Первопроходец
Оставшиеся до конца калибровки часы тянулись, как смола. Яна не находила себе места. Она металась из своего модуля к терминалу и обратно, молчаливая и бледная, и это молчаливое кипение нервировало Славу больше любой истерики. Когда на таймере оставалось меньше часа, она присела на ящик неподалёку, но не могла усидеть и десяти секунд. Руки сами по себе терли колени, скребли ладони, поправляли и без того идеальный пучок волос. Она чесалась изнутри, и Слава чувствовал этот зуд на собственной коже.
— Да улетишь ты уже, угомонись, — его голос прозвучал резче, чем он планировал. Нервозность оказалась заразной. — У тебя в запасе ещё два года, картошка. Жениться и развестись успеете.
— Хватит, — прошептала она, отчаянно сжимая и разжимая кулаки, и в этом шёпоте была вся накопленная дрожь.
— Полчаса всего, выдыхай, Янот.
Она вжала ладони в виски, будто пытаясь сдавить бушующий внутри шторм.
"Молчи, молчи, молчи...", - бился пульс в голове Яны. - "Ничего не говори ему, иначе все сбудется, молчи..."
— Есть ещё план, — продолжал он, сам не зная, зачем говорит это, просто чтобы заполнить гулкую, давящую тишину. — Заведи...
"Нетнетнетнет, не произноси...". Воспоминание о золотом счастье ударило из всех сил, Архив показал ее не только со своим любимым, их было там трое, был маленький теплый комочек с ее глазами и его улыбкой. Самая сладкая и чудовищная ложь из всех возможных. "Я не могу..."
— ...ребёнка. Тогда, если с Лехой что и случится, будет ради кого жить. Якорь.
Стеклянная струна внутри Яны удерживающая ее звенела и дрожала.
— Я не могу... — её голос сорвался.
— Всё ты можешь.
Дзынь. Струна разлетелась, Яна потеряла опору и полетела в темноту.
— Сейчас улетишь, и всё это будет как страшный сон.
Эти слова Яна уже не слышала.
Она сорвалась с ящика и заходила по кругу: к терминалу, чтобы в очередной раз увидеть безжалостный обратный отсчёт, к столу с инструментами, где её взгляд скользнул по блестящим металлическим стержням, и снова назад. Движения были резкими, птичьими.
— Я не могу иметь детей, — выпалила она в пол, и тут же, будто прорвав плотину, добавила, поднимая на него взгляд, полный чистого, дикого ужаса: — И я не сказала тебе… я видела... перед тем, как улететь, я видела… я тебя убью.
И в её руке, схватившей что-то со стола, блеснул стальной клинок отвёртки.
Реакция Славы была лишена мысли, чиста и точна, как удар пружины. Стул, на котором он сидел, взлетел и врезался в её голову с правой стороны.
"Хоть это не сбудется" - успела промелькнуть мысль в голове Яны.
В следующее мгновение его кулак, без размаха, с короткой страшной силой, прилетел ей в челюсть слева. Хруст, больше похожий на щелчок. Мир Яны погас.
Она осела, как подкошенная. Он успел подхватить её, смягчив падение, и бережно уложил на холодный пол. «Против лома...», — беззвучно прошептал он себе, глядя на её обмякшее тело и синяк, уже наливающийся на скуле.
Потом его взгляд медленно поднялся к порталу, ведущему на орбиту, к чёрному сердцу Архива.
— Это уже перебор, — тихо сказал он в пустоту, и в его словах не было вопроса, только констатация, обращённая к невидимому собеседнику.
Он действовал быстро, методично, заглушая холодной ясностью действий дрожь, подступавшую к рукам. Связал её не туго — верёвка лишь символически обозначала плен, давая шанс освободиться самой. Подсунул под голову свою засаленную куртку, от которой пахло машинным маслом и дымом. Перед её лицом, на ящике, поставил таймер, заведённый на два часа. Цифры замерли, готовые к отсчёту.
Затем — три прыжка через портал, адреналин, сжигающий остатки сомнений. В гулкой тишине дока «Абсорбера» он сгреб всю доступную взрывчатку в один чудовищный букет, аккуратно вставил в него детонатор и выставил на том же отсчёте — два часа. Лента красных светодиодов замигала, словно ядовитые глаза.
Он надел нейрогарнитуру. На этот раз без страха, только с ледяным расчетом.
Калейдоскоп обрушился на него. Миллиарды холодных, чужих искр. Он не всматривался, не искал. Он собрал всю свою волю в один сгусток и протолкнул в этот вихрь не образ, а намерение. Картину. Ультиматум.
"Я делаю предложение, от которого вы не захотите отказаться."
Мысль была тяжёлой и чёрной,как свинец. За ней потянулись образы: связанный с доком портал, разверзающийся прямо в раскалённое нутро звезды. Река плазмы, сжигающая чёрный кристалл. Затем — взрыв, раскалывающий монолит изнутри. И тикающий таймер, неумолимый и простой, как сердцебиение.
"Если мы не договоримся — вы умрёте. Если я отсюда не выйду через два часа — вы умрёте."
Калейдоскоп замер, а затем рассыпался, будто его ткнули пальцем. Осталось несколько десятков искр, расположенных по кругу. Они не мерцали — они смотрели. И от них исходило волнами нечто поразительно знакомое: обида. Детская, капризная, глубокая обида на то, что с ними так грубо и несправедливо.
«Услышали. Прекрасно, — мысленно провёл черту Слава. — У меня условия. Первое: вы вычищаете из её разума весь этот прогноз, весь этот яд о будущем и больше не пытаетесь залезть. Второе: вы гарантируете, что этот несчастный Леха останется жив. Третье: кто вы, чёрт вас побери, и что вам надо?»
Перед его внутренним взором вспыхнула картинка. Сначала он сам, окружённый примитивным, но узнаваемым контуром Архива. Потом вокруг Архива возник новый круг, и в нём — силуэт ящера Кель. Затем ещё круг, с каким-то членистоногим существом. Ещё, и ещё. Круги множились, накладывались, уходя в бесконечность. На десятом Слава перестал различать детали. «Хватит! Понял. Собиратели. Коллекционеры».
Картинка сменилась. Он увидел местную звёздную систему. «Абсорбер», висящий на её краю, накрыл её золотистой, едва заметной сферой. Масштаб поплыл, сфера сжалась в крошечную светящуюся точку, а вокруг неё загорелись другие точки — знакомые сектора, освоенные человечеством. «Делаете вид, что не достаёте до нас. Ну ладно, Леха как нибудь сам».
Третье изображение было простым и жутким: голова Яны. Из её глаз, ушей, ноздрей и слегка приоткрытого рта струился серый, прозрачный дымок, медленно растворяясь в воздухе. Чувство, которое шло с этим образом, было чистым, почти хирургическим объяснением: изъятие.
«Ммм, доходчиво. Рад, что хоть с этим согласились», — мысленно кивнул Слава, ощущая, как потная дрожь наконец отпускает его спину. "У меня ещё пара вопросов"...
Он сбросил гарнитуру. На таймере прошло всего восемнадцать минут. Взрывчатку он разобрал с облегчённой тщательностью, как сапёр, которому повезло. Вывез всё обратно, на планету. Потом развязал верёвки на запястьях Яны, бережно перенёс её в её модуль и уложил на койку.
Очнулась она с тяжелой головой и мутным взглядом.
— Наконец-то, — произнёс он, и в его голосе была усталая, но искренняя радость.
—Что… что случилось? — она попыталась приподняться, поморщилась от боли в челюсти.
—Мой телепорт сыграл в злую шутку, — Слава врал спокойно, глядя ей прямо в глаза, отработанным, ровным тоном. — Ты попала аккурат в начало перекалибровки сетки. Такие случаи бывают: тело переносится, а нейронный слепок — сознание — застревает в буфере. Ты вывалилась из портала как подстреленная птица, прямо лицом в пол. Несколько дней была… не в себе. Дёргалась, мычала, пыталась куда-то идти. Жуткое зрелище. Помощи ждать неоткуда, отправить тебя в таком состоянии — невозможно. Пришлось идти на крайние меры: связывать, колоть успокоительное. Но как только сетка стабилизировалась — разум догнал тело. Всё.
— Ты бредишь, — слабо протестовала она, пальцами осторожно ощупывая синяк.
—Это цена дешёвых полевых порталов первого контакта, Ян. Быстро, дёшево, небезопасно. Тебе ещё повезло.
Прошли часы, прежде чем к ней вернулась ясность. Она ничего не помнила — ни отвёртки, ни своего предсказания, ни разговора в модуле. Провал памяти был абсолютным.
Тогда Слава, выбрав момент, рассказал ей про Архив. Не про свои переговоры, конечно. Дал доступ каталогу. Наблюдал, как она впервые после всего погружается в интерфейс, и затаив дыхание ждал.
— Ну? Что видишь?
—Калейдоскоп… нейрослепков. Их чудовищно много, — её голос звучал сосредоточенно, без прежней одержимости. — Выделить один можно, но это чистая лотерея. Никакой навигации.
—Многовато для одного исследователя?
—Определённо. Пару раз ещё поныряю для проформы, набросаю предварительный отчёт — и счастливо оставаться. Тут нужна не я, а целый институт. Лет на двести. Я могу только констатировать факт находки и рекомендовать в будущем создать здесь постоянную станцию. Но не сейчас.
Он наблюдал за Яной в модуле — за тем, как она осторожно трогала синяк, как морщилась, пытаясь вспомнить то, чего не могла вспомнить.
В ней не было ни ярости, ни тревоги, ни золотой одержимости.
Только усталость.
Когда она впервые провалилась в Архив, Слава ещё верил, что сможет вернуть её прежней.
Теперь — видел: прежней не будет.
Архив вырезал из неё кусок, аккуратно и чисто.
Но пустота от вырезанного оставалась.
И всё вернётся. И Яна вернётся в составе команды. И будет искать рыжий проблеск.
Слава понял это ещё там, в калейдоскопе, когда искры смотрели на него, как дети, у которых забрали игрушку.
Не отстанут.
Не отпустят.
Не простят.
Он стоял у окна её модуля, наблюдая, как она пьёт кофе дрожащими пальцами. И решение пришло без вспышки, без гнева — тихое, логичное, бесчестное.
Слава кивал, подавал ей кофе, был тихой и невероятно профессиональной тенью. Он не отпускал своих едких шуточек, не нарушал её пространство двусмысленными взглядами. Он был просто… службой обеспечения. Это было настолько непривычно, что в день её отлёта, уже стоя перед сияющим контуром портала, она обернулась и пристально его разглядела.
— Слушай, Волков… Ты какой-то не такой. Совсем притих. Ни одной твоей мерзкой шуточки за все дни — это уже тревожно. Стареешь, что ли? — В её голосе не было насмешки, скорее — неловкая, сбивчивая забота.
Слава лишь пожал плечами, глядя куда-то мимо неё, в серое небо над руинами.
— Место такое. Давит. Руины, тишина, этот чёрный кулак там наверху. Не самое вдохновляющее окружение для остроумия.
—Ну… спасибо. За помощь. И за то, что не мешал.
—Не за что, — отозвался он просто.
Она сделала шаг в сияние и исчезла.
Только тогда Слава позволил себе улыбнуться. Широко, по-волчьи. Он смотрел в чужое небо, где висел его молчаливый, побеждённый соперник, и наслаждался абсолютной, тихой властью. Хорошо быть хозяином своей аппаратуры. Знать всё. Видеть всё. Контролировать всё. Исправлять исходящие.
«Для твоей коллекции я привезу сувенир. Кусочек этой мёртвой планеты». Сообщение удалено и отправителя и получателя, но висит в логах.
Он навёл справки. Алексей Грачев. Монтажник сверхпроводящих магистралей, третья волна освоения. Слава знал этот расклад: первые — как он, первопроходцы, расчищают путь и ставят ворота и площадку. Вторые — геологоразведчики и ксенолингвисты вроде Яны, оценивают экономический и культурный потенциал. Третьи, если планета перспективна, — энергетики и строители. Они приходят, когда атмосфера за пределами площадки ещё не пригодна, гравитация чужая, а техника ломается от непонятной пыли. Среда враждебная. Несчастные случаи — статистика, а не трагедия.
Кусочек грунта с планеты Кель он прожигал в спектрометре и автоклаве целые сутки, пока от него не осталась лишь стерильная, инертная пыль. Без нанороботов, без экзотических бактерий, без следов органики или чужеродных сигнатур. Совершенно безопасный прах. Этот прах он аккуратно поместил в скрытый карман её походной сумки.
А затем, как старший и единственный офицер миссии первичного контакта, составил рапорт. Сухую, чёткую, неумолимую ложь.
«Докладываю о факте нарушения карантинного протокола IC-7, совершённого ксенолингвистом Я.К. Была предпринята попытка вывезти неучтённый образец биосферы планеты Кель (кат. А, "непригодна/мёртва"). Образец изъят. Досмотр личных вещей не производился. По факту нарушения необходимо провести служебное расследование по прибытии сотрудника на станцию "Ариадна".»
Он отправил его, представив цепную реакцию. Не счастливое возвращение в объятия, а допросы. Не радость встречи, а подозрительные взгляды и запрет на полевую работу. А из-за найденного в её вещах «сувенира» и сообщения "...для твоей коллекции..." те же проблемы коснутся и Алексея. Карантинный скандал. Отстранение от работ на новых планетах, как минимум, но если повезёт, то и как максимум. Никакого золотого тихого счастья.
Слава смотрел в небо.
- Конечно грубо, - ответил он незримому собеседнику.
-...
- А пытаться меня убить ее руками не грубо?
-...
- Да, ты ее уже никогда не получишь. Яну теперь дальше библиотеки не выпустят.
- ...
- Это уже будет не мое дело.
Там, где не сбылось одно предсказание, могли рухнуть и все остальные. Слава смотрел на зажигающиеся в небе чужие звёзды и чувствовал себя не пешкой в чужой игре, а тем, кто только что перевернул доску.