Обида⁠⁠

Вот она станция моя родная. Вот он я. На смену пришел.

Первым делом диспетчеру доложиться – здрасти вам, я тута. Отпускай, голуба, натрудившихся-заслуживших до дома, до хаты. Ответная любезность – дескать, и вам здрасти, и можешь не спешить, док. Пока - тьфу-тьфу-тьфу! - всё спокойно. И ты аж третий на очереди.

Это радует. Не торопясь, иду, переодеваюсь, здороваюсь-зубоскалю с коллегами, принимаю укладку, папку, расписываюсь в журналах. Смотрим с фельдшером чемодан, проверяем кардиограф, рацию. Всё пучком, вроде. Можно и кофейку испить с удовольствием.

Отправляемся на кухню и запариваем себе по чашечке волшебного растворимого порошка. Дома вы меня такое под страхом расстрела пить не заставите. Вообще кофе не люблю, а уж растворимый… Но в службе – святое дело. Можно сказать, неотъемлемая часть ритуала.

Сидим, жмуримся довольно, конфетку грызем. У нас есть конфетка. «Коровка». Ничего, вкусная. Жалко, маленькая.

И вот, значит, сидим мы со Светкой и последние крошечки «коровкиной» сладости смакуем, горяченькой растворимой горечью припиваем. Хорошо нам. Вкусно и спокойно.

И вдруг влетает в приоткрытую входную дверь что-то непонятное-чудное - кикимора-не кикимора, попрыгунчик-не попрыгунчик – какая-то невнятно серо-буро-зеленая сикарашка. С вот такенной лихо заломленной за макушку плойкой, жабьим ртом и выпученными оловянными глазами. Влетает и, набежав на меня всей своей ни разу не жизнеутверждающей серо-буро-зелено-оловянностью, начинает напористо и звеняще излагать: - Тррррррррь так нельзя!... тррррррррь кругом терроризм!... трррррррррь боимся!.... тррррррррь должны понимать!.... трррррррь!.. трррррь!... тррррррь!

И кулачком грозно размахивает.

- Стоп. – прошу, запоздало вскакивая и отставляя чашку. – Если можно, чуть помедленнее. Что случилось?

- Трррррррь-трь-трррррррь-тррррррь-трррь- трррррь-трррь-трь-трррррррь-тррь-тррь-тррь… !!...

Потихоньку-потихоньку вытесняю пронзительную сикарашку из кухни – сначала в предбанничек (это я зря… в маленьком закрытом пространстве концентрация трррррррей становится просто убийственной… старые стены, толсто крашеные салатного когда-то цвета краской, начинают жалобно змеиться тоненькими трещинками, а с потолка укоризненно летит известковая пыль..), потом в холл (здесь полегче, тррррррям есть куда разлетаться). Свободные от вызовов и писанины коллеги, уютно расположившиеся было в холле на диванчиках и креслах, включаются в разговор. Не то чтобы им этого сильно хотелось. Просто, известно же - «раньше сядешь – раньше выйдешь».

Совместными усилиями удается установить картину доведения сикарашки до столь звонко-возмущенного возбуждения. Оказывается, вчера вечером сикарашкиной маме «занедужилось». Плотно отужинав, затосковала мама, загрустила и никак не могла решить гамлетовский почти вопрос – пить ей но-шпу или не пить? А если пить – то одну таблетку или (эйхх! широка ты, душа русская!) на две замахнуться? От добросовестных и вдумчивых размышлений состояние почему-то не улучшилось (ну, бывает; что тут скажешь). Осознав величие задаваемых жизнью вопросов и тщету человеческих усилий познать непознаваемое, мама поделилась духовной ношей с сикарашкой. Разложенная на две пары плеч ноша вопреки ожиданиям легче не стала. Наоборот, в мире возникла дубль-тяжесть. Практически клон. Только еще тяжелее. Две слабые испуганные женщины поняли, что силами их маленького семейства с проблемой не справиться, и необходима помощь нации. Кто там у нас дежурный по национальным вопросам ношпопринимания? Точно, «скорая». Позвонили. Вызвали.

И приехал к ним доктор Петросян. Отличный, к слову сказать, доктор. Умница, эрудит и высочайшего класса профессионал. Молодой и симпатичный жгучий брюнет при этом. Армянин по национальности.

Приехал. Звонит . За дверью – шорохи, постукивание, мутное мелькание в «глазке»… и тишина. Доктор еще раз давит на звонок, стучит в дверь.

- Мы не откроем. – после длительного разглядывания в «глазок» информирует с той стороны сикарашка.

- Э-э, простите… - док, изворачиваясь, чтобы разглядеть сигналку (в обеих руках сумки-чемоданы, на плече соскальзывающий кардиограф, папка с сигнальным талоном, где записан адрес назначения, – подмышкой), уточняет: - Это… тра-та-та, дом 35, корпус 2, квартира 47?

- Да. – явно досадуя на такую докторскую осведомленность, признаются из засады. – Это тра-та-та, 35-2-47. Только мы, всё равно, не откроем.

- Вы «скорую» вызывали? – интересуется любознательный доктор.

- «Скорую» вызывали. – вздыхают из-за двери. – Но Вам не откроем.

- Почему? – удивляется наконец эскулап.

- Вы на араба похожи. – следует исчерпывающее объяснение. – Мы боимся. Вдруг Вы террорист?

- Понятно. – ответно вздыхает Петросянчик. И советует: - Вы на станцию перезвоните, уточните. Моя фамилия Петросян… Я не араб. Я армянин.

- Не будем звонить. – стойко держится потомок защитников Брестской крепости. – И дверь не откроем.

Тут она, конечно, права. Нет таких хитростей, на которые бы не пошел враг, когда дело касается столь стратегически значимых объектов, как малогабаритная двушка в старенькой «хрущобе». Тут они, враги, как хошь извернутся. И к телефонной линии подключатся, и голос диспетчера без акцента подделают, и сигналку скоропомощную как настоящую нарисуют. Не отличишь.

В общем, доктор разворачивается и везет свои сумки-чемоданы обратно на станцию. А диспетчер, не долго думая, посылает на адрес следующую бригаду. Те как раз мимо едут. Из стационара возвращаются.

Впрочем, им тоже фик открыли. Фельдшер Нина-то - девушка ярко-славянской внешности, тут всё путём. Но доктор Дима подкачал. Не прошел фэйс-контроль. Не смог. Он кореец, как назло, оказался. И за это с ним даже разговаривать из-за двери не стали. Только в «глазок» посмотрели, и всё. Ни слова не промолвили. Вдруг он тоже враг и бомбу за пазухой привез. Дом взорвать. Прямо с 47-ой квартиры начиная.

Позвонил-позвонил Дима, постучал-постучал, воткнул в дверь сигналку с запиской – мол, были-не застали, дата, подпись – и тоже на станцию поехал.

Ну вот, а на следующий день (сегодня, значит) сикарашка пришла с нами своей тревогой поделиться. Дескать, что ж это делается, люди добрые! Кругом терроризм, бомбы, взрывы, дома рушатся, а вы нам таких непонятных чернявых докторов шлете. Это ж страшно и невозможно! Народ волнуется.

- Э-эмм… уважаемая, - говорим. – Мы с Вами, вообще-то, в многонациональной стране живем. Да, есть у нас и армянин, и кореец, и... нет, узбек недавно уволился. Но был. Что такого? Вам медицинская помощь нужна, или просто хотели видом диплома об арийском происхождении насладиться? Какие, собственно, у Вас к службе скорой медицинской помощи претензии? И чем Вам можно помочь?

Убеждаем, короче, что не из-за чего тревожиться сильно. Что не все так страшно, убеждаем. Мы. А сикарашка не убеждается. Звенит и трррррррррыкает всё громче, всё возмущеннее. И ногой топает. И рукой, в кулачок сжатой, отмахивает. Чуть не по носу всем по очереди.

- Знаете, что? – сдается наконец доктор Валя (и за висок держится). – Идите Вы к заведующему… вон та дверь, слева которая… и ему жалуйтесь. А мы такие вопросы не решаем.

- И пойду! – отважно заявляет сикарашка. – И пойду. И скажу. И что это, наконец, за такое?! Терроризм! Бомбы! Дома рушатся! Пусть что-то делает.

- Пусть. – соглашаемся мы. Лишь бы не спорить. Лишь бы уже стало тихо. Лишь бы дома не рушились. От бомб и от звенящих трррелей.

Сикарашка решительно поправляет круто заваленную на затылок плойку, храбро стучит в дверь кабинета и дерзко её открывает.

- Можно?! – независимо выдыхает она в проем. Настолько независимо, что аж непонятно – то ли спрашивает так, не сильно вопросительно, то ли установку дает, певуче и изподвыподверта.

Следует небольшая пауза, после чего сикарашка вновь поворачиватся к нам. Лицо её растерянно, взгляд не фокусируется.

- ДА .. ТВОЮ МАТЬ !! – откуда-то прорезавшимся утробным басом гудит она и, не глядя на нас, уходит. Совсем. Домой уходит. Или просто так погулять. Не знаю.

Дверь шефова кабинета распахивается во всю свою ширь и в холле появляется наш заведующий, Коля.

- А чего это было? – изумленно спрашивает он нас.

А ответить-то и некому. Вольно дышащих, способных говорить в холле нет. Кончились. Тут же. Кто-то свалился на диван, кто-то в кресло, смешливая фельдшер Надя села прямо на пол и колотит ладошкой по рухнувшему рядом дефибриллятору, доктор Валя, плача, прилегла на стол…

Уж больно у Коли вид смешной. Коля, он сам из Дагестана родом. Из Махачкалы. Русский, но, видно, и кавказская кровь присутствует. Обычно выглядит как нормальный абрек – коренастый, кряжистый, с густо пробивающейся иссиня-черной щетиной (бреется Коля не реже пары раз в день, но все равно – отрастает…). А сейчас похож на очень удивленного, ошарашенного и сильно озадаченного абрека. С глазами по двадцать пять копеек. Нам и смешно сделалось, конечно.

- Да тьфу на вас! Как маленькие. – в конце концов серчает шеф и, хлопнув дверью, скрывается в кабинете. Не стал ответа дожидаться, торопыга.

Потихоньку-потихоньку успокаиваемся.

Облегченно, с протяжным «оооооооЙ» выдыхает оживающий в кресле доктор Гена, фельдшер Лёня помогает подняться с пола фельдшеру Наде, доктор Валюшка слезает со стола и аккуратно поправляет-вытирает мизинчиками потекшую тушь.

- Ну вот. Обидели шефа. – старательно хлопая ресницами (чтобы слезки высохли), укоряет она нас. – У-у, террорррррристы.

Бум. Пым. Плям. Плим. Дзынннь. Новая волна. Поголовный падёж.

- Э, народ! – шеф обиженно высовывает из кабинета голову самого разбойно-террористического вида (ну, если не знать). – Поимейте совесть. Мне отчет надо дописать.

Напрасно он так. Жестоко. Не подумавши. Эдак можно весь личный состав потерять. В пять минут….

Ох-хо-хо-о-онюшки. Пытка китайская….

Вот так вот сгибнешь, нафик, в страшных корчах, героически мировому терроризму в лицо смеясь. А скажут – доигрались, допрыгались, а всё, мол, их вечные хиханьки-хаханьки «скориковские»…

Обидно.

Автор - Гусев Владимир.