Ольховский и зубы дракона⁠⁠

Наум Иванович вихрем влетел в хату. Он чем-то хотел похвастаться жене, но не смог – помешала одышка, настигнувшая его тут же на пороге. Ольховский будто бежал именно от неё, от одышки, но чемпион района по бегу на короткие дистанции (в далёком прошлом) ушёл на пенсию вместе с ним четыре года назад.

– Наумка! Окаянный! – воскликнула Олеся Михайловна, взмахнув руками, словно крыльями. – Чай, не юнец уже бегать-то сломя голову. На-ка, водицы испей, охолонись.

Ольховская протянула супругу ковш, до краёв наполненный водой. Наум принялся пить и с великим успехом пролил половину ковша за ворот белоснежной хлопковой рубашки. Густая короткая борода намокла и засеребрилась пуще прежнего, будто крепкие седые волосы покрыл гусевской хрусталь.

– Олесе-чка Ми-хайлов-на! – всё ещё страдая от нехватки кислорода, Ольховский по слогам обратился к супруге. – Вот теперь-то мы с тобой прославимся! Глядишь даже в газетёнке какой напишут. Или на телевизоре в новостях помелькаем чуток.

– Батюшки, чего удумал на этот раз? Чего натворил? Сознавайся.
Олеся Михайловна отошла к печке, присела на лавочку. Стащила цветастую, в старом русском стиле, косынку, покрывавшую седую голову, и принялась перебирать мягкую ткань в руках. Наум Иванович глубоко вздохнул, солдатским строевым шагом проследовал за женой и сел рядышком.

– Ничего не натворил. Что ты, матушка, право слово? Или муж у тебя совсем безнадёжный?

Ольховский наклонился, чтобы заглянуть в глаза Олесе Михайловне, которая сидела, опустив голову.

– А какая от тебя надёжа-то? – всхлипнула женщина, и Ольховскому показалось, что у неё с кончика носа на косынку прыгнула незаметная слезинка. – Попросила, как доброго, черники в лес сходить набрать. Четыре часа его не было, и что в итоге? Ни черники, ни ведёрка пустого. Только вопли какие-то безумные да глазищи бесстыжие выпученные.

– Да не пропадёт твоя черника никуда. В сенях ведёрко-то. Чего переживать? Малость не целое, правда, но ничего – завтра ещё схожу. Погляди-ка, радость моя, чего мне Бог послал, находку какую.

Наум Иванович достал из-за пазухи промокший от небрежного питья красный носовой платок. В нём что-то было наспех завёрнуто, и теперь Ольховский крутил-вертел этот свёрток, как головоломку, пытаясь понять, с какой стороны узелок. Наконец, подцепив мизинцем нужный краешек, Наум Иванович расправил непослушную материю и протянул жене.

– Что это? – Олеся Михайловна наморщила аккуратненький старческий носик.

– Реликвия! – Ольховский поднял указательный палец левой руки над головой, случайно задев хитроумно высунувшийся с лежанки валенок, и тот благополучно ударил хозяина по макушке.

– Ты иноземную свою тарабарщину брось! По-русски говори, чай не в клозете с кроссвордами умничаешь, а с женщиной беседуешь.

– Артефакт, говорю! Тьфу ты. Невероятной дороговизны да исторической ценности экспонат для любого музея. В общем, древнейшая окаменелость. Тысячелетняя весточка с тех самых времён, когда ещё и человека, как такового, не было на матушке Земле – зубы дракона.

– Кого? – Ольховская посмотрела в глаза супругу, и Наум Иванович почувствовал, как по спине легкой поступью пробежался холодок. – Мелковат что-то дракон твой. И вообще, всем известно, что драконы – это сказка.

– А вот и не сказка! Мелковат, потому что это детёныша зубки-то. Приглядись, клыки-то какие. Видишь? Как же его звали? Сейчас. А, вспомнил. Тиранозад это.

– Так это динозавр, а не дракон, Наумушка. Учился в школе ведь.

– А какая разница, Олесечка Михайловна? Суть-то одна – рептилия, она и через тыщу лет рептилия, даже если огнём уже не пышет.

Наум Иванович бережно прикрыл тканью носового платка свою добычу, покрытую хрупким прошлогодним мхом, из-под которого местами робко выглядывали белые окаменелые зубки. Рука взволнованного археолога-пенсионера дрогнула, и от древней находки отвалился небольшой кусочек мха.

– Обожди-ка! – Олеся Михайловна выронила цветастую косынку, и та, соскользнув с мастерством горнолыжника по ногам хозяйки, без колебаний упорхнула на пол. – Это что такое там розовеет на зубах этих? Никак мясо?

– Где? Что ты, какое мясо?

Наум Иванович с опаской, дрожащими непослушными пальцами, попытался снова откинуть платок с находки, но с первого раза у него не получилось. Из-под материи на пол, под ноги Ольховского, снова посыпался мелкий серо-зелёный мох.

Дверь в хату отворилась в тот самый момент, когда Ольховскому наконец удалось победить непослушную ткань и обнажить артефакт. В дверном проёме, упираясь ладонями в колени, стоял коренастый невысокий мужичок в запотелых очках с толстенными линзами, как у бинокля – сосед Ольховских Тимур Колотьков. Его кустистые седые брови поднялись так высоко, что сморщившаяся кожа на лбу стала сизой. Отдышавшись, сосед выпрямился.

– Иваныч, слыхал можно тебя поздравить с кладом! – пробасил Тимур.

– С чем?

– По селу говорят, что клад ты сыскал в лесочке. Правда ли? Золотишко иль ассигнации какие имперские? Покажи, пожалуйста, ни разу клада настоящего не видел.

Ольховский посмотрел на жену, пожал плечами.

– Это откуда же такие слухи? – Глаза Наума Ивановича округлились. – Я и словечком ни с кем не обмолвился, сразу прямиком до дому.

– Как же? Говорят, бежал, глаза навыкате. Ни с кем не поздоровкался. Тебе доброго дня желают, а ты отмахиваешься, мол, реликвию какую-то жёнушке тащишь показать. Черники половину ведра по дороге рассыпал.

– Да какое золото, сосед? Отколь оно в наших краях? Зубы дракона нашёл вот и всего-то. Даже не дракона, а драконёнка.

Ольховский протянул ладонь с находкой на носовом платочке. Колотьков подошёл ближе, снял очки, снова одел, опять снял, посмотрел сначала на хозяина, потом на хозяйку, вжав голову в плечи.

– Так это не драконьи зубы-то! – Тимур выглядел растерянным и Ольховскому это почему-то сразу не понравилось. – Даже не собачьи и не кошачьи. Это же…

В этот момент в раскрытую настежь дверь залетела ещё одна непрошеная гостья и с разбегу, не успев затормозить, врезалась в Колотькова. Тимур покачнулся и едва не опрокинулся на колени, но смог устоять, правда, свою мысль так и не договорил.

– Наум Иванович, – по традиции глотая окончания из-за одышки, молвила Раиса Витальевна Широкова. – Я по твою душу, мил человек. Покажи зубки-то драконьи, будь добр. Мысль есть одна.

Ольховский протянул реликвию для ознакомления и новой гостье. Он часто хлопал веками, чесал в затылке свободной пятернёй и постоянно оглядывался на супругу, поджимая побледневшие губы.

– Так это же моего супруга, Прохора Арнольдовича, челюсть вставная! – Раиса Витальевна прижала ладони к груди, на глазах выступили слёзы. – Наум Иванович, родненький, как тебя теперь благодарить, спаситель?

– Как это вставная? – Ольховский прищурился от негодования. – Вы почто наговариваете тут? Драконьи зубы, не видно разве? Вона клыки какие назревали, да подрасти не успел малец, погиб бедолага, небось, свои же соплеменники загрызли, негодные.

– Иваныч, – Тимур Колотьков зашёл с левого краю и положил Ольховскому на плечо свою маленькую ладошку. – Смирись! Ну, на самом же деле человеческая это челюсть. Причём вставная, искусственная то бишь. Не переживай, найдёшь ещё сокровища, улыбнётся удача.

– А вот и прав Наум Иванович как раз таки! – неожиданно подалась вперёд Широкова и вступилась за палеонтолога-неудачника. – Прав! Какой он человек после такого, мой Прошка-то? Ведь сорок тыщ в том году выложили на эти протезы! Сорок! С нашей-то пенсией в одиннадцать. Благо дети помогли. А он пошел в лес за грибами по осени, да приспичило ему отдохнуть. Сел на пенёк, принялся бутерброды жевать, что я ему с собой собрала. Десну натёр, умаялся. Вытащил челюсть-то, да положил рядышком. Водички попил и дальше в чащу пошёл за грибным уловом охотиться. А дороговизну эту прихватить ума не хватило. Ну, истинный дракон! Уж я его бранила. В лес ходил вплоть до первых снегов. И пенёк тот нашёл злосчастный. Да не было уж только челюсти на нём. Зверята видать лесные уиграли куды. Ты уж извини дракона маво, Наум Иванович, что лишил тебя славы общенародной.

Наум заулыбался, щёки его порозовели, губы расплылись в улыбке.

– Держи, – протянул Ольховский свою находку Широковой. – Кипяточком только обязательно обдай, авось послужит ещё. Только, чтоб ладно всё было, надобно пропажу обретённую, как полагается, чайком крепким с бараночками задобрить.

– Так чего же вы тут сидите столько времени? – Раиса Витальевна оглянула всех присутствующих округлившимися глазами. – Чайник стынет, а у меня сегодня, как нарочно, лепёшечки пышные со сметанкою. Айда, почаёвничаем малость!