Буряковка⁠⁠

Георгий не успел захлопнуть дверь «Москвича», как из сарая высунулась растрепанная голова тестя.

- О! Гошка! – вот уже весь Семен Михайлович появляется из-за косяка.

Несмотря на середину осени, одет он в лёгкие треники и голубую линялую майку, но никаких признаков замерзания не выказывает. Возможно, и прав был, когда утверждал, что треть тепла из человека выходит через голову. Во всяком случае, засаленная кепка прикрывает затылок тестя практически в любое время дня и года.

- Ты вовремя! Пошли! – и Михалыч, не подавая руки, следует в сторону свинарника.

- Я банки... - пытается пояснить цель и краткосрочность приезда Георгий.

- Пошли!

Перед самым входом, не оборачиваясь, Михалыч делает широкое, приглашающее движение рукой и скрывается в глубине.

Георгий осматривает свой вельветовый пиджачок и свеженачищенные туфли и грустно вздыхает. Помогать в домашней работе он сегодня вовсе не планировал и перспектива изгваздаться в отходах жизнедеятельности Бормана и его подружек ему абсолютно не улыбается. Но кто же спорит с тестем?

На мгновение затормозив на входе, Георгий дает глазам привыкнуть к полутьме и зашагивает в густой свинной дух.

В луче света от маленького окошка неспешно плавают пылинки. На этом фоне силуэт Михалыча с подсвеченными, торчащими во все стороны волосами, выглядит немного демонически. Михалыч полусапогом, надетым на босую ногу, сосредоточенно разгребает громадную кучу свиного навоза.

- Дать лопату? – спрашивает Георгий.

- А?! Да не! Вон, посуду подай! – и тесть мининским жестом с растопыренной пятерней, показывает на одиноко надетый на гвоздь, покрытый пылью, граненый стакан.

- Посуду? – непонимающе переспрашивает зять, наблюдая, как Михалыч руками выскребает из гивна стеклянную трехлитровую банку, указательным пальцем снимает с бледно-зеленой крышки остатки навоза, резко стряхивает собранное вниз – к истокам, ставит емкость на столбик загона, большими пальцами поддевает полиэтиленовый кругляш, а затем требовательно протягивает руку.

Опомнившись, Георгий резво снимает с ржавой двухсотки стакан и подает тестю. Михалыч краем майки протирает грани изнутри, смотрит на просвет и, облизав губы, наклоняет банку.

Музыка журчащей жидкости в аккомпанементе хряковского хрюканья завораживает только тестя. Георгий, с полутораметрового расстояния чувствует алкогольное амбре и в ужасе отшатывается.

- Боже, что это?!

- Буря-а-а-а-ако-о-о-вка, - ни на секунду не отрывая влюбленного взгляда от жидкости, информирует тесть.

- Я за рулем! – испуганно сообщает Георгий, понимая, что в десять утра в воняющем свиньями сарае вынутую из навоза свекольную самогонку, налитую в грязный стакан, он еще никогда не пил и не жаждет начинать.

- Тут на два пальца, - безапеляционно заявляет тесть, протягивая наполненную почти до краев посудину.

- Семе-о-он! – раздается с улицы дикий ор тещи.

Михалыч и Георгий синхронно вздрагивают, зять делает округлые глаза и предательский шаг к выходу.

- Семен! Ты что молчишь, гад, что Гошка приехал?!

Михалыч пожимает плечами и неспешно, получая наслаждение от каждого мгновения, в несколько глотков выпивает налитое.

Георгий делает ещё шаг и в дверях сталкивается с тёщей.

- Здрасьте, Екатерина Павловна!

- Дра-а-сьте. И что это вы тут?! - теща подозрительно проводит носом, но навозный дух не оставляет ей шансов.

- Что?! - невинно спрашивает Георгий, - банки вам привез.

- Угу. Банки.

Лёгким движением Екатерина Павловна отодвигает зятя в сторону, ища прицел, но работящий Михалыч в углу сосредоточенно машет совковой лопатой, потом останавливается, снимает кепку и майкой вытирает со лба пот.

- Что?!

Супруг после подозрительной паузы уходит в игнор.

- Ну, где твои банки?!