Бабье лето в этом году выдалось на редкость теплым. За покосившимся штакетником георгины тянулись к солнцу тяжелыми шапками соцветий, а вдоль завалинки краснели поздние астры. В такие дни Анна Петровна любила устроиться на лавочке возле дома. Старые доски, нагретые солнцем, пахли смолой, а в воздухе плыл горьковатый дымок - соседка жгла картофельную ботву.
- Кнопочка, ко мне! - позвала она, поправляя выцветшую подушку на лавке.
Маленькая болонка, дремавшая в тени смородинового куста, встрепенулась и засеменила к хозяйке, осторожно переступая между разросшимися бархатцами. Когда-то белоснежная шерсть давно уже отливала желтизной - возраст брал своё, да и деревенская пыль делала своё дело.
- Совсем разоспалась, лежебока, - беззлобно ворчала Анна Петровна, почесывая собаку за ухом. - Вон, погляди - уже и куры все грядки изрыли, а ты и не слышишь.
Со стороны дома доносился размеренный храп Михаила Степановича. После того как пришлось продать корову - ноги совсем отказывались слушаться - дед взял привычку дремать после обеда. В открытую форточку тянуло запахом топлёного молока - на плите доходил обеденный компот из антоновки.
С улицы донёсся звук приближающейся машины. Кнопка насторожилась, но лаять не стала - узнала знакомый звук мотора.
- Маринка едет, - оживилась Анна Петровна. - Надо деда будить.
Дочь приезжала каждую субботу - проведать родителей, помочь по хозяйству, привезти продукты, которых не купишь в их деревенском магазине. Кнопка уже бежала к калитке, помахивая хвостом-метёлкой.
- Мам, привет! - Марина, высокая женщина в джинсах и ветровке, ловко лавировала между грядками, неся тяжёлые сумки. - Как вы тут?
- Да потихоньку, доча, - Анна Петровна поднялась со скамейки, прижав руку к пояснице. - Вот с Кнопкой сижу, разговариваю.
- Опять спина? - Марина нахмурилась. - Я же говорила - надо в город, к врачу...
- Ой, брось, - отмахнулась Анна Петровна. - Само пройдёт. Ты лучше скажи, внук-то как?
Кнопка крутилась у ног Марины, но не прыгала и не лаяла - годы научили её сдержанности. Только хвост выдавал радость от встречи с человеком, которого она помнила ещё молоденькой девушкой.
В этот момент на крыльцо вышел заспанный Михаил Степанович:
- О, Маринка приехала! А я думаю - чего Кнопка разволновалась...
Началась обычная суета субботнего дня: разбор привезённых продуктов, новости из города, неторопливые разговоры за чаем. Кнопка лежала у ног хозяйки, прикрыв глаза, но чутко прислушиваясь к каждому звуку. Она любила такие минуты, когда вся семья собиралась вместе.
Никто тогда не знал, что это было последнее тёплое бабье лето в их жизни...
Первые заморозки ударили внезапно. В одну ночь георгины почернели, а астры поникли, будто оплакивая ушедшее тепло. Анна Петровна всё чаще оставалась в доме - спина беспокоила всё сильнее.
- Миша, - позвала она мужа одним промозглым утром. - Что-то мне нехорошо...
Кнопка, дремавшая на своей подушке у печки, тревожно подняла голову. Что-то незнакомое прозвучало в голосе хозяйки.
- Может, "скорую"? - Михаил Степанович растерянно топтался у кровати.
- Не надо пока... Ты лучше Маринке позвони.
Весь день Кнопка не отходила от постели Анны Петровны. Даже когда Михаил Степанович попытался увести её на кухню покормить, она упрямо вернулась обратно.
- Ишь, караулит, - вздохнул дед. - Чует что-то...
К вечеру приехала Марина. От её привычной весёлости не осталось и следа.
- Мам, я вызвала врача из районной больницы. Сейчас приедет.
- Ох, затеяли тут... - Анна Петровна попыталась приподняться, но только поморщилась от боли.
Когда приехал врач - полноватый мужчина в потёртом пальто - Кнопку пришлось силой оттащить от кровати. Она рвалась обратно, непривычно громко скулила, царапала дверь спальни.
- Да уймись ты! - прикрикнул на неё Михаил Степанович, но в его голосе слышалась та же тревога.
- Госпитализация, - коротко сказал врач, выйдя из комнаты. - Немедленно.
Следующие дни слились для Кнопки в бесконечное ожидание. Она почти не ела, только пила воду и неотрывно смотрела на дверь. Михаил Степанович тоже осунулся, постарел будто разом на несколько лет. Подолгу сидел на кухне, глядя в одну точку, и только изредка прерывал молчание:
- Ну что, Кнопка... Как думаешь, справится наша Петровна?
Но Анна Петровна не справилась. Через неделю, промозглым ноябрьским утром, Марина позвонила из больницы. Кнопка, услышав долгий, надрывный плач деда, забилась под кровать - туда, где ещё хранился знакомый запах хозяйки.
- Вылезай, глупая, - Михаил Степанович опустился на колени, пытаясь дотянуться до собаки. - Вылезай... Теперь только мы с тобой остались...
Зима в тот год выдалась особенно долгой и снежной. Михаил Степанович почти перестал выходить во двор - только до сарая, покормить кур, да за водой к колодцу. Кнопка неотступно следовала за ним, увязая в глубоком снегу. Она больше не спала на своей подушке у печки - перебралась на половик у кровати деда.
- Ты это брось, - ворчал Михаил Степанович, когда просыпался среди ночи от её тихого скулежа. - Нечего тут... Спи давай.
Но Кнопка упрямо продолжала своё дежурство. Днём она подолгу сидела у окна, словно высматривая кого-то на заснеженной улице. А по ночам... По ночам дед иногда слышал, как она тихонько бродит по дому, заглядывая в пустые комнаты.
- Глупая ты, - шептал он в темноту. - Не вернётся она...
Марина приезжала теперь чаще - почти каждые выходные. Привозила продукты, готовила, убирала. Кнопка встречала её всё так же радостно, но стоило Марине начать собираться обратно в город, как собака пряталась под кровать и не выходила, пока звук отъезжающей машины не стихал вдали.
В один из таких дней, когда метель с утра замела все дорожки, Михаил Степанович вдруг сказал:
- Знаешь, Маринка... Чувствую я - недолго мне осталось. Вот только за Кнопку тревожно...
- Пап, ну что ты такое говоришь! - всплеснула руками дочь.
- Погоди, дай договорить. Ты уж присмотри за ней, когда... - он запнулся. - Когда время придёт. Она ведь как человек всё понимает. Мать вон до сих пор ждёт...
Кнопка, лежавшая у его ног, подняла голову и внимательно посмотрела на хозяина. В её карих глазах застыла какая-то совсем человеческая тоска.
- Перестань, пап, - Марина украдкой вытерла слезу. - Ещё поживём...
Но Михаил Степанович будто торопился высказать всё, что накопилось:
- Вот что значит - собачья верность... Двенадцать лет с нами прожила, и каждый день - как первый. Ни разу не предала, не подвела...
К вечеру метель разыгралась не на шутку. Марина осталась ночевать - в такую погоду до города не доберёшься. А утром...
Утром Кнопка разбудила её странным, протяжным воем. Марина бросилась в комнату отца и замерла на пороге. Михаил Степанович лежал на кровати с непривычно умиротворённым лицом, а Кнопка сидела рядом, положив голову на его безжизненную руку.
- Поедешь со мной, Кнопка, - Марина собирала в коробку немногочисленные собачьи вещи: миску, щётку, старое клетчатое одеяльце. - В городе тоже хорошо, вот увидишь...
Кнопка не сопротивлялась. Она послушно села в машину, в последний раз оглянувшись на дом, где прожила всю свою собачью жизнь. Только в глазах застыло что-то такое, отчего у Марины сжалось сердце.
В городской квартире Кнопка первым делом обошла все комнаты, будто что-то искала. Принюхивалась, заглядывала в углы. А потом устроилась у окна, положив голову на подоконник.
- Мам, она почти не ест, - встревоженно говорил сын Марины. - И гулять не хочет. Только сидит и смотрит...
- Тоскует, - вздыхала Марина, вспоминая слова отца о собачьей верности.
Кнопка таяла на глазах. Шерсть потускнела, глаза будто подёрнулись пеленой. Она всё так же безропотно выходила на короткие прогулки, но уже не проявляла интереса ни к другим собакам, ни к происходящему вокруг.
А однажды, вернувшись с работы, Марина не услышала привычного цоканья коготков по паркету. Кнопка лежала на своём обычном месте у окна. Только больше не смотрела вдаль, словно наконец увидела то, что так долго высматривала.
- Вот и встретились, - прошептала Марина, смахивая слёзы.
За окном расцветала весна. Где-то далеко, в опустевшем деревенском доме, по-прежнему цвели георгины и астры. Но никто больше не сидел на лавочке у калитки, не слышался знакомый голос: "Кнопочка, иди сюда!"
Собачья верность не знает расстояний. И когда приходит время, она прокладывает дорогу туда, где нас ждут те, кого мы любили больше жизни...
