История про Виктора
Стихотворение Булата Окуджавы читает артист Игорь Пиксайкин.
История, которую я вам расскажу, живет в старом доме с высокими потолками и скрипучими половицами. Ее главного героя зовут Виктор, но для мира он — поэт Вик.
У Вика не было соперника.
Это не значило, что он был лучшим. Это значило, что он был единственным.
Он не участвовал в поэтических баталиях, где строки хлестали, как рапиры, а метафоры взрывались, как гранаты. Он не листал журналы в поисках чужих имен, чтобы измерить глубину их таланта и сравнить со своей пустотой. Он не нуждался в тени другого, чтобы понять форму своего собственного света.
Его соперником была тишина. Та самая, что нависает над чистым листом, густая, тягучая, всепоглощающая. Он вступал с ней в единоборство каждое утро, вооружившись лишь перьевой ручкой и чернильницей, доставшейся от деда. Победа давалась не каждый день. Иногда тишина побеждала, и тогда Вик просто сидел у окна, наблюдая, как дождь рисует на стекле стихи, которые он не может ухватить.
Его соперником был город за окном — серый, орущий гудками и всплесками чужих разговоров. Вик выхватывал из этого хаоса обрывки: смех ребенка из песочницы, спор двух голубей на карнизе, стук каблуков по мокрому асфальту. И превращал их в ритм, в музыку, в строку. Он отвоевывал у городского грома маленькие островки гармонии.
Его соперником была память. Призраки прошлого — ушедшая любовь, оставшаяся в виде запаха грушевого мыла в ванной; тень отца, читающего при свете настольной лампы; первый восторг от собственного, найденного в книге, стихотворения. Они были требовательны. Они шептали: «Опиши нас. Пойми нас. Удержи». И он пытался, зная, что память — ненадежный союзник, она искажает и теряет детали, как старая фотография, выцветшая на солнце.
Его соперником был он сам. Вчерашний Вик, который написал строчку такой ослепительной, что сегодняшний Вик не мог придумать ничего, кроме банальности. Вик, который мог проверить каждое слово на звук и вес, и все равно сомневался. Вик, который боялся, что однажды источник внутри иссякнет, и он останется на берегу сухих русел, безмолвный.
Как-то раз к нему зашел молодой, горящий поэт, нащеке которого пылал огонь амбиций. —С кем ты борешься, Вик? — спросил он, оглядывая скромный кабинет. — Чьи книги раздражают тебя? Чей успех не дает спать? На кого ты равняешься? Вик задумчиво покрутил в руках тяжелую стеклянную пресс-папье. —Видишь ли, — сказал он мягко. — Когда ты взбираешься на гору, чтобы сразиться с другим альпинистом, ты тратишь силы на то, чтобы обогнать его, толкнуть, посмотреть вниз. А когда ты один на один с горой, ты изучаешь каждый камень. Ты слышишь ветер. Ты чувствуешь, как дрожат твои мышцы. Ты видишь не соперника, а саму гору. И себя на ней. Это другая битва. Более одинокая, но и более честная.
Молодой поэт ушел, не поняв. Вик остался. Он подошел к окну. Начинался вечер, и в сумерках город зажигал огни, будто строчки из гигантского, неведомого ему стихотворения.
Он вернулся к столу. Чистый лист ждал его. Тишина наступала, густея в углах комнаты. Память подкидывала обрывок мелодии из давно забытого фильма. Он сам, вчерашний, был недоволен началом, которое он написал утром.
И он снова взял в руки перо. Потому что у него не было соперника. Была только работа, только жизнь, которую нужно превратить в слова.