Рыбий глаз бытия⁠⁠

Коньяк в снифтере был темным и густым, как запекшаяся кровь древней рептилии. Мы сидели в библиотеке, где запах старой кожи и пыли казался единственной константой в этом зыбком мире. Мой собеседник, человек возраста неопределенного, но с весом в обществе, медленно вращал бокал.

— Вы охотник, — произнес он, не глядя на меня. Его голос звучал сухо, как шелест страниц манускрипта. — Ваш ум — это гарпун. Вы постоянно ищете жертву.

Я хотел возразить, но промолчал. Он был прав. Мой взгляд, как и мои мысли, привык впиваться. Вон та латунная ручка на окне. Пятно света на ковре. Корешок книги. Я цеплялся за объекты, как утопающий за обломки, и каждая такая «цепкость» рождала каскад слов в моей голове. Ручка старая. Кто её трогал?

— Вы смотрите через замочную скважину, — продолжил он, наконец подняв на меня свои водянистые, ничего не выражающие глаза. — Вы называете это фокусом. Я называю это слепотой. Вы видите точку, но теряете пространство.

— А как иначе? — спросил я, чувствуя раздражение. — Чтобы понять суть, нужно сосредоточиться.

— Чтобы понять суть, нужно исчезнуть, — парировал он. — Посмотрите на то окно. Не на раму. Не на пейзаж за ним. Смотрите на всё сразу.

Я уставился на окно. Взгляд привычно метнулся к дереву в саду.

— Нет, — его голос стал жестче, напоминая удар хлыста. — Рассейте фокус. Представьте, что ваши глаза — это не два прожектора, а две распахнутые двери. Не хватайте предметы. Позвольте им войти.

Я попробовал. Сначала было почти больно. Мышцы глаз протестовали, пытаясь вернуть привычную фиксацию, нащупать «крючок». Я видел мутное пятно.

— Периферия, — подсказал он, делая глоток. — Задействуйте края сетчатки. Вы видите книжный шкаф слева?

— Смутно.

— А камин справа?

— Да.

— Теперь, не двигая зрачками, удерживайте внимание на шкафу и камине одновременно. А центр… центр оставьте пустым.

Я сделал усилие. Мой взгляд, привыкший быть острым копьем, вдруг размяк и расплылся. Это напоминало настройку объектива, который вдруг выкрутили на максимум.

И тут случилось странное.

Сначала исчезла глубина. Комната стала плоской картинкой, но невероятно детализированной. Раньше я смотрел на мир через узкий экран старого телефона — пикселизированный, дерганый квадратик реальности. Теперь же кто-то невидимый растянул края моего зрения до предела. Я перешел на широкоформатный режим.

Три точки, о которых я думал раньше — левый край, правый край и центр — исчезли. Исчезли сами понятия «точек». Появилась Плоскость. Текстура бытия стала плотной, насыщенной. Я видел каждую пылинку в луче света, но не смотрел ни на одну из них. Я видел всё окно целиком, всю стену, весь сад, и даже носки своих туфель, не опуская головы.

— Вы чувствуете это? — спросил он тихо. — Вы чувствуете, как мир искривляется?

Я кивнул, боясь пошевелиться. Это было похоже на эффект рыбьего глаза. Сферическая панорама. Мое зрение больше не было инструментом анализа, оно стало органом поглощения. Я был не наблюдателем, я был самой линзой. Огромной, выпуклой, всевидящей линзой, в которой отражался мир.

И в этот момент я осознал кое-что еще. Тишину.

В моей голове было пусто.

Тот назойливый комментатор, который всю жизнь сидел на задворках сознания и бубнил, оценивал, вспоминал и планировал — он замолчал. Ему просто не за что было зацепиться. Нет точки — нет мысли. Панорама не требует слов, она требует лишь присутствия.

Я сидел, превратившись в чистое восприятие. Я был рыбой в глубоком океане, которая не смотрит на воду, потому что она и есть вода. Я не думал о комнате, я был комнатой. Разрешение моего восприятия выросло до бесконечности. Я понимал всё, абсолютно всё, не формулируя ни единого тезиса.

Мой собеседник поставил бокал на стол. Звук стекла о дерево показался мне раскатом грома, но он не нарушил тишины внутри.

— Добро пожаловать в реальный мир, — сказал он с едва заметной усмешкой, в которой сквозило знание тысячи шаманов и дюжины философов-нигилистов. — Теперь вы видите. Парадокс в том, мой друг, что пока вы пытались что-то разглядеть, вы были слепы. А теперь, когда вы не смотрите никуда… вы видите всё.

Он наклонился ко мне, и его лицо, попавшее в поле моего сферического зрения, казалось причудливо искаженным, но невероятно четким.

— Рыбий глаз, — прошептал он. — Единственный способ не попасться на крючок — это стать самим океаном.

Я продолжал смотреть, не моргая, удерживая мир в равновесии своей тишины, понимая, что любой мой следующий вопрос разрушит эту хрупкую, великолепную архитектуру пустоты. Но вопросов больше не было.