Трипопорт⁠⁠

- Грибы будешь? - это мой приятель Костя, ввалившийся в мою квартиру ранним субботним утром. То, что это суббота, я понял по записке на столе - "Мы ушли по магазинам, скоро будем", а то, что это утро подсказал будильник: 13:52 - обычное для меня утро последние полгода.
- Ну, так будешь или нет?
- Грибы, имеются в виду поганки?
Нет, бля, волнушки! - скорчив чересчур ехидную рожу, ответил он. И достал небольшой пакет набитый настоящими поганками, только не такими большими, как я себе представлял, а с маленькой шляпкой и тонкой длинной ножкой. Несмотря на свой малый размер, выглядели они совсем не эстетично.
- Так ведь можно отравиться? - сомневался я.
- Нужно, друг мой, нужно!
Следующие десять минут ушли на поедание поганок и запивание их яблочным соком. Вкус был отвратный, песок хрустел на зубах. Меня чуть не стошнило. Потом сидели молча, тупо смотря в телевизор. Там показывали интервью не то с Алёной Свиридовой, не то с Сергеем Зверевым. Костян переключил, стало ещё хуже, какой-то упитанный мальчик пел полную ерунду, но голос его, такой протяжный с надрывами, задевал в душе какие-то струнки, и становилось тоскливо. Мы ждали "прихода", но он всё не наступал. Просто была какая-то усталость в мышцах.
- Ведь это LSD? - подал я голос.
- Не совсем, - ответил Костя, - в одном кислом журнале писали, что это двоюродный брат LSD...
Мне сразу представился толстый американский мальчик в шортах и клетчатой рубашке навыпуск. Он широко улыбался своей голливудской улыбкой. Только почему-то на его бейсболке вместо эмблемы любимой команды были изображены три гриба на тонких ножках, произрастающих из пенька, с корявой надписью LSD. И сразу же мне представился его двоюродный брат, махающий такой же кепкой, из окна своего панельного дома где-то в ленинградской области. Он был худощав и коротко стрижен, и у него не хватало одного переднего зуба...
- Я ел марку, - продолжал вещать Костян, - она даёт стопроцентный эффект. Заплатил тридцать баксов, съел - попёрло. В следующий раз купил, съел, попрёт точно также. А грибы другое дело, здесь нет стабильности. Можно сказать - это отражение твоего внутреннего я. Если ты человек мрачный или настроение у тебя плохое, то лучше грибы не есть - так всё усугубится, что жить не захочешь. А если ты весёлый оптимист, например, как я... Или творческие люди, они в таком состоянии лучшие произведения создают.
А мне почему-то вспомнился очень яркий детский мультфильм про бородатого дяденьку, который насвистывал мотив: "зачем Герасим утопил Му-му в пруду", а очень большое Нечто в ответ гудело то же самое. Создатели сего творения точно ели грибы. И не раз. Иначе бы им такое не создать. У меня перед глазами поплыли образы художников-мультипликаторов, тщательно пережёвывающих грибы и запивающих всё яблочным соком. Они тоже морщились, и песок хрустел у них на зубах. От такой картины улыбка у меня становилась всё шире и шире. И чтоб она не доползла до ушей, я её схватил и стал руками сдвигать обратно.
- Ну, брат, тебя, смотрю, распёрло не на шутку. Пойдем-ка на улицу.
Предложение было не самое плохое, ведь кого я в таком состоянии меньше всего хотел видеть, так это маму. А состояние было интересное. Мир вообще и моя квартира в частности претерпели небольшие изменения. И я не мог понять, в лучшую ли сторону? Обои стали чуть более серого оттенка, ворс на паласе увеличился, а лошадь с календаря... складывалось такое впечатление, что она вот-вот заржёт.


Очень тёмный подъезд, очень яркая кнопка лифта. Лифт. "Нирвана - не рвётся", сообщили мне стены. Странно, этой надписи я раньше не замечал. И ещё я не замечал многого. Вместо оргстекла, прикрывающего длинную лампу, была железная пластина с наспех просверленными отверстиями, через которые и струился тусклый свет. "Наркоманский свет", - подумал я. А ещё в лифте было очень грязно, плохо пахло, и кнопки были оплавлены так, что противно было даже на них смотреть, а уж тем более нажимать. Как странно, что раньше я на все это внимания не обращал. Наконец-то приехали. Первый этаж предстал еще более мрачно. На улицу идти и не хотелось. А зря.
Когда я открыл дверь подъезда, меня чуть не ослепило. И виной тому был не столько яркий свет, сколько сказочная картина, открывшаяся моему взору. Прямо перед подъездом стояли три дерева: одно ярко-зелёное, второе ярко-жёлтое, а третье - ярко-красное. Они были одинаково большие, и их листва приятно шелестела на теплом осеннем ветру. Картину дополняло яркое солнце, переливающееся в лужах. "Мы защитим тебя, хрустальный мир" - вспомнилось мне, из недавно прочитанного. Костян же созерцал всё это с открытым ртом и разведёнными от недоумения руками. Сигарета, прикуренная ещё в подъезде, выпала из его рта. "И слёзы умиления наворачивались на его глаза", - сказал бы поэт. Мы так и стояли минут пять, заворожённые, не в силах что-либо сказать. А сказать я хотел много чего. Я посмотрел на Костю, мысли переполняли мою голову, но выдавить я смог только: "дай сигарету", и то совершенно не своим голосом, хотя, может, мне так показалось.
- Что это у тебя с голосом? - спросил Костик.
И не только с голосом у меня было "чё". Такого я раньше никогда не испытывал. Я в полном сознании. Даже чересчур. Мог бы олимпиаду по математике легко выиграть. А изменилось восприятие мира. Или, быть может, изменился сам мир. Точнее, он всегда таким и был. Но я этого не замечал. И никто не замечал. И лишь съев грибов-поганок, люди прозревают.
- Ты открыл тайну мироздания?
- А ты научился читать мыс..., - мой голос мне опять не понравился, и я решил помолчать.
- Может всё-таки пойдём? - он был прав, мы до сих пор стояли возле деревьев, глупо улыбаясь.
- Угу.


Метро. Вот это да. Столько лиц проплывают мимо. И все смотрят с выражением: ну нифига вы, ребята, грибов обожрались.
Мы ехали на эскалаторе вниз, а вверх выезжали такие типажи, как будто это было не метро, а музей оживших восковых фигур. Сначала ехал молодой парень, читал какую-то книжку и очень быстро жевал жвачку, периодически он переставал читать и жевать, испуганно смотрел по сторонам, нервно оглядывался, и продолжал читать дальше. Когда он подъехал поближе я прочел название книжки: "Как не стать психом. Практическое пособие". Следом за ними ехал еврей в костюме черной шляпе с широкими полями, из-под которой свисали пейсы. Я представил, как он каждое утро их завивает плойкой, стоя перед зеркалом в ванной. При этом он обязательно должен насвистывать Хава Нагила. А когда выехал бомж, это был не просто бомж, а Мистер Бомж: весь чумазый, со ссадиной на носу, на нём было надето несколько плащей, и все были без пуговиц. Причёска в стиле Америка 60-е - если бы оттуда вылетали мошки, это никого бы не удивило. На нём висело неимоверное количество мешков и сумок. Я засмеялся, непроизвольно показывая пальцем. Костян ударил меня по руке:
- Ты чё ржешь. Он ведь тоже когда-то ходил в школу. Мечтал стать космонавтом. И вообще веди себя прилично, мы ведь в общественном транспорте!
Вагон. Я присел на свободное место. Прямо перед моим взором был рекламный плакат: мужчина на фоне столичных красот ел аппетитный бургер. Кетчуп так и норовил капнуть прямо на шапку мальчика-кадета, сидящего прямо под этим плакатом. "Какое же у него все-таки пластилиновое лицо, никаких эмоций, - размышлял я, - интересно, а о чем он думает? О том, что мир дерьмо и как ему не повезло в четырнадцать лет натянуть форму. Зато есть большой плюс - до самой пенсии он работой обеспечен. Не то, что я. Эх, когда же я всё-таки найду себе приличную работу и перестану расстраивать маму. Да ещё моя дорогая: "Мне надо с тобой серьёзно поговорить". "Это интересно, о чём". "Ты знаешь, нам придётся расстаться", - скажет она, - "я полюбила другого, богатого". Да, бюджет мой испытывает острый дефицит. А ещё Хачик, ему я должен 500 условностей. "Смотри, нэ вэрнёшь дэсатого, будет по-плохому", - говорил он. А сегодня одиннадцатое! Отвезёт меня в лес, он-то может. А где я ему возьму денег, ведь я не работаю. Ма-ма.
- Состояние характеризуется частыми и резкими сменами настроения, - Костик присел на освободившееся место рядом со мной. - На тебе лица нет. Тут главное не оставаться одному, а то так можно загрузиться, мама не горюй.
При этих словах в вагон зашёл продавец программки. Больной. Но больной - это не оскорбление, а диагноз. Грешно смеяться над больными, и я это всегда знал. Но он так смешно выговаривал слова, рассказывая про содержание продаваемой газеты, что мне сложно было совладать со своим больным (а это уже не диагноз) мозгом. Я искусал себе все щёки. А когда я представил, как я сейчас заржу на весь вагон, меня бросило в пот. Я посмотрел на Костю он, по-видимому, испытывал такие же трудности: он покраснел и, закрыв лицо руками, согнулся. Я огляделся. Все пассажиры кроме кадета, который продолжал сидеть с точно таким же, ничего не выражающим, лицом, сделали сострадающие лица, но газету никто не купил.
- Выходим, - сказал Костя сквозь слёзы, когда открылись двери.
А куда мы, собственно, выходим? - уже забыв, над чем смеялись, спросил я.
- Мы? Мы идем развлекаться!
*

"Нескучное Место" - сообщила афиша. Открываем огромную, тяжёлую дверь и попадаем в мир игровых автоматов: яркий свет, куча детей и взрослых командировочного вида шляются от одного автомата к другому, громкий "drum" из колонок. Я здесь раньше уже бывал, и мне здесь никогда не нравилось, но сейчас это место мне показалось "Диснейлендом". Уклоняясь от водяных выстрелов и вздрагивая от расстроенных криков "убитых" игроков, мы, набрав жетонов, подошли к двум автоматам с креслами и рулями.
Самые прикольные гонки, - с видом знатока сообщил Костя, - Тут даже кресла вибрируют, и руль выбивает, если в дерево врежешься.
- Вы вдвоем хотите по одной трассе? - нарисовался техник-инструктор.
- Угу, - ответил я.
- Присаживайтесь, четыре жетона, - получив четыре монетки, он быстренько опустил их в соответствующее отверстие и стал задавать кучу вопросов, постоянно что-то нажимая: - Коробку автомат