Живая музыка⁠⁠

Вечерами, пока не стемнело, мы собирались за одним столом. Поначалу пытались поддерживать разговор — размышляли о выживших, обсуждали планы на завтра и ближайшее будущее. Потом разговоры иссякли. Нынешние ужины разбавляли лишь редкие просьбы передать соль. Даже отчаяние покинуло нас, оставив только равнодушное оцепенение в ожидании неизбежного.

Мы жили втроём в баре «Живая музыка». Раньше, шагая с утра на работу, я видел на стекле название бара, но кто бы мог знать, какую он сыграет роль в моей жизни. Тогда музыка меня лишь раздражала, как раздражала чужая праздность, напоминающая о том, что отпуск в ближайшие несколько месяцев мне не светит. Я и подумать не мог, что когда-то вся моя жизнь будет зависеть от музыки.

Когда комната наполнялась тенями, Таня ложилась спать, а Марк зажигал керосинку, разминал пальцы и поднимал крышку рояля.

Короткой летней ночью город погружался во тьму совсем ненадолго. Очень скоро темнота сменялась полупрозрачными сумерками, в которых белёсыми облачками невесомо парили призраки. Я наблюдал за ними до рассвета — всё равно не мог спать под музыку. Стоило только закрыть глаза, как перед ними вставало залитое слизью искажённое лицо Михи, я вздрагивал и просыпался.

В четыре, когда совсем рассветало, призраки растворялись. Марк аккуратно опускал крышку рояля, и мы тоже укладывались. Засыпая, я думал, что через месяц ночь станет гораздо длиннее, через два она вырастет настолько, что Марк уже не сможет играть беспрерывно. Через три мы просто начнём замерзать. Значит, за месяц нам надо что-то придумать.

* * *

В последнее время меня не покидало ощущение, что я живу взаймы за кого-то другого. Что однажды этот другой потребует свою жизнь назад и мне придётся её вернуть. Эти мысли вгоняли меня в ступор — я всегда отличался практичным складом ума и не был склонен к рефлексии. Но всё же казалось странным, что после затмения выжил именно я.

В тот день у меня отменилась встреча, и пока я не придумал, как распорядиться неожиданно свалившимся временем, Миха, логист, сунул мне в руку стекляшку, заявив, что мы идём смотреть на затмение. Сидя на крыше, я глядел на исчезающий солнечный диск, а вокруг не прекращая шумела жизнь. Где-то внизу гудели машины, пищал светофор, что-то оживлённо рассказывал Миха.

И вдруг показалось, что все звуки исчезли.

— Что за хрень? — удивился Миха.

Я убрал от лица стекло. Прислушался. Нет, не все — исчезли только самые громкие звуки. Снизу доносились тревожные разговоры, но гул машин стих. Стихли механические голоса светофоров. Погас свет в окнах напротив. В сгустившихся сумерках ясно виднелись расплывчатые белёсые облачка. Продолговатые сгустки падали с неба тихонько, словно редкие снежные хлопья.

— Что это за хрень? — повторил Миха. — Как будто призраки, да?

Один из сгустков опускался прямо над ним, и Миха застыл, с открытым ртом разглядывая чуднóе явление.

— Ты бы лучше отошёл, — посоветовал я, но поздно: облачко опустилось на Миху и впиталось в него, как вода в губку.

Он продолжал стоять с застывшей улыбкой. Затем кашлянул. Попытался что-то сказать, но смог выдавить только булькающий клёкот. Глаза его побелели, из носа и рта потекла пена. Миха замычал, взмахнул руками, сделал пару шагов и упал. Я отскочил и едва успел увернуться от очередного падающего облачка. Ничуть не замедляясь, оно ушло вниз сквозь крышу. С улицы раздался визг — призраки достигли земли.

Я потерянно посмотрел наверх и ужаснулся — небо было усыпано стремительно опускающимися белыми сгустками. А чуть в стороне к северу города камнем летел вниз самолёт.

Миха лежал, скребя пальцами металл крыши. Из его глаз, ушей, рта, носа лилась кровянисто-белая жижа. Я очнулся, перепрыгнул через него и, бормоча про «Скорую», кинулся вниз. В офисе царил хаос. Электричества не было, в полутьме метались люди, уворачиваясь от белеющих сгустков. Кто-то хрипел на полу, кто-то стоял, согнувшись, выблёвывая комковатую слизь. Кто-то толкался у лестницы, пытаясь выйти наружу. Я отпрыгнул от очередного призрачного сгустка и побежал в сторону курилки к чёрному ходу. Понятия не имел, что меня ждёт на улице, но ноги двигались сами, унося прочь от обезумевших коллег. Казалось, что это квест, игра на выживание, и я чувствовал, что вот-вот её проиграю.

Выскочив за дверь, на мгновение застыл, оценивая обстановку. Мимо с воплем пробежала женщина, размахивая сумкой, будто отгоняя рой ос. С разбегу влетела прямо в висящее перед ней полупрозрачное облако и тут же рухнула, засучив ногами. Юбка задралась, обнажив дряблые ляжки.

Люди вокруг умирали, исходя вязкой слизью, раздирая глаза и рот, захлёбываясь собственными мозгами. А саундтреком к творящейся вакханалии лилась мелодия из бара «Живая музыка». Всё это было настолько сюрреалистично и страшно, что я не сразу понял — призраки перед баром висят без движения. Словно зачарованные, они замерли перед невидимым музыкантом. Решение пришло сразу — петляя зайцем между застывшими сгустками, я рванул к бару.

* * *

В открытую форточку летели брызги. Запах дождя не перекрывал удушливую вонь разложения, но форточку мы не запирали, чтобы не подпускать призраков ближе трёх метров. Марк мог играть целый час кряду, но призракам хватало пяти секунд тишины, чтобы выйти из транса. Через шесть они могли оказаться уже внутри, поэтому шесть секунд Марк не отдыхал никогда. Однако за короткие мгновения перерыва сквозь шум дождя я слышал далёкое пение скрипки. Этот звук грел мне душу едва ли не больше, чем клавиши Марка. Он как бы пел для меня лично о том, что мы не одни. Что кто-то ещё борется, кто-то ещё живёт.

Иногда мне мерещилось, что этот кто-то стоит под дождём, среди призраков. Я вглядывался в темноту до боли в глазах, хотя понимал, что этого просто не может быть. Тогда голоса в голове опять начинали шептать о моей несправедливой исключительности, о том, что я занимаю чужое место… Я с грохотом захлопывал форточку, будто запирая эти мысли на улице вместе с дождём.

Уже неделю мы ходили по городу, оставляя на стенах послания для скрипача. Звали присоединиться к нам, обещали помощь, поддержку. То ли скрипач не доверял нам, то ли просто не выходил из дома, но ответа мы до сих пор не дождались.

— Не понимаю, зачем он нам, — хмуро глядя в тарелку, говорил за ужином Марк. — У Тани уже неплохо выходят гаммы, скоро она сможет меня подменять.

— Скоро, — терпеливо говорил я то, что повторял им уже не раз, — начнёт холодать. Нам надо перебраться за город, мы не сможем жить в баре вечно. Нет печей и нечем топить, даже если разводить костёр посреди комнаты. Да и угореть так недолго. Рояль мы с собой просто не утащим. Дороги заставлены машинами, завалены трупами. Нам нужен более мобильный инструмент.

«И более сговорчивый музыкант», — добавлял я про себя.

Марк неохотно кивал. Было видно, что идея оставить рояль ему совершенно не нравится.

Он учил Таню играть. Предлагал и мне научиться, но я знал, что всё равно не смогу, а потому не стоит тратить на это время. В детстве со мной занималась бабушка, и до сих пор я временами видел во сне её прямую, как палка спину, поджатые губы, сухие пальцы на белых клавишах, и:

«Дмитрий, прекрати сейчас же вертеться! Ты абсолютно бездарен, так имей хотя бы усидчивость!»

Я робел перед ней, словно кролик. Пальцы дрожали, когда раз за разом я повторял одну и ту же старую песенку:

«Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…»

Но как ни старался, так и не смог угодить бабушке.

Меня спас отец, заявив, что фортепьяно — развлечение для девчонок, а если я захочу вдруг стать музыкантом, он купит мне барабан. Я обрадовался, а бабушка страшно оскорбилась, заявив, что она сама не собирается тратить время на столь безнадёжного ученика.

Когда бабушка умерла, мы продали её пианино, но даже теперь, спустя много лет, от одной мысли, что мне снова придётся играть, начинали трястись руки.

Электричество исчезло с появлением призраков. Когда затмение закончилось и солнце осветило усеянный трупами город, призраки растворились, однако электричество не вернулось. Выжившие потерянно бродили по улицам, выискивая знакомых, пытаясь понять, что делать дальше. Света не было, телевидение и радио не работали. Центральное оповещение тоже молчало. Восемь человек из тех, кто пересидел хаос в баре, ушли по домам, в надежде найти родных. Я, Таня и Марк, решили остаться. Мы поняли, что поступили правильно, с наступлением ночи, когда призраки вернулись.

«Ах, мой милый Августин…»

На днях, словно желая мне досадить, Марк вдруг заиграл эту песенку, и с тех пор она не выходила из головы. Утихала лишь ненадолго, а затем снова всплывала откуда-то из глубин детской памяти и принималась кружить, по-акульи вгрызаясь в мозги.

Я говорил себе, что это вышло случайно, что Марк не мог знать, как она на меня повлияет, но вкрадчивый внутренний голос шептал, что он сделал мне это назло.

На днях у нас случился конфликт, едва не дошедший до драки. Марк заявил, что никуда не пойдёт, что я много на себя взял, командуя ими. Что решение принимать ему, Марку, ведь это он тут герой и всех нас спасает. Никакие мои доводы не помогли, а Таня ожидаемо встала на его сторону. Несмотря на вонь, горы трупов и грядущую зиму, они не хотели уходить с насиженного места. Я почти что смирился, но тут появилась Ева. И вот она-то меня поддержала.

Милая Ева, славная Ева. Лёгкая, смешливая, тоненькая. Она пришла на рассвете три дня назад. Звук в ночной тишине разносился далеко, и мы думали — скрипач где-то рядом, но она сказала, что играла аж за Сенной, поэтому раньше не видела наших призывов.

Ей обрадовались все, кроме Марка.

Он в тот же день отозвал меня в сторону и сообщил, что Еву надо немедленно выгнать. Очень подозрительно, мол, что пришла она на рассвете, и что сама она слишком красивая, а её скрипка чересчур новая. И вообще, видел ли я, насколько светлые у Евы глаза?

Тогда я впервые осознал, что Марк сходит с ума. Конечно, я попробовал его успокоить, но с каждым днём он вёл себя всё более странно. Бубнил что-то под нос, бросал на нас подозрительные взгляды. Мне всё это не нравилось, но, когда я попробовал поделиться своими мыслями с Таней, она вдруг сказала, что Марк абсолютно прав и мне следует присмотреться к Еве получше.

— Она просто красивая кукла, Дим, — сказала она. — Как ты не видишь?

Ну ещё бы, уж ей-то до Евы было далеко. Только теперь я стал понимать, что вовсе не я занимаю чужое место под солнцем, а эти двое — злобные и жалкие завистники, не желающие жить мирно. Пока я только и думал, как выжить в предстоящей зиме, одну волновала лишь красота новой девушки, а другого — её же умение музицировать.

Я стал подумывать, что мы можем оставить их и уйти с Евой вдвоём. Но она предложила другой вариант.

— Давай сходим с тобой на разведку, — сказала она, улыбаясь. — Выберем дом, потом вернёмся за ними.

Мне идея понравилась. Если бы не

(...мой милый Августин…)

хмурое лицо Марка, я вовсе не сомневался бы.

Вжжжжж…

Вжжжжж…

Я проснулся от капель дождя. Ничего не понял спросонья. Я что, уснул под форточкой во время дозора? Смахнул капли с лица. Пальцы почему-то окрасились в красный.

Тряхнул головой, поднимаясь. Нет, я на своём матрасе в углу. Горит керосинка, за окном темнота, Таня наигрывает на рояле простую мелодию, а Марк…

…вжжжж…

…пилит ножовкой голову Евы.

Я задохнулся. Потом опомнился, вскочил, оттолкнул его. Он отлетел к стене, не выпуская из рук ножовки.

Ева лежала на спине, стеклянным взглядом уставившись в потолок. В груди у неё торчал кухонный нож, которым Таня резала овощи.

— Вы что натворили?! — Я схватился за голову. Ярость и отчаяние разрывали меня на части. — Психи! Что! Вы! Наделали!

— Ты не понимаешь, — бубнил Марк у стены. — Она шпионка… Лазутчица… Призраки послали её, чтобы разделить нас, выкурить отсюда. Её мозги давно вытекли, я тебе докажу тебе! Сейчас. Сейчас…

Размахивая ножовкой, он снова пополз к Еве.

Я отступил. Руки дрожали. Как же это… Как… Они сошли с ума, мой милый Августин, они окончательно чокнулись…

Деловито прикусив губу, Марк продолжил пилить череп Евы.

— Сейчас, — бормотал он, — ты увидишь, что там пусто. У неё нет мозгов, это призрак говорил с тобой её голосом. Они учатся, Димон! Они научились управлять трупами. Если бы ты слушал меня, ты бы сам это понял. От неё же воняет... Она больше не человек. Смотри, у неё нет моз…

Не договорив, он упал носом в залитое кровью лицо Евы. Я отбросил отбитое горлышко от Просекко и повернулся к Тане. Та завизжала, бросив играть и вскочив.

(Раз…)

Я прыгнул к ней, машинально считая.

(Два…)

Схватил за горло, сжал пальцы.

(Три…)

Лицо Тани побагровело, она беспомощно ухватила меня за запястья.

(Четыре, пять…)

Отбросил в сторону тело. Крутанувшись, упал за рояль, краем глаза уловив движение у окна. Призраки уже просочились в комнату.

Я опустил пальцы на клавиши…

Ах, мой милый Августин, они сами вспомнили, как играть.

* * *

Теперь я сплю днём один, а ночами играю. Они, ночи, становятся всё длиннее, и я играю для моих единственных слушателей, для фанатов, которые вовсе не считают меня бездарным. Моим призрачным поклонникам достаточно этой простой мелодии, но я не знаю, сколько ещё смогу их развлекать. Чтобы им было не скучно, я создал импровизированный концертный зал, рассадив вдоль стен Марка, Таню и Еву с отваливающейся шапочкой черепа.

Пришлось признать, что Марк всё же был прав — в голове Евы действительно оказалось пусто. Её мозги давно вытекли, но ведь кто-то управлял её телом раньше. Получается, мой милый Августин, что призрачные сгустки разумны?

Они проникли в голову Евы, свели с ума Марка и Таню, но в мою голову им войти не удастся. На крышке рояля ждёт своего часа заряженный «Макаров», а пяти секунд, милый Августин, мне вполне хватит.

Мне всё ещё часто кажется, что я слышу в голове чьи-то чужие мысли. Они шепчут, что бороться нет смысла, что я давно уже побеждён. Но я пока не сдаюсь. Проснувшись, немного гуляю по городу. Оставляю записки на стенах, ищу хоть кого-нибудь. Но похоже, что они, мои призрачные фанаты, убили всё живое на этой планете. Вокруг тишина — не слышно ни речи, ни лая, даже чайки давно мертвы. Ночами, чувствуя призрачное присутствие за спиной, я играю-играю-играю, а сам прислушиваюсь изо всех сил. Я так надеюсь однажды услышать чью-то чужую музыку! Скрипку, гитару, дудку. Что угодно, доказывающее, что я не один.

Ночи становятся всё холоднее. Сегодня порыв ветра из форточки задул керосинку, и я играл до рассвета в кромешной тьме. За спиной, среди призраков, выстроились все мои слушатели. Марк шептал, что я делаю всё неправильно и нужно было учиться, пока он был жив. Таня визгливо кричала, что задушит меня и хватала холодными руками за горло. И только Ева, славная Ева, тихо смеялась над ними.

К утру, когда мои пальцы совсем одеревенели от холода и напряжения, мертвецы угомонились, вернувшись на свои места возле стен. Но я уверен — они снова поднимутся с наступлением темноты.

Мой милый Августин, я не знаю, сколько ещё продержусь.

--------------------------------------------------------------------------------------------------
Больше историй в Холистическом логове Снарка