты!

В следующий миг он рывком перевалил через борт бочки, вытянув руки ко дну. Он погрузился с головой, перекинув через борт и тело, укрытое доспехом. Исарий уперся в дерево и зацарапал ногтями, силясь найти монету. Пару раз она попалась ему: игривое касание злило, но он ничего не мог поделать. Вместе с ругательствами выходил и воздух. Исарий постарался оттолкнуться и вывалиться из бочки, точно жеребенок из матери, однако доспех нависал над ним, угрюмым судьей, что уже привел приговор в исполнение. Исарий толкнулся раз, толкнулся два, третий толчок был совсем слабым. Из раскрытого рта полетели огромные пузыри, затем пузыри поменьше, несколько из них застряло поверх лица Алексия, зацепившись за провисший без кости нос.

Спустя какое-то время послышался стук в дверь. Тревожный и быстрый. Миг спустя дверь сорвалась с петель. Люди заполнили кузницу и вытащили Исария из бочки. Его положили на пол и обступили. Кто-то тряхнул его, толкнув ногой в плечо.

– Подох. Тварь юродивая.

– Господи помилуй...

– А это еще что?

Кто-то раскрыл руку Исария и извлек на свет божий единственную серебряную монетку.