О воровстве.
Прочитала, понравилось, решила поделиться. Оченьдлиннопост.
автор Екатерина Великина.
О том что воровать нехорошо, мне еще в самом раннем детстве рассказывали. Конечно же, больше всех отличилась бабушка, которая, в отличие от моих высоколобых родителей на мелочи не разменивалась, и за детскую психику не тревожилась. - Логическая цепь «спиздишь-посОдют-расстреляют» наполнила меня ужасом на 10 лет вперед, и навсегда отбила желание присваивать чужое добро. Впрочем, конфеты и мелочь в папином кармане в понятие «казенное имущество» не входили, и поэтому жизнь моя была легка и вольготна.
Описываемый мной случай, произошел уже в более позднем возрасте, на севере.
Жили мы тогда в крохотном двухэтажном домике на 8 квартир. – По четыре в каждом подъезде. Так как размеры квартир были под стать домику, местное население использовало прилегающую к дверям территорию в хвост и в гриву. - Унты дяди Коли соседствовали с тапочками его жены тети Тани, старым ватником Тети Люды, резиновой лодкой дяди Пети и тремя охотничьими собаками деда Василия. Все это говно лежало в подъезде годами, и путешествовали, пожалуй, только тапочки тети Тани, да и то, только когда дядя Коля уходил на охоту, а тетя Люда уезжала к маме… Впрочем, кругосветка тапочек была не слишком продолжительной, потому что однажды тетя Люда к маме не поехала, а вместо этого отхерачила тетю Таню Тем Самым ватником. До сих пор не знаю, кто обиделся больше – тетя Таня или тетя Люда, но ватник оказал неожиданно благотворное влияние, и больше семьи не ссорились.
Единственным приятным фактом во всей этой истории было то, что скоропортящиеся продукты в подъезде не хранили, и никакой некондиции, окромя собак деда Василия, по углам не валялось. Впрочем, и этот акт гражданской самосознательности объяснялся довольно просто. – Перед входом в дом располагалась небольшая кладовка, одна стена которой граничила с улицей, а другая выходила непосредственно в подъезд.
Как и во всем доме, в кладовке царил полный коммунизм, поэтому никаких дверей-замков-ключей не планировалось и в проекте, а вместо этого были полки с номерами квартир на желтых бляшках и щеколда «от ветра» на входе. Но, не взирая на все попытки строителей уравнять классовые прослойки, социальное неравенство все равно присутствовало, и полку моих родителей можно было найти даже не глядя на номер. –Среди оленьих туш, ведер брусники и блестящих рыбных спин, сизые куриные тельца держались особняком, всем своим видом показывая, что их хозяева далеки и от мирского вообще, и от принятия пищи в частности.
Помнится, как-то раз я поинтересовалась у мамы, а почему у Фалеевых (соседи сверху), такая полная полка, а у нас такая пустая.
- Потому что у Фалеевых папа охотник, - ответила мне мама, и вздохнула.
Кто именно наш папа, я спрашивать не стала, и ушла в свою комнату.
Собственно, с этих проклятых Фалеевых и начинается моя дурацкая история.
Как-то раз отправила меня мама в кладовку за курицей. Нацепив шапку, и получив строгое указание не лизать щеколду на входе, я отправилась в подъезд.
Постояв немного у заветной щеколды, и все-таки лизнув ее для независимости, я открыла двери кладовки и щелкнула выключателем. Курица лежала на полке справа и смотрела на меня укоризненно.
К тому моменту, когда я уже почти отколупала птицу от ее молчаливых товарок, и собралась уходить, что-то приковало мой взгляд к соседской полке. Этим Чем-то был огромный вяленный лещ, с золотыми плавниками, наглой мордой и отменным жирным брюхом.
Как завороженная, глядела я на Леща, и чувствовала, что даже не смотря на то, что мой папа не охотник, и Лещ не наш, а Фалеевский, рыбного дня Фалеевым не видать также, как и трезвого Фалеева-старшего.
Вариант поедания трофея на месте, возможным не представлялся. - Даже в свои 9 лет я понимала, что с такой температурой на улице, найдут меня под только под утро с Лещем в зубах и курицей подмышкой, и в гробу нас будет трое. Уходить из жизни в компании с общепитом мне не хотелось, и поэтому я принялась размышлять на тему «что же делать дальше».
Среди куриных тел и прочей снеди размышлялось особенно лихо, и через 2 минуты поэтапный план преступления был готов. – Я решила, что прошмыгну в квартиру, и, оставив курицу на стуле в прихожей, тут же побегу в сортир, чтобы там, в тишине и прохладе, сполна насладиться добычей. Особенно прекрасным, мне казался тот момент, что после поедания Леща, все остатки тела отправятся в унитаз, и алкаш-Фалеев ни за что не догадается какие воды бороздит его подопечный.
Как и любого гения, меня подвела фигня.
Залетев в квартиру, я слишком громко шваркнула курицей по стулу, и это привлекло внимание мамы. Она вышла из кухни, как раз в тот момент, когда мы с Лещем на пятой скорости штурмовали дверь клозета. К счастью, мне удалось щелкнуть запором вовремя, и осведомиться, с каких это пор я посещаю сортир с шапкой на башке, родительница не успела.
- Что с тобой, Катя? - спросила она из-за двери. – Ты чего как угорелая носишься?
- Да живот вот тут скрутило, мама, - проскрипела я, стягивая с себя головной убор и устраивая Леща на коленках.
- Ну дак ты мне шапку-то отдай, - продолжала упорствовать мама. – Зачем она тебе?
- Я попозже отдам, щас некогда, - совершенно искренне ответила я маме, и попыталась было отодрать от Леща плавник.
- Ты что-то все-таки странная какая-то, - не унималась родительница. – Может, ты, опять щеколду лизала?
В ту же секунду я поняла весь ужас своего положения, по сравнению с которым лизание щеколды казалось сущей мелочью…
Проклятая рыба была заморожена настолько, что отделить одну ее часть от другой можно было разве что при помощи газовой горелки. План «сожрать и смыть кости» рухнул окончательно и бесповоротно, потому что с тем же успехом я могла попытаться полакомиться бюстиком Ленина со стола папиного начальства.
- Да что ты молчишь все? – вновь подала голос мама. – Что у тебя случилось?
При слове «случилось» в воздухе запахло летальным исходом.
Как вы понимаете, оказаться с 50-сантиметровой рыбиной в осаждаемом мамой сортире – удовольствие ниже среднего. А с учетом того, что рыбина ворованная, никаких жизненных благ в виде кукол и лисапедов на ближайшие 10000 лет не предвидится.
- Убьют, - подумала я.
- Не убьют, - ответил мне внутренний голос. – Мама будет визжать, а папа, разве что стукнет… То же мне, кража...
- Резонно, - подумала. Но тут же вспомнила Фалеева, и мне стало еще страшнее. Лишенные вкусного Леща фалеевские дети наверняка будут ненавидеть меня до самой смерти а после смерти будут по очереди ссаться на мою одинокую могилку. Ну и, ясен перец, что витиеватого креста мне не поставят, а скорее всего, дело сведется к ведру с надписью «Эта девочка воровала чужих лещей»…
- Хватит трусить! Прячь, рыбу, дура, - настоятельно порекомендовал мне внутренний голос. – А то ведь и правда убьют.
И тут мне стало еще страшнее. Потому что спрятать полуметрового леща в абсолютно пустом сортире, может только Копперфильд, да и то навряд ли… Рулон туалетной бумаги, пепельница и газета Мирнинский рабочий – вот и все ресурсы которыми я располагала.
От страха, я обняла леща покрепче, и принялась жевать край «мирнинского рабочего», рассчитывая на то, что в типографской краске содержится достаточно крысиного яда.
Тем временем, стук в дверь усиливался. – Должно быть, мама решила, что меня постигла страшная фекальная смерть, потому что в ее голосе уже начали появляться истерические нотки.
В последнем порыве спасти свою жалкую жизнь, я попыталась было закинуть рыбу на сливной бачок. Естественно, делать этого не стоило, потому что при падении Лещ издал страшный грохот, после чего мама крикнула «иии-ииих» и стала вышибать дверь. Сортир затрещал по швам, Лещ засмеялся, а я начала отключаться.
На этом месте эта история могла бы и закончится. И я даже до сих пор думаю, что лучше бы она и закончилась… Но так как речь идет не о затрапезном рыбном воре, а о Катечкиной, то финал наступил несколько позже.
Как раз когда мама была близка ко мне, а я сама была близка к небесам, организм перешел на резервное обеспечение, и таки нашел выход из создавшейся ситуации. Выход был херовым, но за неимением других вариантов мне пришлось им воспользоваться.
- Положи леща в унитаз, накрой его крышкой и выходи, - сказал мне внутренний голос. – По крайней мере, успеешь выпить чашку чая перед смертью.
Тяжело вздохнув, я определила леща в сортир, закрыла крышку, предварительно плюнув рыбе в морду, и перекрестившись вышла в мир.
- Что с тобой? Что ты молчишь? Почему ты не открывала? – визжала мама. – Это не ребенок, это отродье какое-то! Что ты там делала?
- Читала, - сказала я маме. – Не нервничай, пожалуйста.
Как следует прооравшись, и отвесив мне пару подзатыльников, маман сменила гнев на милость и сообщила что на кухне меня ждет суп.
Точно минер по вражеской ниве прошла я на кухню, налила себе тарелку супа, и принялась его есть.
Как и все последнее в жизни, суп был необыкновенно вкусен.
На седьмой ложке, дом пронизал страшный крик.
В крике было что-то нечеловеческое, из чего я сделала только один вывод: вместо того чтобы искать улики, мама решила использовать сортир по назначению, и во время спуска воды свела неожиданное знакомство с моим гостеприимным лещиком.
Через час я стояла на пороге у Фалеевых, и размышляла, какой из вариантов раскаятельной речи более всего подходит к обстановке.
Остановившись на скромном «Простите, дяденька Фалеев, я украла вашу рыбу, но не съела потому что мама ее опИсала» я нажала на дверной звонок. Про маму я, понятное дело, из мести решила сказать, чтобы не одной позориться…
Но каково же было мое удивление, когда Фалеев сообщил мне, что никаких рыб у него нет и не было, и вообще он спит.
Не было рыбы и у Сидоровых, и у Петровых и вплоть до 10 вечера я была уверена что Леща мне не иначе как лукавый послал, в качестве проверки на вшивость.
А в 10-15 я уже точно знала, что лучше бы мне и правда посылка с того света пришла. Лещ был НАШИМ, и оказался не на той полке только по причине папиной рассеянности.
Не, если вы думаете, что это было мое последнее воровство, то вы глубоко заблуждаетесь. Но вот лещ, стопудово, был последним.