Сессионный музыкант (3)⁠⁠

Начало здесь и здесь.

День перед концертом

Мандраж напал на всех, но больше всего трясло одного студента. Конечно это ведь у меня такая важная партия и огромный музыкальный инструмент.

Янка подмигивала мне, щипала иногда за мягкое место, когда никто не видел и всячески провоцировала на смущение.

"Боишься меня?" — шептала она, — боишься студент?

"Нет, — специально грубо парировал я, — ещё чего".

И отходил подальше, делая вид, что опасаюсь.

А она всё смеялась и смеялась. Зажимала меня в угол, когда никто не видел и щекотала. От неё несло ароматом цветочных духов и марихуаной.

Время летело ласточкой, и я старался не думать о будущем. Я боялся. Боялся Короткого. Боялся потерять новых знакомых. Боялся налажать во время концерта. Боялся больше никогда не увидеть флейтистку. Боялся, что она никогда не зажмёт меня в вонючем фойе провинциального Дк.

— Чего ты постоянно боишься? — спросила она как-то, когда мы прогуливались после репетиции.

— Что? — сделал я вид, что обиделся — никого я не боюсь.

— Ну ладно, не дуйся, — и она вдруг схватила меня за руку — я вижу, как ты оглядываешься, будто ждешь кого-то. Не бойся, я тебя защищу. Я та ещё пацанка. Тебе нравятся уверенные в себе девушки?

Я пожал плечами и покраснел. Ну и пусть. Я шел под ручку с самой красивой женщиной своей жизни и чувствовал её тепло. Пусть смотрят. Если даже Короткий увидит — мне всё равно. Сейчас плевать на стриженных ребят. А потом я подумаю, как выкрутиться.

— Не смущайся, — щебетала Янка, — мне, например, нравятся застенчивые мальчики — девственники. Не люблю наглых самоуверенных самцов, как и опытных мужиков. Нравятся такие как ты. А еще я свободу люблю, во всех смыслах. Так чтобы никто не смел указывать, что мне делать и с кем.

— Угу, — сказал я, не придумав умнее, вот дурак.

— Я ничего не боюсь, и никого. Никогда не боялась, такой я человек. Не боялась родителей, учителей, начальников. Когда батин знакомый руку на коленку положил и вверх лапой полез, я ему сразу по морде зарядила и не боялась ни капли. Даже когда отец не поверил. Смелее будь студент, и все девки будут твои — ты этого стоишь.

— Не нужны мне все, — сказал я и хотел продолжить "кроме тебя", но не смог.

— И боязни сцены у меня нет, и никогда не было. А бедняжку-студента прямо в дрожь кидает, я ведь вижу. Ты же не сорвешь нам сэт?

- Нет, — улыбнулся я, — обещаю. Только ради тебя.

Она опять смеялась и рассказывала о свободе. О том, что лишь её она боится потерять. О том, что это и есть её страх, больное место — стать зависимой, стать обычной домохозяйкой. По вечерам готовить борщи для толстяка мужа и сопливых детишек, а днём ходить на работу и прогибаться под глупое начальство. Вот чего она боялась — потерять своё место в жизни, встать в ряд одинаковых людей и заниматься тем, чем не хочется.

— Моя музыка, — говорила она, — моя флейта — мой инструмент общения с вселенной. Мой резонанс. Мой секс.

Когда она произнесла это я непроизвольно вздрогнул и почувствовал, как загорелись волосы на затылке. Она заметила и опять громко смеялась, так что зажигался свет в окнах домов.

— Никаких женихов, красавчик! Не нужно мне любовников. Никаких, не лысых ни волосатых! Никаких замужеств и подгузников! Только прекрасная музыка и свободная любовь! А тебе хочется свободной и чистой любви, красавчик?

Тут меня уже окончательно накрыло и я не знал, что ответить и как реагировать и только волны жара шли пульсируя от задницы к затылку и падали к животу и ниже. Я лишь хлопал глазами как сова из мультика и мычал, как теленок у маминой сиськи.

Она вдруг резко повернулась и чмокнула меня в уголок губ. Потом наклонилась ближе и дыша в ухо проговорила, словно скороговорку:

"Если хорошо отыграешь концерт, то может и тебе перепадёт".

Оттолкнула меня, вырвалась и побежала по мосту, а я так и остался стоять, наблюдая за удаляющейся фигуркой. Она меня и не звала.

Тот самый день.

Что я думал в то утро? Да ничего не думал. Иногда отключается мозг, а включается другая штука, которая руководит нами.

Боязнь сцены ушла, будто её и не было никогда. Я перестал переживать и бояться. Перестал думать о том, как выйду из-за кулис, а на меня будут смотреть десятки пар глаз в ожидании «фейла». Перед нами пройдут музыканты разных стилей и направлений, но хедлайнеров ждут с особой силой. И кому как не им нельзя облажаться. Но у группы был я.

Да, была ещё арфистка, скрипач, какой-то тип с африканской трещоткой и девушка с гуслями, но они все настоящие, правильные музыканты.

Я такой один. Парень с треугольником. И пофиг — сегодня я не облажаюсь. Мне есть за что бороться. У меня своя мотивация.

***

В этот день я делал нестандартные для меня вещи. Первый пошел в душевую, пока не заняли, там драил себя изо всех сил мочалкой, даже огрубевшие и не привыкшие к такому обращению пятки.

Вздохнул и побрил подмышки. Сам побрился и ниже хотел, но не решился. Могут неправильно понять, если увидят следы моей деятельности в душе.

Облился одеколоном, который долго ждал своего часа в тумбочке и натерся «дезиком», везде где можно.

Поменял бельишко на свежее и сам на себя стал не похож. Трудная оказывается работа за собой следить. Это же сколько времени на такие процедуры уходит каждый день?

Осталось только одно. Сходить в парикмахерскую, отдать лишние деньги, чтобы девушки "сделали красиво" плюс голову помыли так, как я сам никогда не смогу.

Ничего один раз можно.

***

В салоне меня ждал сюрприз. До начала концерта ещё семь часов, а настроение уже испортилось.

— Ты за мной следишь, патлатик?

Как водой холодной хлестнули о спину. Еще не осознав, кто сидит в соседнем кресле я успел напрячься.

Осторожно скосил глаза и увидел блестящий череп, гладко выбритые щеки, и здоровое тело, спрятанное под накидкой.

- Не бойся, поговорим после процедур. Не будем девочкам мешать, — сказал Короткий под щёлканье ножниц и отвернулся.

Вот может же человек кайф обломать. Следующие полчаса прошли мучительно неприятно. Я надеялся, что он уйдёт первым и мне повезло, поэтому я тянул время как мог, но видел через окно тень на улице перед входом. Он ждал, и разговора было не избежать. Как жаль, а я такой красивый сегодня.

***

После брадобрейной на улице было прохладно, и я поёжился.

— Не дрожи, — поманил пальцем Короткий и протянул пачку, — кури.

От него резко несло мылом и духами. Он был идеально выбрит и наглажен. Лакированные туфли отражались на солнце. На запястье огромные часы с позолоченной застежкой. На лице блуждала счастливая и добрая полуухмылка.

— У меня сегодня много работы. Концерт твоих волосатиков. А, ты ведь тоже будешь бренчать. На этой своей пирамидке.

— На треугольнике, — поправил я.

— Да всё равно. Я за порядком следить буду. Скажи своим волосатикам, что будем бить сразу и больно, если что пойдёт не так. Порядок он и в Африке порядок. Не будет порядка — не будет концерта. Нарушат порядок педики — мои ребята им поправят ориентацию. Но вообще сегодня я добрый, знаешь почему?

Я промолчал.

— Сегодня важный день для меня, понимаешь? Только тебе скажу. По секрету. Вечером девчонка будет моя. Вот так. После концерта я ее заберу. Ну, то есть признаюсь, конечно. Нежно, как положено. Цветы подарю. И всё скажу, о том, как её хочу и что я ей могу дать. Надоело ждать, ходить вокруг да около. Жизнь ведь она быстро уходит, студент. Ладно, удачи тебе на концерте. Наклонись поближе.

Я стоял и не собирался кланяться, ожидая подвоха. Короткий кивнул, будто соглашаясь.

— Как скажешь, — повторил он, — удачи на концерте студент. Бренькай на здоровье, но не вздумай ей мои слова передать — язык вырву.

***

Это был безумный вечер. Никогда ДК не видел столько начинающих музыкантов в одном месте. На сцене репетировали три группы одновременно, выдавливая натужный писк из микрофонов. В зале по углам расселись остальные, что-то поигрывая на акустике и сверяясь с вырванными из блокнотов листочками.

Из-за глубин занавеса несло марихуаной, и у многих «патлачей» были затуманены глаза. Сейчас это никого не волновало, даже слонявшихся вокруг людей Короткого.

Я почувствовал себя чужим, белой вороной среди этого разнообразия косух, бандан, колец, перчаток, длинных конских хвостов. Не нужно было наряжаться, я здесь как белый посреди африканского племени — выделяюсь так, что у людоедов кольца из носа выпадают.

— А кто это тут у нас? Шикарно! — откуда то-то взялся Фёдор и с мягкой улыбкой потряс меня за руку. — Не ожидал, честно скажу, не ожидал. Янка, посмотри на нашего музыканта!

Я не знал шутит он или издевается, но всё равно густо покраснел. Через минуту меня уже обступили все наши, и они были так счастливы и потащили студенческое тело в коптёрку, а Янка как-то оказалась рядом и держала меня за руку.

— Репетировать на сцене уже никто не даст, — командовал Фёдор, — но и мы запрёмся и никого не впустим. Прогоним так, без инструментов. Студент ещё раз пробьёт свою партию, для уверенности.

— Я готов, — сказал я ему в спину. Фёдор ждал, когда все соберутся — последняя репетиция началась, как только закрылись двери каптёрки.

***

Я хотел ей сказать. Хотел предупредить, но не знал как. Слишком много было людей в маленьком тесном помещении. Слишком много лишних ушей и глаз. Слишком занята была флейтистка. И слишком был ненужный я в этой какофонии звуков со своей рамкой и с этими слухами. Ну, скажет он ей что-то. Она ведь сильная — прогонит как всегда и все дела. Янка такая, её не нужно морально подготавливать как меня.

Я так ничего и не сказал. А когда открылась дверь на пороге стояла ваза с шикарными красными цветами.

— Лилии,— сказал Гибон, — символ страсти и желания. А вот и конвертик.

Он наклонился и взял бумажное сердечко:

— Для моей флейтистки. О, Янка, я чего-то не знаю?

Она забрала у него записку, бросила на меня быстрый взгляд, порозовела и отошла в сторону.

— Идём, курнем для храбрости, — сказал Гибон, — сегодня можно. Нафига нам телячьи нежности. Или это ты письмо подогнал?

— Забей.

Я пробовал марихуану один раз и ничего не почувствовал. Горький дым и кашель, но не этим вечером. На этот раз всё было по-другому.

Я забыл обо всём. Справа сидел Гибон, слева вдоль стены на скамейке растянулась тройка патлатиков. Сладковатый дым ходил по воздуху как живой, изменяя структуру и рисуя картины в пространстве. Все вокруг были такие добрый и хорошие, что хотелось обниматься и смеяться громко, так чтобы слышал мир. А ещё я хотел играть настоящую музыку на серьезном инструменте. Не то, что этот треугольник: хоть он мне и нравится и я готов помочь своей любимой группе в душе я клавишник.

Наверное я говорил всё это вслух и слишком громко, парни только смеялись и переглядывались.

Было так хорошо и тепло. Только не хватало одной рядом. И, надеюсь, про это я вслух не высказывался.

А потом начался концерт.

Музыкантов выгнали со сцены в зал — появился глупый ведущий с такой же советского вида соведущей и пошло-поехало.

Говорят, что хороший был концерт, и я даже помню пару песен, но меня тянули в разные стороны. То металлисты заставили выпить водки на детской площадке, то хиппари опять раскурили какой-то дрянью, а потом я пил вино с девочками из группы free angels deviss и танцевал под их песню, размахивая рубашкой над головой.

Где-то на фоне мелькал лысый и смешной Короткий, странно смотрел и шариком лопался в неизвестность, возвращаясь периодически.

Явилась Янка, схватила за руку и увела в раздевалку, которая стала гримеркой для музыкантов. Мы страстно целовались в темноте, пока громко не хлопнула дверь и не включился свет.

— Пора, — сказал Фёдор, — надеюсь, вы готовы.

И я не подвёл.

***

Флейта была просто волшебной в этот вечер. Фендер звучал как чёртов ситар. Барабаны Гибона задавали магический ритм, подыгрывая клавишам Федора. Да и все мы — сессионные музыканты на одну песню были в ударе. Фёдор сотворил шедевр.

Толпа в зале успокоилась и раскачивалась в такт музыки и желаниям певца. Это был такой гипноз, как на выступлениях американских проповедников, когда человеческая масса в экстазе сбрасывается с крыши по мановению белого рукава. А у нас поклонники танцевали и двигались синхронно, как волны, будто их к этому перед концертом готовили инструкторы.

И сам я выделывал какие-то трюки, даже треугольником над головой мотал и ещё что-то «магическое» творил, по крайней мере я так думал и так я запомнил те пять минут славы. Мы полностью овладели аудиторией и сделали это красиво. Вот так я увидел рождение шедевра. Из десятков часов репетиций, невнятного звука, дребезжания, ошибок и фальши получился хит. Жаль, что это было только раз.

Человек с цветами

  Все было хорошо, пока не появился человек с цветами. Мы "закрывали" концерт, но публика не могла разойтись еще как минимум полчаса разгоряченная выступлением, кто-то видел как друзья Короткого «шарились» в толпе и мягко выпроваживали неформалов, а к тем, кому не доходило применяли более жёсткие меры.

Мы помогали Гибону убрать помещение, чтобы завтра его хотя бы с работы не выгнали, когда в зал вошёл человек с цветами.

Двери актового зала заскрипели и явился он. Большой, квадратный, в полосатом пиджаке и белых штанах. В руках букет алых лилий. Он уверенно минул открывшего рот Гибона и не менее удивленного Федора, уверенно  шагая прямо ко мне и к Янке.

— Привет, патлатик. Отойди, пожалуйста, хочу с красавицей переговорить.

Мир все еще плавал вокруг меня в наркотическом угаре, и появление Короткого как ножом разрезало черное покрывало. Вот и Джонни!

— Стой! — сказала флейтистка и для надежности схватила меня за руку, — Чего надо, Костя?

Человек с цветами заметно напрягся. Щеки пошли красными пятнами, а лоб побелел как у мертвеца, холод я почувствовал даже не приближаясь. Да и не нужно было.

— Патлатый, уйди по-хорошему, — проскрипел он сквозь зубы и посмотрел на меня. На верхней губе у него торчал одинокий черный волос. А еще волосок смешно покачивался, как пальма на ветру. — Ты чего ухмыляешься?

Я постарался сдержаться, но вряд ли это прыскание в кулак и бег в сторону сцены с истеричным смехом были вежливыми. Меня буквально рвало от смеха и тараканий волос болтался перед глазами, щекотал под мышками и раздражал внутренности.

***

Когда желудок успокоился, всё уже закончилось. Лилии веером лежали на полу в луже воды, дверь настежь распахнута и музыканты старательно не смотрели на меня и красную от гнева девушку.

— Я за тряпкой, — буркнул Гибон и вышел.

— Я подожду на улице, — сказал Федор, но Янка только рукой махнула.

— Иди домой, Федя. Ничего с нами не случится. Я вытру и мы тоже уйдем.

Федор явно сомневался и долго крутился не решаясь уйти, но она его убедила и мы, наконец остались одни.

— Не смотри, — сказал я, — стыдно. Что-то мне резко плохо стало. И мир вокруг кружится.

Гибон гремел вёдрами где-то вдалеке, и она погладила меня по голове.

— Не будешь теперь курить всякую дрянь с незнакомцами. Сначала всегда хорошо, а потом всегда плохо, если не знаешь меру.

— А где этот, — я кивнул в сторону выхода,— лысый.

- Прогнала его. Достал. Полгода вокруг да около ходит, а сегодня лилии принес — кабан. Не люблю я таких людей. Я вообще никого не люблю, даже тебя.

Она засмеялась и потрепала меня по затылку, как собаку.

— Ну, тебя немножко люблю, ладно. Давай убежим пока Гибон не вернулся, а то он нам сейчас даст этими тряпками.

— Нужно помочь убраться, — сказал я, но она уже надела рюкзак и тянула меня вверх.

— Тебе кто важнее я или Гиббон? Или ты уже ничего не ждешь сегодня?

Я собрался так быстро как смог.

***

Окончание в следующий раз.