Тот, кто играет | Страшная история
Сегодня он сыграл пятую пьесу весьма сносно. Отодвинулся от пианино, закрыл глаза и замер в тишине, пытаясь преодолеть боль в пальцах. Сейчас он уже не мог ни игнорировать ее, ни списать на простую усталость. Кисти и пальцы болели так, будто их кто-то старался вырвать, выкрутить из руки. А что же будет дальше? При следующей игре?
Он открыл глаза и обернулся к неподвижно стоявшим.
-я не смогу больше играть, когда закончу последнюю пьесу?
Ответа не последовало. Тут, кроме него, никто не говорил. Но Слава понимал их. Правда, сейчас, они сами не знали ответа.
Парень вздохнул и поднялся со стула. Еще раз закрыл глаза, на минуту, а потом, когда открыл, оказался в привычно пустой комнате под крышей. Солнечный свет бил в окна, освещая каждый закоулок практически пустого чердака. На удивление чистого для помещения, в котором вот уже много десятилетий никто не жил.
Слава повернулся и пошел к выходу. Пальцы уже перестали болеть, но он боялся, что это лишь до следующего раза.
***
Слава появился на свет в хорошей, дружной семье. Его родители спорили редко, но если уж спорили, то так, что про их спор знали все соседи. Вот как в тот раз, когда решали, чем еще нагрузить сына помимо школы. Отец считал, что мальчика нужно отдать на единоборства, а мать – что мальчик должен играть и ходить в музыкальную школу. Сам Слава никуда не хотел. Еще обычное образовательное учреждение пришлось признать, как необходимое зло, от которого не отвертишься. Но еще куда-то ходить, это увольте. Правда, его никто не слушал
Родители, наконец, перестали спорить. Музыка победила. Но Славу не стали отдавать в музыкальную школу и в жизни семьи появилась учительница игры на фортепиано - Пульхерия Карловна – маленькая, пухленькая женщина лет пятидесяти с постоянной прической‒буклей на голове. Букля казалась всегда этаким большим пушистым клубком. Одевалась женщина всегда просто, но обязательно с каким-нибудь ярким акцентом в виде большой броши или красивой переливающейся заколки. Пульхерия Карловна казалась доброй бабушкой. Все в ней было мягким – руки, взгляд, улыбка, голос, движения. Даже очки с круглой оправой. Но как только она садилась за инструмент, менялась моментально. Казалось, что она выше и стройнее, все движение становились четкими, быстрыми, пальцы удлинялись как минимум на несколько сантиметров, а лицо словно сбрасывало маску и расцветало какой-то необычайной красотой. Даже непонятно было – а как раньше не замечали? Пульхерия Карловна была строга. Она не терпела неуважение к инструменту и к своей деятельности. Но и поиронизировать могла. Она рассказала Славе множество интереснейших историй про музыкантов прошлого. В том числе и про того, кто, не увидел в «самом полном музее пыток средневековья, содержащем все оружия пыток Европы» рояль. И сразу же спросил, где сей инструмент. Когда гид с удивлением объяснил, что у них нет ничего подобного, да и никогда и не было, то музыкант серьезно сказал
-В таком случае, вы не можете называть себя музеем с полной коллекцией орудий пыток. Не стоит обманывать посетителей. Ну, или поставьте тут рояль.
Все истории учительница рассказывала очень живо, в лицах. И, хотя Слава, как и любой нормальный ребенок, не очень-то и любил тренировать гаммы, и терзать клавиши, но сама Пульхерия Карловна смогла как-то примирить его с этой необходимостью. И даже начать получать удовольствие от игры. Возможно, что тут сыграла роль ее и методика учительницы. Она вовсе не стремилась заставить ученика по полгода зубрить одну и ту же пьесу. И к новому произведению они переходили сразу, как Слава обучался читать предыдущее.
К удивлению (и прежде всего самого Славы), он действительно сначала увлекся, а потом и начал добиваться настоящих успехов в игре. Даже уже сам начал придумывать мелодии.
Слава был мальчиком компанейским, и друзья у него имелись. Как и каждый мальчишка, он с удовольствием лазил там, где вроде бы и не очень можно.
Была у них на окраине города своя мистическая заброшка. Старый дом стоял тут еще до революции. Когда-то построен он был на деньги «общества попечительства», в которое входила верхушка местного дворянства. Обществом же дом и содержался, представляя из себя интернат для бедных девочек сироток. Тут они содержались до шестнадцати лет, обучаясь, питаясь, одеваясь за счет
Общества. В старших классах существовало разделение на педагогический и медицинский разделы. А во время выпуска девушка получала сертификат медсестры, либо учительницы. Воспитанницы Дома вполне могли рассчитывать на работу, приносящую кусок хлеба, так как учили их хорошо. Правда обучение было жестким, и за малейшую провинность девочек лишали обеда, ужина или прогулок. Также все ученицы были обязаны работать в саду и на огороде, и плоды их труда являлись неплохой добавкой к скромным блюдам.
Перед самой революцией члены общества разлетелись, а оставшихся смел уже шторм семнадцатого. После разбежались и воспитанницы с персоналом. Само помещение было занято представителями новой власти. Только просидели они тут недолго, очень скоро собрали вещички и выехали в другое, менее просторное здание. Причина? Слишком далеко от центра города. Но ходили устойчивые слухи о загадочных голосах, звуках, огоньках, и привидениях.
Как-то так получилось, что город стал расти в другом направлении, а дом так и остался на отшибе. Никто его не трогал много лет, и даже когда власти города пытались продать землю, или сдать, но все желающие, как рассказывали, быстро брали самоотвод, не смотря на то, что цена была гораздо ниже, чем должно стоить такое имущество. Конечно, это только укрепило слухи о сверхъестественном.
Да так и сохранились они до сего дня. И здание, и слухи. В Дом уже пробирались много раз – с камерами и без. Но новоявленных охотников за привидениями ждало разочарование. Никаких призраков, даже теней или неясных силуэтов. Разве что звуки странные, но их можно было бы объяснить, и совершено логически. Правда, это никого не останавливало и «Охотники» все шли и шли в странный дом.
Компания, в которой был Слава, состояла из пяти мальчишек одиннадцати-двенадцати лет. Стола осень, на календаре была суббота и не удивительно, что кто-то предложил пойти в странный Дом.
-а когда? – спросил Миха, самый младший. Ему едва едва исполнилось одиннадцать. Он был еще и мельче всех.
-А вот прямо сейчас можно, - сказал Юдж. По-настоящему Юджа звали Женя и он был признанным лидером их маленькой банды.
-Но сейчас же день! – возразил Слава. В свои двенадцать лет он выглядел как настоящий пай-мальчик – этакий ангелочек-блондин, худой, с тонкими правильными чертами и невероятной глубиной взгляда голубых глаз, длинными «музыкальными» пальцами. Что самое главное – относительно аккуратен. Но на самом деле первое впечатление было немного обманчиво. При всем своем внешнем спокойствии, Славу тянуло на «подвиги» чаще, чем остальных. Единственное, что доселе спасало его от крупных неприятностей это то, что он всегда инстинктивно пытался защитить кисти рук, и был достаточно умен, чтобы не вестись на слабо, когда «овчинка не стоит выделки».
-Потом могут прийти старшеклассники, - с сомнением сказал Генка. Этого плотно сбитого паренька с постоянно недовольной физиономией на почти круглом лице, можно было бы назвать «человек-нет». Потому что на каждое предложение он находил кучу отговорок.
-Тогда мы уйдем. Тихонечько. Но это ведь не дело – днем идти, - возразил Ник, Никита. Прямая противоположность Генке – высокий и тонкий как шпала, с очень подвижной физиономией, выражения на которой способны были меняться каждую секунду.
-С другой стороны – а кто нас ночью туда отпустит. – начал канючить Генка.
Слава едва удержался от хихиканья. А потом сказал
-А давайте туда пойдем в сумерках. Мы же ненадолго. Если уж там что-то есть, то как раз в сумерках лучше всего увидим.
-Почему? – спросил Юдж
-Ну…знаешь. В сумерках как раз раскрываются двери между мирами и привидение увидеть легче. Я читал где-то
Все решение одобрили и скоро двинулись к дому. Нужно было ехать достаточно далеко, и от родителей, конечно, попадет. Но что поделать?
Скоро дом предстал перед ними в лучах заходящего солнца. Выглядело строение все еще монументальным и судя по всему вовсе не собиралось разваливаться еще в ближайшие сто лет.
Кстати, эта удивительная устойчивость здания тоже приписывалась городским фольклором, именно тому, что там обитают привидения.
-Куда пойдем? – спросил Юдж. Сейчас они стояли на первом этаже и осматривали помещение. Большой холл, куча мусора, расписанные предыдущими посетителями стены, в общем, ничего особенного
-А давайте на чердак? – сказал Слава, - никто из этих интернет гениев до чердака так и не добрался.
-Странно. А чердак точно есть?
-Ты не заметил? Там окна и большие. Может, чердак тоже сделали жилым? Но все только по четырем этажам бегали, что я смотрел. Наверное, дверь не могли найти. Или заколочена Или…
-Давайте просто поищем.
Пролеты сохранились на удивление хорошо, но поднявшись выше четвертого этажа мальчишки уперлись в голую стену.
-Но тут же должна быть дверь. – недоумевал Слава. Он простучал всю стену без какого бы то ни было результата, - должна.
-Но вот нет, - в голосе Юджа тоже слышалось разочарование. За все время блуждания по дому они не видели и не слышали ничего странного.
Разочарованные, мальчишки пошли домой. И дома, конечно же, досталось. Для Славы самое обидное было, что считай, ни за что.
Ночью же ему приснился странный сон. Он был в доме, но на этот раз везде, в том числе и в помещении, стоял туман. Слава бродил по дому, четко зная, что ходит по четвертому этажу. Классы, кабинеты. Один класс заинтересовал его тем, что около стены там находилась винтовая лестница, ведущая наверх. Слава прошел по лестнице, поднял дверку. И чуть ли не вскрикнул от удивления – вот но – чердак!
Выбравшись наверх, Слава осмотрелся. Достаточно большое светлое помещение. Только тут он заметил, что туман рассеялся, и сейчас в лишенные стекол окна вовсю светило солнце, озаряя на удивление чистую комнату, в которой стояло пару остовов железных кроватей, полусгнившие тумбочки и стулья. И…фортепиано. Старый инструмент благородного темного дерева возвышался на небольшом подиуме, словно главенствуя над окружающим. Он выглядел так, словно время было не властно над ним.
Слава подошел и открыл крышку, а потом взял пару аккордов. Инструмент был в прекрасном состоянии. Клавиши не запали, и звуки были чистыми.
Слава услышал шаги позади. Резко обернувшись, он был настолько ошарашен, что даже не испугался. Хотя было чего
На Славу смотрели мертвецы. Такие вполне себе уже скелеты, с пустыми глазницами, с кое-где сохранившейся плотью и даже остатками волос. Все они ( две девочки, женщина, мужчина) были одеты весьма старомодно, но опрятно и чисто. У скелета мужчины- высокого и осанистого, даже свисала цепь от часов из кармана жилета. Складывалось впечатление, что эти личности совсем недавно отоварились в каком-нибудь магазине ретро-платья, или костюма для реконструкции.
Одна из девочек держала прижатой к груди красную книгу в мягкой обложке. Подойдя к все еще не двигавшемуся Славе, девочка протянула ему. Слава взял не без страха. Нотная тетрадь.
Толстая книженция. Вот только всего лишь на девять произведений. Большая часть листов тетради пустовала. Слава хмыкнул, и сел на стул, который вдруг стал выше, и теперь руки доставали до клавиш точно так, как надо было. Раскрыв и поставив перед собой нотную тетрадь, Слава попытался сыграть первую пьесу. Но не смог. Очень трудно. Пальцы, чтобы те правильно ударяли по клавишам, наверное, заплести в узел надо – не иначе. Плюс пьеса должна была быть быстрой.
Мальчик повернулся, но никого не увидел в помещении. Удивиться этому он не успел, так как проснулся.
Некоторое время Слава лежал, силясь понять, что значит его сон – такой непонятный и яркий. Ну а потом все же пришлось вставать, конечно.
Как-то сегодня все приятели были заняты. И, позанимавшись немного, подготовив уроки, поиграв на компе, Слава все же не выдержал. Отпросившись у родителей, прямиком направился к Дому.
Его даже нисколько не удивило, что все было так, как он видел во сне. Класс, винтовая лестница, чердак, залиты солнечными светом и словно убранный прилежной горничной. Фортепиано, на лаковом покрытие которого играли солнечные зайчики.
А вот то, что крышка была открыта и на пюпитре стоит открытая нотная тетрадь именно с теми самыми нотами – это почему-то уже напугало. Слава подошел к инструменту, проверил, еще раз попробовал сыграть и сбился через десять секунд
Потом повернулся и вновь увидел ИХ. Да, теперь он видел, что окружают его призраки – ведь сквозь них он видел окружающее. Но вот страх почему-то прошел. А еще он вдруг начал их понимать. Не то, что это было какая-то мысленная речь или чтение мыслей. Просто ему пришло понимание того, что они хотят.
-Я должен сыграть? Все пьесы? Но зачем? – спросил Слава
Мужчина пошел к мальчику. Своей костлявой рукой он взялся за цепочку и вынул большие золотые часы. Открыв крышку, протянул часы на ладони Славе.
-что это? – мальчишка с любопытством посмотрел на циферблат. И скоро сам все понял. Потому что перед ним развернулась картина из прошлого. Слава видел и слышал все, словно незримо присутствуя при событиях.
***
-Ну душка, Мила, это совершеннейшим образом безопасно, - невысокая черноволосая девочка лет четырнадцати, в залатанном и бедненьком, но чистом коричневом платье и более темном фартуке поверх, держала за руки другую девочку. Та была ниже своей визави, тоньше, и обладала удлиненными, в современном мире бы могли сказать «какими-то эльфийскими» чертами лица. Взгляд то ли зеленых, то ли голубых глаз был если не испуганным, то очень настороженным
-Ты уверена, Тати? – спросила она еще раз.
-Ну конечно! – я же говорила, - вот и Варя с Тирой согласны.
-Ладно, я приду. Главное, от Селедки сбежать. А теперь пошли на урок. А то Митрофанчик сегодня говорят злой – ужас.
Слава не только видел девочек, но каким-то образом получал и информацию о них. Он знал, что все четверо – воспитанницы здешнего приюта. Все четверо учатся в педагогическом отделении, готовясь в будущем зарабатывать свой хлеб как учительницы или гувернантки. Варя и Тати жили здесь – комнат было мало, а воспитанниц как-то много образовалось, и их определили на чердак. Фортепиано вынесли туда же, когда приюту было пожаловано новое самим великим князем Константином Николаевичем. На удивление, хотя комната была маленькая и спускаться подниматься в нее нужно было через класс,другие воспитанницы завидовали. А Тати могла приглашать в эту комнатушку самых избранных, в число коих все стремились попасть.
А вот что девочки сейчас собирались делать – Слава не знал. Даже когда попытался подумать об этом, голову словно сдавило раскаленным обручем. Но тут же он увидел другую картинку. Вновь чердак, но кровати были отодвинуты к стене, вокруг пианино на полу и стене начерчена загогулина в которой с трудом угадывается пентаграмма, стоят свечи разных мастей, размеров и уровней использованности. Четырех девочек, которые тут сидели, он знал так, будто видел их уже и общался с ними не раз.
Мила – на самом деле Катерина Ставская – отличница, милая девочка, получившая прозвища Мила или Олененок от товарок за свою воздушность, всегда мягкий голос, который никогда не повышался ни на кого, готовность всегда выслушать и помочь, и некую пугливость.
Тати – Татьяна Тихая – вертлявая барышня, совершенно не соответствующая своей фамилии, В чертах лица этой девчонки читались цыганские черты дальних предков. Она всегда была впереди товарок в шалостях. Сама она рассказывала, что ее бабушка была ведьмой-колдуньей и ей, Тати, перешел по наследству этот дар.
Варя – Варвара Строгая или Поповна – дочь сельского священника оставшаяся сиротой после гибели в пожаре своей семьи. Она была немногословна, всегда поджимала толстые губы. Соблазнить эту девочку, обладавшую настоящей крестьянской практичностью, было сложно. Но перед Тати, которая являлась ее кумиром, она не могла устоять.
Тира – еще одна Татьяна, но уже по фамилии Сироткина, была тихой, малозаметной девочкой, которая была рада любому случаю, когда ее берут в компанию. Эту девочку когда-то подбросили на крыльцо приюта, и никто не знал ничего о ее родителях.
И опять Слава почувствовал, что нечто не так. Что-то совсем мерзкое и липкое было рядом. Словно наблюдало в окна, ожидало, скреблось в нетерпении. Он хотел крикнуть, сказать, что не надо этого всего, не надо того, что они сейчас хотят сделать, но его не слышали и не видели. Все равно что при
просмотре фильма герою кричать. Только вот жаль – это был отнюдь не фильм. А Тати продолжала вещать.
-Ну вот, я читала у некого профессора Залесского, что изначально вся музыка, поэзия, и живопись – изначально возникли не для того, чтобы просто читать, смотреть на это, а как магические действа. И использовались исключительно в магии.
-А ты уверена, что это безопасно?
-Разумеется! Моя бабушка бы никогда не пожелала вреда мне. И она говорила, что я способная ученица! Я точно знаю, как и что делать.
-Не знаешь! Ты не фига не знаешь, идиотка! – крикнул Слава, но как и в прошлый раз в пустоту. Ему сейчас, как на ладони были видны мысли и чаянья Тати. Девушка уже договорилась со своим верным рыцарем Варей, что та, после «магических действ». Упадет на пол и станет изображать из себя припадочную, а потом заговорит другим голосом. Варя это умела, но только Тати призналась в своем даре. И у шалуньи сразу же возникла идея. Они вместе с Варей приготовили даже бумажки, монетки, перья, рассовали их по разным местам, некоторые должна была «изрыгнуть» Варя, кога типа в нее бы вселился демон.
Заклинание придумала сама Тати. Ничего необычного. Просто набор слов. Но почему же именно этого набора слов ждала невидимая тьма за окнами? Почему она не могла войти просто так? Десятки почему роились в голове, когда Тати подошла к пианино и поставила на пюпитр уже знакомую Славе нотную тетрадь. Остальные трое начали зачитывать выданное им «заклинание». Сидя полукругом на полу. Девушка просто отлично играла, Слава даже обзавидовался бы, если бы только не видел, как сгущается за окнами тьма, обретая черты то какого—то зверя с кучей зубов, то странной, невероятно искаженной до нереальности человеческой физиономии, то просто словно некоего моллюска с кучей мерзких, присасывающихся к окну щупалец.
Тати сыграла только одну пьесу. Напряжение нарастало. И вовсе не из-за игры. Похоже, девчонки все же чувствовали, что что-то не так, как должно быть, но сама музыкантша не замечала ничего, слишком увлеченная игрой и своими мыслями.
И тут случилось. Слава закрыл глаза, но даже через закрытые веки он видел, как распахнулось под порывом ветра( как казалось девочкам). А на самом деле под напором тьмы окно, погасли все свечи, мигом. Девушки заверещали. Когда удалось восстановить спокойствие, Тати закрыла окно и девочки вновь зажгли свечи. Но тьма осталась, притаившись по углам.
-Что случилось? Так должно быть? – спросила Олененок
-Нет. Не должно, - Сказала Тати, - мне нужно разобраться.
-Ну ты же говорила…
-Я знаю, что я говорила, - отрезала Тати. Она была бледна и кусала губы. Девочки, не решились задавать ей больше вопросов. Просто ушли.
Картинка вновь сменилась. Теперь Слава видел здание, сверху. Тьма прекрасно себя тут чувствовала. Она выросла, и окутала весь дом. Очень похоже было на паутину. И Слава увидел, как эта паутина ловит души тех, кто жил здесь или хотя бы был сильно привязан к этому зданию. Не всех, некоторые души все же умудрялись выбраться или вообще не подходить близко, хотя здание и манило их – ох, как манило. Слава чувствовал это на своей шкурке. Всего он насчитал душ тридцать. Может, их было и больше.
Слава вновь был в комнате на чердаке. Вокруг него, молча столпились все пленники дома. Они смотрели и ждали его решения.
-Но я не понимаю, как… - начал было Слава. – вы-то сами уверены в этом?
Они были уверены. Возможно, у Тати действительно были способности, о которых она не знала. Но она пригласила тьму, чтобы спросить у нее. Вот только чтобы завершить ритуал и выгнать тьму, нужно было сыграть все пьесы. Призраки тоже не теряли времени, пытаясь выбраться из ловушки. Они смогли дать силу нотной тетради, но увы, инструмент был для них недоступен. Только живой мог прикоснуться к нему. И сыграть.
Слава помотал головой.
-Хорошо, я попробую. Но я не смогу так сразу. Мне нужно время.
Было непросто находить время, чтобы отправляться в Дом и тренироваться. Жизнь шла своим чередом и Слава все больше посвящал время музыке. Уже и серьезные седовласые профессора из консерватории прочили ему блестящую карьеру. Но чтобы попасть в консерваторию, нужно было упорно трудиться.
А каким-то образом принести ноты домой, пусть даже и в качестве фотографий, Слава боялся. А ноты, как оказалось, были не просто сложными.
Но вот, он смог сыграть первую пьесу, потом вторую
Боль в пальцах как раз появилась после второй. Слава решил сначала, что это от усталости, к тому же боль скоро прошла.
После четвертой, когда он не смог играть месяц – пальцы при попытках сводило от невыносимой боли, он начал что-то подозревать.
***
Пятая пьеса и все больше боли.
А подозрения уже были готовы оформиться в уверенность.
Выйдя на улицу, Слава улыбнулся солнцу. И задумался. А потом рассмеялся. Ну конечно же! Вот он лох! Он так спокойно играл все это время и тьма, сумевшая опутать паутиной все здание, не трогала его. А глупый музыкант даже не думал, почему. Тьма знала – за все нужно платить. И даже жертвовать. Разве не логично, что заплатить за свободу тридцати с чем-то душ нужно более существенным, чем просто трудом и временной болью?
В следующий раз в дом Слава пошел через неделю. Молча поднялся на чердак, молча сел за инструмент и начал упорно пытаться проиграть шестую пьесу. Был бы он литературным персонажем, наверное, он бы долго мучился, раздумывал, принимал и отвергал решения. Но Слава был простым подростком. И ему просто стало стыдно. Перед собой. Прямо как маленький мальчик расхныкался. И перепугался так, что чуть в штаны не наложил.
Методично Слава стучал по клавишам, даже не отнимая взгляд от нот. Хотя знал точно – ОНИ пришли.
Шестая пьеса получилась практически сразу же. И пальцы после не болели. Наоборот, даже как-то легче играть стало.
Седьмая пьеса, восьмая.
Нельзя сказать, что перед девятой Слава не сомневался. Сомневался и опять вернулся страх. Но ненадолго. В конце концов, как говорила его бабушка «Бог не выдаст – свинья не съест». Все же был свойственен Славе дух авантюризма, что ему самому в себе, кстати, больше всего нравилось. Жил бы в другом веке – пошел бы в пираты. Или в исследователи Африки – сейчас там-то, по мнению Славы совсем нечего уже было исследовать.
Девятая пьеса оказалась на удивление сложной. Долго ее изучал. Хотя вроде и ноты легкие и уже пальцы приучены, но вот не давалась и все тут.
Слава пыхтел, злился, из-за злости делал глупейшие ошибки, но упорно не сдавался. А тут еще дома был напряг. Готовился к поступлению в колледж искусств, ибо даже такого талантливого мальчика нельзя принять в консерваторию без оного колледжа или музыкальной школы.
Но все равно, Слава находил время долбить несчастную пьесу. Пока, наконец, не сыграл ее всю весьма прилично.
Прозвучал последний аккорд и Слава отнял пальцы от клавиш. Потом осторожно взял тетрадь, закрыл крышку фортепиано, и обернулся. Да, они все стояли здесь. Но были это уже не скелеты. Вполне нормальные люди, которых можно было бы принять за участников какой-то реконструкции, или актеров исторического фильма, если бы не просвечивали все же немного. Статный скелет, что показывал Славе прошлое с помощью часов, превратился в действительно представительного мужчину с гордым профилем, благородными чертами лица, пышной шевелюрой, и мечтательными темными глазами.
Были там и парочка учительниц – одна высокая с поджатыми губами на постной физиономии дама с редкими волосами, которые были аккуратно уложены в жесткий пучок, что, конечно, же способствовало наверное, еще большему их выпадению. Вторая – миловидная невысокая девушка лет двадцати, с чистой и свежей кожей, блестящими зелеными глазами, и изящной фигурой. Именно вокруг нее в основном собрались ученицы. Разные тут были девочки – худышки и плотненькие, высокие и низкие. Всем им было лет по шестнадцать -семнадцать. Была здесь и Тати, которая повзрослев, стала настоящей красавицей. Вместе с ней стояла и ее верным рыцарь – Варя.
Слава разглядывал их и думал – неужели они действительно все умерли в таком возрасте? Скорее всего, оказавшись в «паутине», они стали выглядеть так, как выглядели, живя и преподавая здесь.
Опять же никаких слов не последовало. Призраки упорно молчали. Или может, не могли ничего сказать? Но Слава чувствовал их благодарность. А потом они начали уходить. Просто растворялись в пространстве. А Слава почти физически слышал, как рвутся, лопаются нити паутины, сковавшей дом.
Парень не стал дожидаться ухода последнего призрака. Положил нотную тетрадь на остов одной из кроватей и, открыв люк в полу, начал спускаться вниз
Как и всегда, парень был очень осторожен на кажущейся хрупкой лестнице. Как он умудрился навернуться – вообще не мог сказать. Но полетев на пол, Слава инстинктивно выставил вперед руки и ноги - ну в конце концов, ведь не такая уж и большая высота. А потом заорал от боли.
Правая кисть подвернулась под тело и звук хруста, показался Славе громче барабанной дроби. С трудом вытащив руку он увидел, что не только кисть, но и пальцы сломаны, раскорячившись словно неживые отростки какого-то странного и страшного на вид осьминога. Боль была адской.
«Значит, это правда. И мне не показалось. И вот так теперь» - странно, но не смотря на боль, мысли были четкими и ясными. Слава не мог оторвать взгляд от покалеченной руки. Это был конец всем его мечтам и долгой упорной работе. Волна непонимания и обиды, за которой даже боль показалась не такой сильной, накрыла с головой. Но ненадолго. Потому что следом за ней, полностью вытесняя из сознания, пришла какая-то злость и еще что-то непонятное, но тоже злое и сладкое, заставившее Славу расхохотаться.
-Вот так, значит, да? – заорал он сквозь непонятно к кому обращаясь. – ну и пофиг, пошли вы! Пошли вы все, слышите?!!!!
Боль неожиданно отступила, сменившись чувством холода и покалывания в руке. Перед Славой на корточки присела Тати. Девушка накрыла покалеченную руку парня своими призрачными руками, даря приятную прохладу.
А потом все исчезло и Слава потерял сознание.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
-Но зачем, зачем тебя туда понесло. – мать не переставала сокрушаться. –а если бы в то время, когда там бомжи костер разожгли?
-Какие бомжи? - Слава все никак не мог оторваться от разглядывания того, как он шевелит пальцами совершенно здоровой правой руки. Завораживающее, надо сказать, было зрелище. Когда очнулся в больнице и впервые его увидел, сначала подумал, что все – шиза таки пришла. Но, потом решил, что наверное, нет. Еще без шизы поживем немножко.
-Обыкновенные. Залезли туда, три дня назад. Развели костер, видать, еду готовили или грелись. И сожгли все. Пожарные не успели. Да, я думаю, туда особо и не торопились. Дом пустой, на отшибе, рядом зданий нет
«Но там я никогда не видел бомжей» - чуть было не воскликнул Слава, но вовремя прикусил язык.
-А точно бомжи? – спросил лишь
-Да больше некому. Они, конечно убежали. Но как еще могло все загореться? В доме не электричества, ни газа.
-Ну да, конечно.
-А вот теперь, - продолжала причитать родительница, - Петровский – отличный врач. Но даже он говорит, что хромота, возможно , останется на всю жизнь. На всю жизнь, представляешь?
-Обидно, - пробормотал Слава
-Да ты вообще меня слушаешь?
-Да, хромота, на всю жизнь. Но я же не ногами играть буду
-Играть?
-На фортепиано. Не ногами же?
Мать вздохнула. С одной стороны она была рада, что сын не впал в истерику. Но с другой – это было странно, конечно. А с третьей – теперь он точно лазить, где ни попадя не будет. Просто физически не сможет. Еще немного повздыхав, мать попрощалась, поцеловала Славу в лоб и пошла к выходу – время посещения заканчивалось.
А Слава думал : «Это получается, что привидения или паутина держали дом? Забавно. И все же, Тати спасла его руку? Или он упал и все ему привиделось? Но ведь разве тогда даже в глюках не должна была бы болеть сломанная нога? Или…или девушка смогла не полностью спасти его от проклятия дома, а хотя бы немного его смягчить? Так, что оплата все равно последовала, но не такая суровая?»
Вопросов в голове роилось масса. Но, к своему собственному удивлению, самым животрепещущим в конце концов оказался «А сможет ли он найти в реальной жизни такую же девушку, как Тати?»
Он даже был бы нет против, если бы эта девушка оказалась ведьмой. Настоящей.