Снег⁠⁠

Половинку пеклеванного, попросила она. И пирожок с луком и яйцом, они у вас свежие? У нас всё свежее, буркнула продавщица. Восемьдесят шесть рублей.

Сейчас, сейчас, пробормотала она. Отсчитала рыжие десятки и серые пятёрки. Взяла кулёк с хлебом и пирожком, забыла кошелёк. Вернулась на окрик продавщицы. Спасибо, дочка, спасибо.

Солнце таращилось на расквашенные дороги. Снег сошёл за неделю, лёд растаял, и река понесла воды вниз: мимо опор недостроенного моста, мимо закрытого грузового порта, мимо грязного песка городского пляжа. Голуби, ошалевшие от тепла, бесстрашно вспархивали прямо из-под колёс, чумазые собаки надрывались вслед курьерам на велосипедах. Весна ещё не началась, но воздух уже поменялся – он больше не обжигал, глаза не слезились на морозе. Можно было пройтись до хлебного ларька.

Вовка не позвонил, странно. Обычно он звонил по субботам, но в этот раз почему-то пропустил. А может, она забыла, как кошелёк? Достала ещё раз телефон. Крупные кнопки, крупные цифры на маленьком экране. Ничего. Ничего, ничего, ничего.

У подъезда села на лавку. Когда-то поднималась на Эльбрус, теперь и второй этаж казался слишком высоким. Гене дали квартиру, когда родился Вовка. Или раньше? Или они сюда потом переехали, когда Вовка школу закончил?

Здравствуйте, что-то поздно вы сегодня. Да вот, прособиралась. Как нога? Ноет, на погоду, видимо. Ну да, обещали похолодание. Циклон! А говорят, глобальное потепление. Да чего только не говорят! Ну, я пойду. До свидания! Леночке привет передавайте, хорошо? Ушёл, не слышит. Чёрт старый. Леночка его зимой и не выходит. Неужели и я такой стану?

Тусклая лампочка в прихожей, открытка на зеркале: тюльпаны и мимоза, петля восьмёрки. Она вымыла руки и заварила чай – Вовкин любимый, с бергамотом. С бегемотом, так он говорил. Развернула пирожок, роняя крошки на клеёнку. Включила телевизор, выключила. Проверила телефон – ничего.

Кажется, она задремала. Приснилось что-то странное: Гена, Ялта, скользкая после дождя галька, ветер, коньяк и сизый инжир, такой мягкий, что от пальцев оставались следы. Они хотели опять съездить к морю, точно. Надо будет напомнить Гене, пусть с премии отложит.

К вечеру пошёл снег. Мокрый и рыхлый, он кляксами ложился на подоконник и сразу же таял, превращаясь в воду, но с неба летели новые и новые снежинки, и вскоре земля покрылась тонкой белой вуалью. Снег облепил ветки и провода, крыши домов и машин, и даже голые побеги плюща на склоне холма. Всё вокруг стало матово-белым, только тёмные лужи блестели в свете фонарей.

Лишь бы не похолодало к утру, подумала она, растирая больное колено. Лишь бы не похолодало. Но она знала: обязательно похолодает. Лёд захрустит на тротуаре, и до самого обеда, пока дворник не сдобрит улицы солью, нельзя будет выйти во двор.

Она открыла хлебницу, достала половинку пеклеванного, нарезала кубиками. Надо подсушить на плите, пока не испортился, пробормотала она. Где же спички, я ведь точно оставила их на столе, неужели закончились? А потом она вспомнила, что ещё в позапрошлом году поменяла плиту на электрическую, и спички больше не нужны.

Вдруг зазвонил телефон. Звонил и звонил, а она стояла возле плиты и смотрела в окно.

На снег.