Как я не стал гуманитарием⁠⁠

Радуюсь за тех, кто вспоминает свою школу добрым словом. У меня не получается. Уже много лет. Хотя, школа, в которой я учился, была хорошая. И долго такой оставалась. Судя по тому, сколько в 90-е годы стоило поступить в нее ребенка.

Сочинять стихи, то есть, рифмовать слова, я начал чуть ли не раньше, чем научился читать. И позже мне нравилось "играть словами". В школе мне преподавала литературу "очень опытная учительница". В нашей школе все учителя были как на подбор, из лучших. И эта - тоже.

Рассказывала она складно. Но, не более. Была у нее любимая фишка: время от времени она задавала такие "факультативные" задания: написать стих про товарища или написать письмо в стихах товарищу с изложением какого-то события. Можно было и не писать. Но если напишешь, то получишь пятерку.

Конечно, я писал с удовольствием. И не только себе, а и за нескольких других. А чтобы не подвести друзей, писал в разных стилях, разным слогом, разным ритмом. Даже старался подобрать стиль под темперамент «заказчика».

Но всегда для меня это заканчивалось скандалом. Дело в том, что эта учительница с первого дня нашего знакомства сочла меня плохим человеком и бездарем. Затрудняюсь теперь сказать, почему. Много времени прошло. Находя среди немногих выполненных работ мою, она неизменно устраивала мне разнос за то, что я пользуюсь чужим трудом.

У нас в классе была девочка П., тоже любившая и умевшая писать. Она тоже писала за нескольких друзей. Ее стиль был хорош, но однообразен. Учительница сразу его улавливала и, любя эту девочку, не наказывала тех, кому она писала. А моё авторство ей распознать не удавалось, и мои друзья получали пятерки. Но не я. Учительница упорно утверждала, что за меня пишет П. Дошло даже до большого скандала: меня обвинили в том, что я запугал эту самую П. Ведь бедная девочка отрицала свое авторство. Но эта П., как все знали, никогда не врала. Значит, по логике учительницы, я бедную девочку запугал и принудил врать!

Было обидно. Главное, ничем ведь не докажешь. Мои одноклассники, получавшие пятерки за мои труды, и не думали признаваться. Да и я от них этого не требовал. Просто я, в конце концов. перестал писать стихи, а сочинения стал писать, передирая фразы из предисловий к сборникам и собраниям сочинений. Зато какие замечательные тексты и мысли складывались в моей голове на те же бледные темы! И о Печорине, и о Лизе, и о других! С тех пор я любой свой рассказик складываю в голове, а после пишу. Быстро и почти начисто.

Перед получением аттестата о восьмилетнем образовании меня беспокоил только экзамен по литературе. Я опасался, что нелюбимая учительница меня завалит. Вылететь из специальной школы, в которой я учился, было не сложно. Тем более, что я жил в другом районе. Экзамен принимала комиссия из трех человек. Это давало мне шанс.

Я преодолел задание по грамматике и кое-как ответил на вопрос по литературе. Третьим заданием было прочесть стихотворение. Не по памяти, а то тексту, прилагавшемуся к экзаменационному билету. Я впервые увидел доставшийся мне стих, и он мне понравился. Ритм его был неровный. Короткие строки чередовались с длинными. У меня было время прочесть его про себя несколько раз. И я догадался, что короткие строки нужно отделять от длинных паузами. А весь текст читать будто чуть по слогам, словно страдая слабостью. Стихотворение было написано от лица узника, томящегося в тюрьме.

Когда я закончил декламировать, председатель комиссии пожал руку моей нелюбимой учительнице. Я получил удовольствие, заметив в ее лице смятение.

Со следующего года у нас сменился учитель литературы, и мне стало спокойнее. Но, мое выступление на экзамене мне аукнулось. Однажды завуч явилась к нам в класс и сообщила, что предстоит районный конкурс чтецов стихов Лермонтова. Мне и еще нескольким ребятам было предложено принять участие в отборе на этот конкурс. Пообщавшись со своими будущими конкурентами, я выяснил, что все они собирались читать всего два-три стихотворения из школьной программы. Я представил себе, сколько ж людей станут читать на конкурсе одно и то же стихотворение! Так не годится, и я засел изучать толстый сборник поэта. Через пару дней я сделал свой выбор.

В актовом зале школы расселись учителя и полтора десятка чтецов, отобранных для прослушивания. И началось…

Как-то раз перед четою соплеменных гор… - декламировал один.

У Казбека с Шат-горою… - вторил следующий.

Сижу за решеткой в темнице сырой, Белеет парус одинокий… – вперемежку к предыдущими бубнили другие.

Наступила моя очередь. Учителя не догадались спросить меня, что я собираюсь читать.

- С тех пор как Вечный Судия мне дал всеведенье пророка,

В глазах людей читаю я страницы злобы и упрека…

Я услышал, как учительница биологии спросила: Это Лермонтов?

-Провозглашать я стал любви и правды чистые ученья,

В меня все близкие мои бросали бешено каменья.

Завуч, перегнувшись через кресло, спросила у учителя литературы:

- Это вы дали ему этот стих?

Тот замахал руками.

- Посыпал пеплом я главу, из городов бежал я, нищий…

- Хватит! – сказала завуч – К завтрашнему дню выучи стих про горы!

- Я его знаю, пожалуйста! – ответил я.

И, закатив глаза к потолку, скороговоркой оттарабанил про то, как спорили Казбек с Эльбрусом. Спрыгнул со сцены и ушел в токарную мастерскую. Учитель по труду мне обрадовался. В тот день как раз привезли с завода-шефа партию заготовок, которые нужно было обработать. Вращение шпинделя и визг резца меня успокоили.

- Да пошли они со своим конкурсом! – думал я, двигая суппорт.