Продолжение поста «Взгляд со стороны»
- В более ранние времена человеческая жизнь не была так ценна… - неуверенно произнес мой гость.
- Она никогда не была ценна, - с нажимом сказал я. – Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Просто наши предшественники, извините за просторечие, меньше кривлялись в этом отношении, нежели наши современники. Пойманному на рынке вору без разговоров рубили правую руку прямо на том же прилавке, убийцу почти сразу же вешали на ближайшем дереве, хаму мгновенно ломали нос и прочие выступающие части тела, стоило ему изречь нечто оскорбляющее слух. И наоборот – убивали с целью ограбления за ближайшим поворотом, рабство было узаконено и неприкрыто, феодальные князья вовсю пользовались правом «первой ночи» и самосуда, а спартанские мужи проводили нехитрую дифференцировку новорожденных, кидая более слабых в пропасть. В Европе церковь, базирующаяся на «не убий», радостно жгла еретиков и гоняла крестовые походы, истреблявшие все живое инаковерующее, на Западе линчевали негров и вырезали коренных обитателей Америки, в Стране Восходящего Солнца среди мужчин считалось абсолютно нормальным во избежание позора убить своих детей и распороть себе живот. Вот она, ваша пресловутая ценность. Сейчас ценность декларируется, да. Но только, как я уже сказал, теория не соответствует практике.
- Но есть же определенный закон, гарантирующий защиту жизни?
- Закон у нас давно сродни дышлу, - горько усмехнулся я. – В силу своей косности и отдаленности от простого смертного он доведен до абсурда. В попытке избежать ущемления чьих-либо прав закон volens-nolens начинает валять дурака, действуя строго противоположно тому, чему он задуман. Вы новости последние не смотрели? Нет? А жаль. Там показывали убийцу, похищавшего и отправившего за три года на тот свет пять девочек, которых он предварительно и неоднократно насиловал. По мне, простому смертному, чтобы задушить эту скотину, вполне хватит найденных у него в подвале дома трупов. А он сейчас сидит в ИВСе, на государственном пайке – то бишь все мы, в том числе и родители убитых девочек, сейчас оплачивают его проживание. И охраняют его трепетно, как бриллиант короны, чуть ли не взвод ОМОНа сторожит. А кто охранял тех девочек? Далее будет суд, этой мрази еще предоставят адвоката, который будет ее защищать (опять же, оплата его труда будет осуществлена деньгами налогоплательщиков) – и дай то Бог, чтобы не защитил – а потом, по окончанию долгоиграющей тягомотины с доказательством его вины, как будто мертвых тел мало, у нас жутко ценят человеческую жизнь и в силу этого отменили смертную казнь, этого, с позволения сказать, человека, отправят в тюрьму. И он будет жить дальше, опять же, на государственных харчах, за наши налоговые деньги; жить, не скажу, что долго и счастливо, но жить – он, угрохавший пять ни в чем не повинных душ!
«Чебурашка» провел рукой по волосам, звякнув цепочкой. Видно было, что он слегка ошарашен услышанным.
- А вы говорите – ценность, - злорадно сказал я, испытывая плохо контролируемую потребность «дожать». – Ценность эта эфемерна и размыта, существует, в основном, на бумаге.
- Мне непонятна ваша позиция. То есть, вы считаете, что лучше вернуться к ранним формам общественного взаимоотношения, когда убийство было нормой?
- Оно и сейчас норма. Нам ежедневно в уши сгружают информацию о том, сколько было убито заложников очередного «борца за свободу» при попытке его задержать, сколько пассажиров сгорело заживо при аварийной посадке самолета, отлетавшего три срока своей эксплуатации, сколько утонуло, задохнулось, не родилось, повесилось… Мы даже не вздрагиваем, слушая и наблюдая все это. Мы привыкли. А привыкают обычно к тому, что повторяется часто и регулярно.
- И вы считаете, что логичнее бросать детей в пропасть?
Сверчок издал истеричную трель и замолчал. Я пересел со стола на стул, сообразив, наконец, что беседа затянется.
- Как вам сказать… Как дитя своей эпохи, воспитанный в духи гуманной философии, которую вы сейчас защищаете, я, разумеется, не могу за это проголосовать. Более того, я работаю в службе, которая призвана всеми имеющимися у нас на вооружении силами этому помешать. Но как человек мыслящий я все же считаю, что инкубировать заведомо нежизнеспособные элементы системы нелепо.
- То есть?
- То есть все то, что живет, дышит и питается на нашей планете, сформировалось путем естественного отбора и борьбы за существование. Ну, почти все… кое-что создано искусственно, но не об этом речь. А принцип борьбы за существование прост – выживает сильнейший. Это жестоко с точки зрения нынешней морали, но это гораздо эффективнее с природной точки зрения. Потому что только это предохраняет нас от деградации.
- А вы считаете, - недоверчиво усмехнулся «Чебурашка», - что человечество деградирует?
«Если достанет блокнот и начнет записывать – вышвырну за дверь», - мелькнула мысль. Вопрос провокационно журналистский. Но мой гость ничего не достал, продолжая изучать меня взглядом.
- Я не считаю. Я знаю это. Сейчас человечество можно сравнить с красивым хрупким цветком, растущим под хрустальным колпаком, где искусственно создана нужная температура, влажность, питание и прочие условия существования. Но если в силу чего-либо этот колпак раскокать – цветок, поверьте, долго не проживет. Так оно и есть. Мы настолько прикипели к батареям центрального отопления, телевизорам, машинам, анальгину и горячей пище, очищенной химически от канцерогенов, что просто не выживем, если все это махом исчезнет. Спартанцы, когда выбирали детей поздоровее, понимали еще тогда, что если бы они взвалили бы на себя всех больных, немощных и увечных, они, может, и выглядели бы благородно в чьих-то там глазах, но тогда они никогда не стали бы самым сильным военным государством в Древней Греции. А мы этого не понимаем. И деградируем, как следствие. Если раньше девки рожали в поле, практически не прерывая жатвы – и рожали здоровых, доношенных детей, то теперь какая женщина родит без обязательных патронажей, массы анализов, еженедельного осмотра гинеколога, инфекционного контроля, психоэмоциональной подготовки к родам, стимуляции родоразрешения, эпизиотомии, ушиваний, обученного медперсонала, занимающегося родовспоможением? Да она умрет без медицинской помощи при осуществлении физиологического, по сути, акта – того акта, который она же пару сотен лет назад осуществляла самостоятельно, нормально и беспроблемно. Что дальше? Скоро мы уже по большой нужде будем ходить только под врачебным контролем?
- Мне кажется, вы сгущаете краски. Если бы ваше общество, как вы утверждаете, деградировало, разве существовали бы все достижения науки, которыми оно пользуется?
- О да, - усмехнулся я. – Интеллектуально мы прогрессируем. Только я бы назвал это не эволюцией, а компенсацией. Знаете, как у слепых – за счет отсутствия зрения у них развивается великолепный слух. Так и мы, мыслим возвышенно за счет регрессии общественного уровня здоровья. А уж он-то у нас ниже плинтуса. Даже по сравнению с аналогичными годами прошлого века, чего далеко ходить? Кто слышал тогда об остром инфаркте миокарда в девятнадцать лет? Об инсульте в двадцать четыре? А сейчас такое сплошь и рядом. Это как, показатель прогресса?
- Может, это плата за прогресс?
- Ерунда. В той же древней Греции практиковалось гармоничное развитие души и тела, сочетавшее в себе как воспитание интеллекта, так и воспитание физического здоровья, которому, как известно, также нужно учиться. И такой деградации, как сейчас, не наблюдалось. Да и сам прогресс нашего общества относителен – он больше напоминает ремиссию болезни, затихшей на время, дабы набраться сил и перейти на новый этап. Если вспомнить причину вашего появления здесь, то раньше бездомные тоже были, если вы в курсе. Только в царские времена имели место быть так называемые богоугодные заведения, специально для данной категории людей. Господствовавшая позже в стране Советская власть тоже худо-бедно их пристроила, организовав дома престарелых и трудовые колонии, а также больницы и отделения сестринского ухода для тех людей, кто оказался на обочине жизни. А теперь все это рухнуло, терапия дала лишь временный эффект, бездомных снова полный город, да только теперь мало кто ими интересуется. Даже богоугодных больниц для «обмирающих» не осталось. А вы говорите – прогресс.
- Но…
- Возьму я сейчас этого бомжа в машину, - продолжал развивать тему я, внезапно разозлившись. – Что дальше? Куда мне его девать? В больницу? Это не приют для бездомных, это заведение, куда поступают тяжелые больные с характерными клиническими показаниями для госпитализации. Плюс, за свое лечение они, хоть и опосредованно, но платят, ибо имеют страховой полис. У бездомных полиса нет – и за свое проживание, лечение и питание он никак заплатить не сможет. Разве что «большим спасибом», которое, может, и утешит лечащего врача, но для бухгалтерии будет слабым аргументом, когда обнаружится, что выделенные больнице деньги налогоплательщиков ушли на человека, который налоги не платит и вообще – противопоставляет себя государству, никак не работая на его благо. За такой альтруизм все руководство мигом схлопочет по шапке. Поэтому в больницу его, разумеется, не положат. Так что же мне с ним делать? К себе домой везти?
- Я с трудом верю, что у вас нет учреждений, занимающихся уходом за подобным контингентом, - признался «Чебурашка». – Ведь у вас такая мощная система организации здравоохранения.
- Система у нас мощная в торсе, - кисло улыбнулся я, - зато хромая на обе ноги. Именно проблема ухода у нас и является болевой точкой. Самая низкооплачиваемая ставка в медицине – ставка санитара. Их не считают медиками, не смотря на то, что они работают в медицине, и труд их тарифицируют крайне невысоко. Так, не должность, а синекура, время убить! А больным ведь требуется не только квалифицированная медицинская помощь, но и своевременный, грамотный уход. Их может оперировать золотой просто хирург – не без своевременных перевязок, подмываний, кормлений в постели, подкладывания судна, профилактики возникновения пролежней и чистки зубов больной загнется на третий день после операции от развившейся инфекции. Врач этим заниматься не будет – у него своих обязанностей выше крыши. А санитар… поверьте, никогда не было у дверей стационара толпы людей, готовых за грошовую зарплату выгребать вручную, извиняюсь, чужое дерьмо из-под чужих ягодиц двадцать четыре часа в сутки. Сейчас же, в рамках все возрастающего социального неравенства, их и того меньше. Какой юноша захочет таскать тяжеленные биксы, вонючую мочу и фекалии плюющихся туберкулезной мокротой бомжей, если зарплата при этом не покроет даже дорожных расходов поездок на работу в переполненной маршрутке? Да его друзья, что раскатывают на иномарках с кожаными салонами и встроенными компьютерами по безбожно дорогим ночным клубам, на смех поднимут. Какая девушка захочет уродовать сутки волосы под колпаком, не носить косметики, губить осанку при перекладывании тяжеленных больных и забыть о маникюре, иными словами - махнуть рукой на средства обольщения потенциального мускулистого голубоглазого блондина, являющегося по совместительству сыном арабского шейха-мультимиллионера – и все это за копейки, которые можно легко потратить за день на квартплату? И то – не хватит… Сейчас у молодежи другие герои – криминализированные дяди и тети, которые посредством стрельбы и мордобоя вершат справедливость, попутно огребая массу денежных знаков. Вот это – круто! Вот за это – уважают и уважать будут! Этим можно прихвастнуть в компании за бутылкой пива. А попробуй рассказать в той же самой компании, как ты чудесно обработал гнойную рану, как великолепно вскрыл карбункул, как профессионально ввел мочевой катетер и как мастерски поставил сифонную клизму – тебя из-за стола вытолкают, чтобы аппетит порядочным людям не портил.
- Это звучит пугающе, но, все же…
- Есть, конечно, больницы сестринского ухода, - перебил я. – У нас одна даже существует. Да вот только попасть туда не так просто – узнавал, было дело. Бесплатно, опять же, никто этого бездомного досматривать не будет. Люди, помещаемые в этот стационар, перечисляют свою пенсию на его счет, собственно говоря, оплачивая уход и процедуры таким вот образом. Да и то, чтобы туда попасть, их должны осмотреть представителя управления социальной защитой населения и вынести свое заключение, что, да, человек одинокий, беспомощный и нуждается в уходе в ЛПУ стационарного типа. По «Скорой» его туда, разумеется, никто не положит.
«Чебурашка» растерянно взлохматил светлые волосы, снова зазвенев своей цепочкой.
- Я… не знаю… вы меня, если честно, смутили. После нашего разговора все, вместо того, чтобы проясняться, еще больше запуталось. Вы – относительно высоко развитая раса, раз пользуетесь такими техническими благами, как машины, глобальные компьютерные сети и сотовые телефоны! Неужели при всем этом вы не способны организовать собственное самосохранение?
Моя улыбка вышла кислой, как свежевыжатый лимонный сок.
- Способны-то мы, способны, да только кто его будет организовывать?
- То есть?
- Кто конкретно этим будет заниматься?
- Ну, у вас же есть люди на руководящих должностях, предназначенных для… вы снова смеетесь?
- Извините, - откашлялся я, силой сгоняя ухмылку с лица. – Все время забываю о вашей наивности. Понимаете, люди на руководящих должностях слишком заняты сохранением собственного места и собственного заработка, чтобы отвлекаться на нужды каких-то там медиков и какого-то там населения. У них и так своих дел хватает, чтобы нашими заниматься. Недосуг…
- Но они же несут какую-то ответственность, отчетность?
- Перед кем? Перед медиками? Перед бабушками-пенсионерками? Вы всерьез считаете, что они регулярно и подробно отчитываются перед нами о потраченных средствах, проделанной работе и обоснованности трат и распределении ресурсов?
Мой гость заерзал на кушетке.
- Хорошо, ну а вы? Почему не требуете реорганизации системы охраны здоровья?
- Мы? – удивился я, картинно вздергивая брови. – А что – должны?
Мы некоторое время помолчали, разглядывая друг друга.
- Может, я плохо выразил свою мысль? – наконец произнес «Чебурашка». – У меня нет трудности с языком, но нюансы в диалекте…
- Нет, мысль вы свою выразили предельно четко. Просто не учли некоторой подоплеки.
- Какой?
- Начнем с того, кто в ком нуждается: мы в пациентах или пациенты в нас?
- Вопрос риторический.
- И, все же, я хочу слышать ответ от вас.
- Разумеется, пациенты нуждаются в вас.
- Значит, у кого должен быть больший интерес в совершенствовании сферы здравоохранения? У нас или, все-таки, у пациентов? И кто должен требовать от руководства добавления бригад «Скорой помощи», покупки нового диагностического оборудования в стационары, оснащения новейшими лекарственными препаратами аптек, регулярного повышения квалификации всех медицинских работников? В чьих это интересах? В моих? Да мне до лампочки, если честно – буду ли я работать на старом кардиографе, буду ли на новом, оплата моего труда от этого не изменится. Я заинтересован в повышении качества диагностики лишь опосредованно – дабы не проморгать нечто угрожающее и не загреметь под суд за это. А вот пациент в этом качестве заинтересован кровно, так как если в моем случае речь идет лишь о свободе, в его случае речь идет о жизни. Его жизни. Так кому, все же, надо требовать этой самой реорганизации?
- А почему население этого не делает? – поинтересовался «Чебурашка». – Сказанное вами вполне логично – почему бы не довести это до умов людей и не направить их по этому пути? Да, думаю, есть среди них те, кто не нуждается в разъяснении, кто способен сам сообразить, что необходимо предпринять. Какова же причина того, что никто не требует?
Я грустно усмехнулся, воровато глянул на дверь и, поколебавшись, достал пачку сигарет.
- Я закурю, вы не против?
«Чебурашка» помотал головой.