"Отчёт-И" Александра Хохлова и Дмитрий Орлов⁠⁠

Дом за частоколом

10 августа 1943

10.30 по Берлину

Председатель колхоза деревни Ивантеевки, что лежала где-то меж болот и лесов Белой Руси, перебирал картошку, по-местному - бульбу, когда в двери его дома стали бить кулаком. И не просто бить, а ещё и кричать: «Открывайте! Именем Великой Германии!».

Отворив двери, щуплый седовласый мужчина выглянул на улицу и невольно попятился назад. Десять вооруженных мордоворотов в серой форме с белыми повязками на рукавах стояли на его подворье, нагло ржали, смоля вонючие папиросы. В руках чужаки держали пустые мешки и веревки. Сердце Йохана Тевтоненко ёкнуло от нехорошего предчувствия.

- Именем Великой Германии! – повторил старший из пришлых.

- Какой-какой Германии? – не понял Тевтоненко.

- Великой! Ты чё, мужик? Война третий год идёт!

- Война? – глаза Тевтоненко округлились. – Вот те на! А я-то думаю, что это к нам никто не приходит ни за клюквой, ни за торфом, а почтальон ни денег не несёт, ни газеток. А оно вон чё! Война! А вы кто будете? Немцы?

- Полиция мы. Именем Великого тысячелетнего рейха изымаем скотину и прочие припасы, – заявил старший полицай. – И запомни – ты теперь не председатель, а староста. Верстандлишь?

- Яволь... яволь…

После команды старшего полицаи занялись привычным делом: быстро обыскали все дома деревни в поисках скотины и прочего чужого ценного добра. По поднявшемуся кудахтанью и визгу стало понятно, что поросята и куры заняли вакантные места в дерюжных утробах.

- Староста! - снова сунулся старший полицай в двери к Тевтоненко. - А корова у вас есть? Ух-ты! А это чего такое?

На почерневшем от времени сундуке стоял помятый высокий шлем с парой зарубок на тулье, рядом лежала кираса, наручи, поножи, щит с тощим черным орлом, один наплечник и один металлический ботинок, выглядевший изрядно пожёванным.

- Доспехи?

- Доспехи, доспехи… - покивал головой Тевтоненко.

- Где взял?

- Клюкву собирал и нашёл. Нужны? Забирай!

- В следующий раз! – осклабился полицай. – Так есть корова? Только не ври! Всё равно узнаю!

- А как же… есть. Целых две. Только они на хуторе, - на губах Тевтоненко играла мягкая улыбка, но взгляд был нержавстальной.

- Что за хутор?

- Бабкин.

- Бабкин хутор. Название такое?

- Яволь.

- А что ещё есть на Бабкином хуторе? – прищурился полицай.

- Да много всякого.

- Далеко?

- Неа… Ручей перейти, через горку перебраться да озерцо обойти.

- Веди. Нет, стой! А там что? - глаза полицая по-крысиному бегло окинули сарай, видневшийся в кухонном окошке.

- Там у нас овощи квасятся, - ответил староста.

И правда, в полутёмном помещении с дощатым полом и бычьем пузырём взамен оконного стекла вдоль стен стояли кадки, бочонки и кастрюли. От них в носы зашедших с разгону устремился пряный запах квашеных овощей, чеснока, лука, кислых яблок и тмина.

- В этой бочке огурцы? - Шмыгнул носом незваный гость.

- Они, родные, просолились уже, хотите?

- Не откажусь! А вот тут что?

- Капуста.

Кадка с капустой удивляла тем, что вместо камня, лемеха или кувалды, деревянную крышку удерживал кусок запылённого стекла.

- Это что?

- Хрусталь.

- Ого, какой здоровенный… Откуда?

- В клюкве нашли.

Отбросив хрустальный обломок в сторону, полицай приподнял крышку и запустил руку в капусту по самый локоть…

10 августа 1943

13.30 по Берлину

Вернулся староста один. На подворье его уже ожидал верный помощник Янис. Двое полицаев, которых оставили охранять мешки с отнятым у бывших колхозников добром, лежали на земле связанными и с заткнутыми кляпами ртами.

- С этими, что делать? – спросил Янис у старосты.

- Пусть полежат. До утра их заберут.

- Чёрный? - помощник кивнул в сторону леса. – Или эльзинцы? - Янис посмотрел на небо, где уже сгущались тучи, предвещая скорый ливень.

- Наверное, эльзинцы, - ответил староста. – Чёрный в дождик дома любит посидеть. А тебе не все равно?

- Да мне без разницы, - махнул рукой помощник. – Чогонить надо ещё?

- Надо, - покивал головой староста. – В город послать когонить надо. Разведать, что там и как.

- Кого послать? – кратко поинтересовался Янис.

- А кто у нас помоложе да пошустрее? Ваныр давно просился сходить.

- Да ну… - протянул Янис. – Не лучшая идея в город, где немцы, монгольца посылать.

- Чёйта?

- Тойта, - сказал, как отрезал помощник.

- Ну, немца какогонить пошли, - буркнул староста.

- Так ты, Йохан - немец.

Лицо Йохана вытянулось. Пауза затянулась.

- Не-не-не… Мне бульбу еще доперебирать нужно.

Переступив через мычащих полицаев, Йохан Тевтоненко поспешил в дом.

- Вангольда пошлю! – крикнул вслед Янис. – Он швед!

Йохан, не поворачиваясь, помахал рукой, мол, шли, кого хочешь.

- Забыл совсем, - хлопнул себя по лбу помощник. - Эльзинцы газетку принесли, будешь читать?

- Газетку? – староста заинтересовано обернулся. – А сам уже читал? Об чём пишут?

- Как партизаны взорвали рельсы, и поезд пустили под откос.

- Ну, занеси, вечерком почитаю.

13 августа 1943

8.30 по Берлину

Дом старосты деревни Ивантеевка окружили двадцать фельджандармов в забрызганной грязью форме и закругленными пластинами на груди.

- Тьфу, опять не дают бульбу доперебрать, черти дранные! Да иду я, иду! - Выкрикивал тихим шёпотом староста деревни, пока кто-то, не щадя ни кулаков, ни сапог колотил в двери.

Выскочив на крылечко, Йохан Тевтоненко уставился на немецких солдат: кто-то теребил в руке штык-нож, кто-то насвистывал «дойчен зольдатен, унтер-официрен», кто-то просто бродил по двору, нахально заглядывая во все углы и щели.

Командовал отрядом Отто Шварцкофер – образцовый арийский воин с чеканным профилем и брезгливым выражением лица. Помощником-переводчиком у него был Гюнтер фон Лехнер: высокий сутулый мужчина, похожий больше на ученого червя, чем на военного. Этот был одет в кожаный плащ, а на его фуражке сверкала бляха в виде оплетённого лентой меча в кольце рун. Сняв с носа очки с круглыми стеклами, фон Лехнер протёр их клетчатым носовым платком, надел обратно и спросил, обращаясь к Тевтоненко:

- Ви есть стагоста дегевни?

Тевтоненко утвердительно кивнул головой.

- Так точно, герр офицер.

- Ми задержали человека. Он утверждать, что из ваших людей. Шульц! Шнель хирхер!

Через пару минут толстенький шарообразный конвоир Шульц привёл Вангольда. Белобрысый долговязый парень встал перед старостой, виновато ссутулившись и потупив взор.

- Вангольд?! – охнул Йохан. – Что ты натворил, хороняка?! Почему тебя задержали?

- Он утверждает, что добровольно шёл к нам, чтобы рассказать за паргтизан, - ответил за Вангольда фон Лехнер.

Йохан мысленно чертыхнулся.

- Да, - подтвердил он нехотя слова Вангольда. – У нас на хуторе засели партизаны, и я послал в город своего человека, чтоб он вам всё сообщил.

- И сильно паргтизанен вам докучают? – задал вопрос фон Лехнер.

- Ох, сильно! – искренне ответил староста. – Житья просто нет! И молоко из-за них всё время киснет, и в огороде чёрти что вырастает, и собаку из-за них не заведёшь!

- Не понимаю, – нахмурившись, сказал фон Лехнер. – Причем тут молоко… собаки…

- Эээ… - поняв, что сболтнул лишнее, староста стал выкручиваться, косясь на газетку, принесённую Янисом. – Понимаете, герр офицер - у нас ведь… это… рельсов нет!

- И?..

- Рельсов нет - взрывать нечего, партизаны не знают, какое занятие себе придумать, вот и маются от скуки. То ко всем березам листовки прибьют, то вот ребят из полиции утащили на хутор и с концами.

- Хм, - протянул фон Лехнер. – А сколько их там, на хуторе?

- Эээ… четверо.

- А Вангольд сказал – один. Связной. Вернее – связная.

- Так один… одна – связная и… ещё трое как бы помощники.

- А вообще отряд большой?

- Ну… не считая этих четверых, - Йохан задумался, поднял глаза к небу и, будто подсчитывая летящее что-то там, в вышине, сказал: - Ещё с десяток точно наберётся.

- Паргтизаны - это хогошо! Мы их поймать и повесить, – покивал головой фон Лехнер. - Но ми пришли ещё и из-за теньгэ.

- Теньгэ? – переспросил, не понимая Йохан.

- Ваш человек бил…

- Вангольд! Кого ты избил?!

- бил задержан…

- Ааа…

- …на черном рынке, когда пытался обменять серебряные монеты четырнадцатого века на рейхсмарки, - пояснил фон Лехнер.

- Вангольд… - почти прорычал Йохан, давя в горле матерные слова.

- Я не виноват, Йохан, - сказал Вангольд, не поднимая глаз, - это мне Ваныр всучил. Просил конины на колбасу купить.

- Ви что, нашли кхлад? – впился взглядом в лицо Тевтоненко немец. – У меня есть сфедения, что в ваших краях спрятан кхлад, - сказал фон Лехнер, потрясая кожаным блокнотом, выуженным из внутреннего кармана. - Если так, то его надо сдать.

- Да какой там клад, - замахал руками староста. – Так, кувшинчик с десятком монет попался, когда клюкву собирали.

- И хде он?

- Так на хуторе всё… на хуторе, - ответил Йохан. – Я вас сейчас туда отведу, - сказал он, сел на лавку и стал натягивать сапоги.

13 августа 1943

8.50 по Берлину

Быстро миновав делянки с картошкой, луком и капустой, немецкий отряд углубился в лесные дебри, форсировал ручей и подошёл к пролеску.

Берёзы и осины здесь изгибались, будто искорёженные чьей-то злой волей. Нижние ветки, лишённые листьев и почерневшие, казались звериными лапами, тянувшимися к горлу незваных гостей. Тропинка петляла. Солдаты Вермахта шли, то и дело, спотыкаясь, попадая ногами в ямки, заполненные водой и заросшие дёрном.

Из-за плотно растущих деревьев яркий день быстро сменился сумраком, отчего отползающие от людей тени превращались в невесомые плащи, пытающиеся накрыть собой тех, кто шёл позади. Спустя час отряд вышел к высокому холму, поросшему пунцовым чертополохом.

На вершине холма виднелась проплешина, окаймленная колючей травой. Здесь, словно вбитый в лоб гвоздь, торчал скособоченный камень с руническими надписями. Козья тропка вела прямо к камню, разделяясь от него на три песчаные дорожки.

- О! Какая дрэвность! – восхитился фон Лехнер. – Ви не знаете, что здесь написано? – спросил он у Тевтоненко.

- Нет! – как-то слишком быстро ответил Йохан, нервно затягиваясь самокруткой из махорки.

- Мы обязательно заберём камень в Берлин, в музей! Ему не место в этих дербенях! Это же руны - наследие наших предкофф! – продолжил восхищаться фон Лехнер.

- Забирайте, раз так нужен, - не стал перечить староста.

- Я не большой знаток подобных вещей, - сказал фон Лехнер, поглаживая выемки надписей рукой в кожаной перчатке, - но я совершенно уверен, что здесь указаны напрафления! Направо пойдешь… налево пойдешь… А нам, кстати, куда?

- Прямо, - ответил староста, указывая на серые стволы елей прямо за холмом.

И повёл немецкий отряд туда, где многолетний слой опавшей хвои покрывал землю, не давая пробиться к солнцу ни цветочку, ни травинке.

Право на жизнь в мрачном сыром ельнике имели лишь мухоморы. Круглыми зерцалами росли они, пробиваясь сквозь медленно гниющие иголки, образуя зигзагообразную дорогу из багряно-алых шляпок, что вела на небольшую прогалину. На ней, сверкая снежной белизной, высилась печь, разрисованная диковинными цветами и символами.

- Это есть печь? Партизаны здесь в лесу пекут пирожки? – спросил, рассмеявшись фон Лехнер. – Какое варварство!

- Да, да… - покивал головой Йохан. – Пирожки.

Фон Лехнер переговорил о чём-то с командиром отряда, потом оба расхохотались, затем фон Лехнер перевел Йохану вопрос:

- Герр офицер спрашивает: «С чем пирожки? С мясом или с мухоморами?»

Тевтонеко зашелся кашлем так, что глаза его заслезились.

- И с мясом, и с мухоморами…

- Я видель подобные узоры, когда путешествовал на Тибет, - задумчиво заметил фон Лехнер старосте, рассматривая печь. – Не бывали?

Тевтоненко отрицательно покачал головой, всё еще пытаясь откашляться. Тем временем Отто Шварцкофер кивнул головой Шульцу и скомандовал: "Зольдатен, ацфштеллинг".

Шустро построившись у печи, солдаты сделали несколько групповых фото. Первым было фото с огромной деревянной лопатой, которую держали сразу трое вояк. На втором - двое солдат засовывали в печь сидящего на лопате сослуживца. На третьей конвоир Шульц залез внутрь печи и делал "ку-ку" из-за заслонки.

- А почему у вас такие странные имена? – спросил фон Лехнер у старосты. – Йохан, Вангольд? Они ведь не славянские.

- Так это…

Тевтонеко стоял перед немецким офицером с видом человека, которому страшно не хочется говорить правду, но и выдумывать что-то лень.

- А! Ви наверное этнические немцы? – предположил фон Лехнер.

- Яволь! – с радостью подтвердил староста.

- Так, значит, вы должны по-немецки понимать?

- Через слово понимаем, с пятого на десятое, - заискивающе улыбнулся староста.

13 августа 1943

9.50 по Берлину

Тропинка вывела немецкий отряд к небольшому озерцу, в котором плавало с десяток птиц, похожих на лебедей, но цвет их перьев напоминал предгрозовое небо, глаза алели, а клювы сверкали на солнце, будто начищенная медь.

- Какие красафцы! – воскликнул фон Лехнер. - Никогда не видел таких удивительных водоплавающих. Местный эндемик? Это гуси или лебеди?

Староста задумчиво почесал затылок

- Вроде гуси… а может и лебеди.

Тем временем командир скомандовал «Хальт!» и солдаты разбрелись на отдых. Кто-то курил, кто-то играл на губной гармонике, а конвоир Шульц, задумав подманить одного из водоплавающих, отправился на берег и стал бросать птицам хлеб. Вернулся быстро, подвывая от боли и прижимая к груди окровавленную правую руку с оторванным ногтем на среднем пальце.

- В чем дело, Шульц?! – спросил его командир. – Где вы поранились?!

- Герр офицер, я кормил птицу хлебом, а когда попытался её схватить – она откусила мне кончик пальца. Я видел у неё в клюве зубы!

- Зубастая птица? Не мелите чушь!

- Она не только зубастая, а еще и говорящая, не хуже попугая.

- И что она вам сказала? – рассмеялся Отто Шварцкофер.

- Она шипела мне на ухо гадости про фюрера!

- А конкретнее?

- Я не смею…

- Я вам приказываю, солдат! Говорите!

- Гитлер-капут… - всхлипнул Шульц.

- Так, сынок, - Шварцкофер почти по-отечески мягко взглянул на Шульца, - завязывай с местной зубровкой. Это тебе не шнапс!

13 августа 1943

10.10 по Берлину

Шварцкофер приказал солдатам выдвигаться, и староста повел их дальше болотистым берегом. И шли они так, пока не пришли к замшелому колодцу, что расположился меж торчащих из-под земли корней приземистого дуба.

Дуб был невысок, но обхватить его ствол смогли бы лишь пятеро взявшихся за руки взрослых мужчин. Пустой великаньей глазницей чернело меж многочисленных сучьев-крючьев векового древа огромное дупло. Колодец имел заброшенный вид – почти истлевшая до трухи крыша, на рассохшемся вороте болтается оборванная веревка.

- Там что-то лежит и светится! – воскликнул заглянувший в колодец Шульц.

- Что там есть? – спросил фон Лехнер у старосты.

- Золотая цепь.

- Гольден?! О, майн гот! – воскликнул фон Лехнер. – Зколько?

- Метров шесть.

- В килограммах зколько?!

- Ну… Кто ж её взвешивал? Думаю, пятьсот килограмм будет.

- Полтонны?! Так вы взётаки нашли кхлад?! Тот самый кхлад Рапунцель?! – фон Лехнер снова затряс в воздухе своим блокнотом.

- Не-не-не, - замотал головой Тевтоненко. – Ничего мы не находили! Цепь там давно лежит, сколько я себя помню. Про Рапунцель – нихт ферштейн. Нужна вашему рейху цепь? Забирайте!

- Конечно, нужна! Но как ее достать?

Тевтоненко только развёл руками. Всем видом давая понять, что, если бы знали, как, достали бы сами.

- Куда дальше?

- Пришли уже. Смотрите!

Впереди, сквозь ветки дуба, просвечивал высокий частокол. Почерневшие и местами потрескавшиеся от времени брёвна скалились в синее безоблачное небо обтесанными верхушками. Между бревен были воткнуты колья, на кольях висели черепа. Каждый череп имел какой-то головной убор: ржавый шлем, облезлую меховую шапку, фуражку или будёновку. Над забором виднелась старая, поросшая темно-зеленым мхом, деревянная крыша, странно выгнутая, вытянутая вперед, на подобии лодочки.

- Вас ис дас? Зачем столько черепов? – стараясь, чтоб голос дрожал не слишком сильно, спросил фон Лехнер.

- Ээ… так ворон отпугивать, чтоб бульбу не клевали.

- Это чьи головы? Где их взять? Только не говорить, что в клюкве нашли!

- Да кто их знает, - пряча глаза, пробубнил Тевтоненко и пошёл вперед, явно ускользая от неприятного разговора. – Может в клюкве, может в торфе.

Следом за ним отправились фон Лехнер, командир отряда и еще четверо солдат, остальным было велено ждать в засаде. Медленно передовой отряд прошелся вдоль забора к воротам. В полуметре от держащего створки столба на частокол со скрежетом и злобным фырчанием забрался здоровенный чёрный кот. Он зыркнул на военных желтыми глазами и, опершись мощной когтистой лапой на череп в лихой папахе, стал вылизывать бочок.

- Герр офицер, кот делает странные знаки! – воскликнул Шульц.

- Шульц, не мели чушь!

- Он только что провел по горлу лапкой, будто ножом! Клянусь фюрером!

- Это я клянусь фюрером, Шульц, что когда мы вернёмся в расположение части, ты ответишь мне за каждую выпитую рюмку!

Тем временем староста довёл отряд до крепких высоких ворот, закрытых изнутри на засов.

- Сейчас пароль скажу, и сами откроют, - прошептал староста.

- Даффайте, - так же шёпотом ответил фон Лехнер.

Сделав полшага назад, староста сложил руки рупором и закричал: «Хибара, хибара, умбрех зу мироу билсит зим дикхит хинт!»

- Что он кричит? – поинтересовался командир у фон Лехнера. - Что-то сильно длинно для пароля.

- Это очень странно… Он кричит на немецком.

- Партизанам на немецком? Но я ничего не понимаю.

- Не удивительно. Это кройтский диалект.

- Какой-какой?

- Кройтский. Язык огородников Пруссии, причём некоторые слова очень древние.

- Так что он сказал? – нетерпеливо спросил Шварцкофер. – Переведите. Может он партизан предупреждает, что не один пришёл.

- Хибара, хибара… - повторил фон Лехнер. - Так в Средневековье называли маленькие деревянные дома, а дальше, если честно, я не очень разобрал. Кто-то куда-то должен повернуться.

Не успели Гюнтер фон Лехнер и Отто Шварцкофер удивиться тому, что староста забытой богом деревушки со смешным названием Ивантееффка знает старонемецкий и зачем-то говорит на нём с партизанами, как случилось нечто еще более необычное.

- Смотрите! Дом поворачивается! – вскрикнул Шульц, тыча пальцем поверх забора.

Действительно, дом за частоколом приподнялся над землёй, открывая полностью не только высокую изогнутую крышу, но и округлое чердачное окошко, в котором недовольно заухал филин. Приподнялся и стал поворачиваться, слегка раскачиваясь и поскрипывая, как деревья на морозе. Повернулся против часовой стрелки и застыл. Теперь вместо чердачного окошка был виден искусно вырезанный деревянный охлупень в виде длинношеего зубастого гуся.

- Смотрите! Смотрите! Я же говорил! Зубастые гуси! – забормотал Шульц.

Но его никто не слушал, обсуждали более важное.

- Мне кажется, там наверху – жестко закрепленный пулемёт, и проще повернуть дом, чем переставлять оружие, - прошептал фон Лехнер Шварцкоферу.

- И кто его, по-твоему, поворачивает, Гюнтер? – ухмыльнулся Шварцкофер. – Парочка волов крутит колесо в бункере под домом?

- Ну, а как по-другому?

- Разберёмся!

Тем временем за воротами что-то громыхнуло, будто упал засов, и они стали отворяться.

- Идите первым! – велел фон Лехнер Тевтоненко.

- Яволь.