Норма жизни
Более трезвого обитателя Лукоморья, чем кот Баюн, не сыскать. Он абсолютно равнодушен к спиртному, наркотикам и лекарственным препаратам, чаю и кофе. Но это не удивительно — ведь все ж таки он кот. Но ничуть не трогают его душу ни кошачья мята, ни валериана. Совершенно спокойно он проходит мимо изобильного травами огородика бабы-яги, и не поводит даже ухом, когда неугомонная старуха варит очередное зелье, в надежде его ароматами сбить известного сказителя с пути истинного.
Но непонятно почему, факт собственной трезвости несказанно раздражает и обижает Баюна. Он не любит, когда ему об этом напоминают (даже Кощей), тем более, когда его за это хвалят (опять же, даже Кощей).
Мне кажется, что волшебный кот вбил в свою лобастую башку, что истинный художник должен быть невоздержан и буен в своих злокачественных пристрастиях. Его донельзя фрустрирует тот факт, что ни разу ни одна русалка не обнаруживала его в бессознательном виде валяющимся посреди песка или спотыкающимся томным голосом выводящего под гармошку (непременно под гармошку!) что-то вроде «Клен ты мой опавший». Он мечтает пуститься в безудержный дебош и набить гладкое, картинное лицо одному из тридцати трех богатырей, а, может статься, и не одному. По ночам он вздрагивает от запретного желания заявиться в кощеевы палаты, с пинка раскрыть дверь в кабинет самогО, и выложить тому правду-матку.
Короче, кот хочет расслабиться. И я его понимаю. Быть придворным сказочником крайне тяжело. Двадцать четыре часа в сутки он бродит по цепи и возглашает, возглашает, возглашает... А даже если и не ходит и не возглашает, все равно находится на службе и следит за каждым своим действием и словом.
В общем, боюсь я за его ментальное здоровье. И тем более боюсь, что, будучи зверем несказанно ответственным, он и сойти с ума не позволит себе иначе, как в точном соответствии с инструкциями (явными и подразумевающимися) и повеленьями (произнесеннымии только задуманными). Впрочем, может быть, я напрасно боюсь? Может, хитрому коту такое положение удобно и приятно? Иначе как бы он наслаждался жалостливыми взглядами русалок сейчас, когда, гуляя по меднолистому осеннему дубу, с необыкновенной тоской в голосе выводит «О, дайте, дайте мне свободу!» и картинно закатывает глаза?