Жизнь⁠⁠

— Клеймите!

Послышалось лёгкое шкварчащее шипение, а после раздался полный боли вопль, срывающийся на бессознательный хрип. В воздухе повис противный аромат палёной плоти. На дымящейся груди закованного в цепи человека среди многих других выжженных слов появилось ещё одно.

«Аня».

— Ещё раз клеймите, туда же, до кости его прожгите, насквозь! — приказывал человек, одетый в чёрный балахон, с капюшоном, бросающим тень на жесткое лицо.
— Жизнь, ну зачем ты так, ведь не его это вина! И так ведь весь чёрный от этих баб!

Жизнь с размаху ударил по лицу прослезившуюся от жалости Надежду и закричал стоящему у жаровни мужчине с клеймом в руках:
— Память, чтоб тебя, он амнезией пока не страдает! Клейми, кому сказал!

Раскалённое докрасна имя вонзилось в свежую рану на теле юноши. Тот давно уже потерял сознание, но всё равно закричал. Звонко, резко.

— Вырубился. Опять пьян, собака, получай, — сквозь зубы пробормотал Жизнь и с яростью ударил парня по печени. Кожа на месте удара словно скрутилась и потемнела.

Память, отложив клеймо, тихонько тронул Жизнь за плечо:
— Готово, думаю, достаточно прожёг. Всего десять имён, среди них одно мужское. Друг, которого он предал. Отсутствие смертных грехов, с десяток мелких. Всё это он унесёт с собой в Рай.
— Скорее уж в Ад, — нахмурился Жизнь. — Напомни мне, когда последний человек попал Рай? Молчишь? Вот и я о том. С этой душой пока покончено, тащите следующую.

Обмякшее тело отцепили, за ним к окровавленным столбам ржавыми — или просто кровавыми — цепями приковали старого, дородного мужчину. Жидкая бородёнка, золотые зубищи. Память вполне себе буднично объявил:
— Бывший глава криминальной группировки, все возможные смертные грехи, много мелких.

Жизнь и так это видел: на огромном пузе словно скальпелем вырезаны «Убийство», «Чревоугодие», многое другое. Из ран, помимо крови, сочились вонючий гной и жир. В груди, на месте сердца, копошились могильные черви.

Совесть, до этого наблюдавшая за другими душами, сказала:
— Тут во мне нет нужды. Я удалюсь.

Жизнь открыл длинный крошащийся свиток, спросил у Памяти:
— Подготовить к Высшему Суду?
— Срочно туда отправить.
— О, Люцифер снова скажет мне спасибо за пополнение.

Жизнь с размаху ударил толстяка в кишащую червями грудь:
— Привет, инфаркт! И никто по тебе горевать не будет.

От удара опарыши посыпались на блестящий чёрный пол. Душа бывшего бандита залилась кровавыми слезами, падающими на бородёнку, и растворилась. Цепи со звоном опали.

— Перекур, — объявил Жизнь и тихо выругался. — Почему это делает не Смерть?
— Она лишь приводит к нам души из списка, — словно говоря с ребенком, ответил Память.
— Я не понял, ты что, самый умный тут, а?
— Ну, вообще-то...
— Вон!

Память, охая, скрылся в тени коридора. Жизнь сжал багровые от засохшей крови кулаки и вышел на лоджию. Миллиарды душ ждали своей участи в кандалах в Зале ожидания, под тёмными обсидиановые сводами. Измученные, изрезанные, уродливые. Здравствуй, двадцать первый век. Вернуться бы на пару тысяч лет назад, когда все души без разбору в Ад кидали. Не нужно разбираться, карать, судить. А теперь — Жизнь, давай, Жизнь, решай. К чёрту! Хотя, лучше не упоминать, а то ещё явится, чаем его пои. С коврижками.

Жизнь обернулся и увидел в цепях новую душу. Старика, изможденного, избитого, но без единого клейма. Из груди его лился яркий янтарный свет. Голубые глаза смотрели грустно и ясно.

— Как? Я такого лет двести не видел! Чтоб такой старикан...
— Ему десять, — поправил Память, — не забывайте, это лишь его душа. Родители пьют, избивают его, вот он и... В общем, мальчишка зарубил своего отца, который перед этим по синьке забил до смерти его мать.
— Его надо клеймить? — нежданно для самого себя опешил Жизнь, услышав эту историю. Таких в мире очень много, но каждый раз они причиняют палачу душ боль.
— Нет. Отца своего он помнить не желает и не может. Смертный грех. Надо резать.
— Делай, но только я ещё не закончил отдыхать.

Жизнь развернулся и пошёл в темноту. За спиной послышался глухой стон. Жизнь знал, что сейчас происходит. На груди мальчика-старика вырезают «Убийство», и нежный свет его сердца выльется вместе с густой кровью.

— Вы ведь могли остановить его, — прощебетала за спиной Надежда.
— Исчезни, шкура, — Жизнь толчком в грудь повалил девушку на пол. Та закричала, заливаясь слезами. Рано или поздно, весь Ад внизу затопит.

Он устал. Устал от всех этих ужасов, от жестокого Бога, от своей проклятой работы. Устал находить развлечение, наказывая маньяков, заклеймляя влюблённых малолеток. Устал строить из себя безумца, мастера пыток. Устал.

За много лет ни одна душа не выдержала Вечный Суд. Лицемерные святоши, праведные грешники. Вот вся суть этого мира. Когда ребенок, который, возможно, спас свою жизнь, открывает себе дорогу в Ад... К чёрту всё!

— Ты меня звал? — с наглой ухмылкой появился в пламени Люцифер. Безумно красивый, обрезанные крылья дрожат за спиной.

Жизнь молча съездил ему в челюсть, и, оставив Сатану лежать без сознания, продолжил путь. Вошёл в лифт, выбрал этаж Канцелярии. Кнопки выжжены чертями, пахнет мочой химер. Кабина качнулась и взмыла вверх.

Там его взору предстал спящий за столом Михаил. Кудри спадают на плечи, огромные крылья слегка трепещут от постоянного райского зефира. На столе кипа личных дел и лишь одна печать. «В АД». Где вторая, нехристи?!

— Мне нужна аудиенция у Бога, — Жизнь толкнул Михаила в плечо.
— Доминус занят, — сонно ответил Архангел.
— Чем, мать твою, он занят? Чем!?
— Он, — начал Михаил и осёкся. Фантазия спросонья ему отказала.

Жизнь грубыми пальцами схватил архангела за шелковистые кудри и впечатал его лицом в стол. Потом ещё раз.

— Тварь, — захрипел Михаил, сплюнув окровавленный зуб. — Он всё видит.
— Ничего он не видит, чёрт бы тебя побрал! Ничего!

Жизнь ещё раз впечатал ангела в стол, проломив яблоневую столешницу. Крылья Михаила опали. Жизнь харкнул на белоснежные перья, быстрым шагом прошёл по одинаково-белым широким мраморным коридорам и без стука ворвался в кабинет Господа.

Старик сидел в своём облачном кресле, телевизоры по всем стенам выключены. В руке Бога что-то мелькнуло. Печать, понял Жизнь. Печать, которая отправляет души в Рай.

— Почему? — просто спросил Жизнь.

Бог промолчал. Он всегда молчит.

— Я увольняюсь! — на весь кабинет крикнул Жизнь.

Тишина.

Жизнь развернулся, сбросил балахон, обнажив серое, истощённое тело. Шрамы, как только одежды коснулись пола, открылись и закровоточили. «Уныние», «Блуд», сотни других слов. Всё тело бывшей Жизни обагрилось своей, свежей кровью.

— И что? Думаешь, я боюсь? Сдалось мне твоё искупление! Засунь его себе знаешь куда? Уж лучше снова в Ад! К этому гомику твоему, в Пекло! Поехавший старик!

Душа хлопнула дверью, и лишь запах крови и балахон напоминали о её тут пребывании. Бог хмуро посмотрел на одежды, и они испепелились.

А душа зашла в лифт, попутно пнув бессознательного архангела, и нажала самую нижнюю кнопку. В Ад.

***

Всё в этом мире успело прогнить. Всё потеряно. Души мучаются в цепях, носят на себе имена тех, кого любили, терпят боль своих грехов. Совесть изнуряет их, шепча на ухо свои речи. И всё стало бессмысленно.

На место старой Жизни придёт новая, бывшая ещё более грешной душой. Но, конечно, и ей скоро надоест эта работа. Всё циклично. Всё идёт по кругу.

Ибо даже Жизни теперь нет места в нашем мире.

© Большой Проигрыватель