Мел, ветка и пар на стекле⁠⁠

Взрослые часто говорили, что слова ничего не значат. Но мы, когда были детьми, знали правду: именно наши слова — крики во дворе, шепот секретов и мечты, нарисованные на асфальте — творили мир вокруг. Это письмо, которое мы писали, даже не отрываясь от игры.

Мы пишем письмо. Очень длинное письмо. Мы пишем его всем: небу, прохожим, коту Мурзику, который спит на заборе, и может даже самим себе, только мы еще этого не поняли. Оно пишется само, без всяких ручек и конвертов.

Я пишу его сейчас, сгорбившись над серым асфальтом. У меня в кулаке зажат маленький, еще теплый от солнца кусочек мела. Он оставляет за собой ярко-розовую пыльную полосу. Я вывожу закорючки, которые знаю только я — это тайный шифр моей планеты. Рядом я рисую солнце с ресницами и улыбкой до ушей. Оно должно быть добрым. Мел скрипит, крошится, пачкает мне пальцы, и это приятно. Каждая буква, каждый рисунок — это предложение в моем большом письме миру. Я пишу о том, что сегодня на завтрак была манная каша, но я ее не доел, и о том, что папа обещал купить велосипед.

Мой друг пишет это же письмо на другом конце двора. Он не пользуется мелками, его инструмент — старая кривая ветка, что валялась под липой. Его холст — влажный, темный песок возле старой песочницы. Он выцарапывает им острые буквы, которые читаются только до первого дождя. Он рисует огромный корабль с парусами, похожими на расправленные крылья. Он проводит линию горизонта и большую рыбу, которая плывет прямо под килем. Он пишет о путешествиях и штормах, о пиратах и спрятанных кладах. Он концентрированно хмурит брови и водит своей веткой, а потом стирает ладонью все написанное и начинает сначала. Его письмо никогда не заканчивается, оно всегда в процессе, как и его мечты.

А наша маленькая соседка пишет самое нежное и невидимое письмо. Она прилипла носом к холодному стеклу окна на первом этаже. Она глубоко-глубоко вдыхает и выдыхает на него, и от ее теплого дыхания стекло запотевает, покрывается белым туманом. И тогда она запускает на этот туман свой маленький указательный палец. Она рисует сердце, цветочек, смешную рожицу с круглыми глазами. Она шепчет что-то своему отражению, и ее слова тоже становятся частью письма — тихими, парящими, исчезающими через секунду. Она пишет о самом простом и самом важном: о маминых объятиях, о вкусе клубничного йогурта, о страхе перед темной комнатой. Она думает, что это секрет, который знает только она и окно.

Взрослые, проходя мимо, иногда качают головами и говорят странные вещи. Они говорят, что слова — это просто слова. Что они пустышки, которые не блестят на солнце, как настоящие монетки, не звенят, как стеклянные шарики, и уж точно не могут принести удачу или вылечить ссадину на коленке. Они говорят, что слова ничего не значат сами по себе.

Но мы-то знаем правду. Мы видим ее каждый день.

Вот мы играем в войнушку. Кто-то кричит: «Ты ранен! Падай!» — и вот уже Васька с соседнего подъезда с стоном валится на траву, корчится и изображает героическую смерть, потому что это слово — «ранен» — стало реальностью. Оно его остановило, свалило с ног, изменило ход всей игры. А потом я кричу: «Перемирие! Мир!» — и это слово, как белый флаг, поднимает всех с земли. Оно заставляет врагов хлопать друг друга по плечу и вместе бежать к водопроводной колонке пить воду. Эти слова — «война», «мир» — они перевернули весь наш двор с ног на голову.

Или вот я ссорюсь с лучшей подругой Ленкой. Я говорю ей: «Я с тобой больше не дружу». И это просто набор звуков, но вижу, как у нее дрожит подбородок и глаза становятся мокрыми-мокрыми. Это слово — «не дружу» — стало стеной между нами, холодной и высокой. Оно ранило ее сильнее, чем любая заноза. А потом, когда внутри у меня становится пусто и холодно, я подхожу и говорю тихое, колючее слово «Извини». Оно маленькое и невзрачное, но оно как волшебный ластик. Оно стирает ту самую стену. Оно не залечивает все сразу, но оно — как первый шаг. Оно снова делает нас Ленкой и мной, которые делятся пополам конфетой.

Весь наш мир, весь этот двор, вся наша жизнь сегодняшним днем — это и есть одно большое, бесконечное письмо. Мы пишем его играми в салочки и прятки, где слова — это правила. Мы пишем его искренними, еще не научившимися врать мечтами, которые вслух рассказываем друг другу, лежа на траве. Мы пишем его счастьем, когда кричим «Ура!» на всю улицу, потому что карусель раскрутили так сильно, что дух захватывает. Мы пишем его маленькими обидами и большими, до коликов, радостями и смехом.

Мы пишем это письмо кровью, когда разбиваем коленки, и водой, которой эту кровь смываем. Мы пишем его сумерками, когда с крыш спускается фиолетовая темнота и мамы зовут нас домой, но мы еще на несколько минут задерживаемся, чтобы дописать самое важное. Мы пишем его, даже когда крепко спим и нам снятся космические корабли, потому что и сны — это тоже слова какого-то другого, тайного языка.

И мы точно знаем, что наши слова — это не просто звуки. Это не просто буквы. Это сила. Они могут ранить и лечить, могут начинать войны и заключать перемирия. Они становятся нами. Когда мы кричим «Я — космонавт!», мы на самом деле на несколько секунд ими становимся. Нашими голосами, нашими словами мы меняем мир здесь и сейчас, переворачиваем его, как хотим.

Мы пишем это длинное письмо всей своей жизнью, прямо в эту самую секунду. Ветром, что треплет наши волосы, дождем, что заставляет нас прятаться под крышами, и смехом, который вырывается из открытых окон и смешивается с общим гулом летнего дня. И кажется, этому письму не будет конца.

И пусть мы выросли, и нам приходится писать другие письма — чернилами на официальных бланках, клавишами на экранах компьютеров. Но нужно всегда помнить тот главный закон, что мы открывали тогда во дворе: слова, сказанные с искренностью детского сердца, — это самая настоящая магия. Они — единственное, что по-настоящему меняет мир. И потому самое важное — не дать уснуть тому, кто писал письмо мелом на асфальте, веткой на песке и дыханием на стекле. Не губить в себе того, кто умел превращать простое слово в целый мир. Храните его. Он — самый главный автор вашей жизни.

Спасибо что прочитали.