Каждому твоему вопросу - да будет твой ответ⁠⁠

Ион стоял, прислонившись к облупившейся стене дома, словно старое дерево, уставшее от бурь и времени. Его морщинистое лицо походило на высохшее русло реки, хранящее память о былом течении жизни. За окном, виноградники, окутанные плотным, молочным туманом, напоминали призрачную армию, застывшую в ожидании битвы. Каждый куст, каждый стебель, словно привидение, проступал сквозь пелену, теряясь в непроглядной белизне. Ион чувствовал себя пленником этого места, заброшенной молдавской деревушки, затерянной среди холмов и лесов, словно забытый богом уголок земли. Бежать больше некуда, да и незачем. В свои семьдесят с хвостиком он был слишком стар для новых начинаний, слишком уставшим от бесконечной гонки за призрачным счастьем. Здесь, в тишине и уединении, он надеялся найти покой, пусть даже ценой полного забвения.

Несколько недель назад, блуждая по книжному развалу на кишиневском рынке, он наткнулся на потрепанный томик в кожаном переплете, с выцветшим золотым тиснением. Книга словно сама прыгнула ему в руки, будто ее кто-то подтолкнул, казалось, она ждала именно его. Он не помнил, что искал, не помнил, зачем пришел на этот базар. Просто шел, как робот, ведомый невидимой рукой, пока не оказался перед этим прилавком. Открыв наугад, старик прочитал единственную фразу, выделенную жирным шрифтом: «Каждому твоему вопросу – да будет твой ответ». Ион усмехнулся про себя. Глупая эзотерическая чушь, которой так любят забивать прилавки бессовестные торговцы. Очередная попытка вытянуть деньги из доверчивых простаков. Он купил книгу, сам удивляясь своему поступку, даже не взглянув на цену. Хотя, деньги уже не имели для него значения. Что толку копить их, когда жизнь подходит к концу?

С того момента его жизнь начала меняться. Вернее, выворачиваться наизнанку, словно грязный носок. Первым, кто обратился к нему с просьбой, был нищий у церкви Святой Теодоры. Обычно Ион проходил мимо, брезгливо морщась, будто чувствовал запах чужой нищеты, как запах гнили. Он был человеком старой закалки, воспитанным в строгости и порядке. Нищета казалась ему проявлением лени и распущенности, личным выбором, а не трагическим стечением обстоятельств. Но в тот день, как под гипнозом, он остановился и, услышав протянутое «Дай лей на хлеб», машинально ответил: «Да». Слово сорвалось с его губ, вырвалось из самой глубины его души, и он не мог его остановить. Нищий опешил, словно поймал удачу за хвост, как будто выиграл в лотерею. Его глаза загорелись жадным блеском, его губы расплылись в широкой, беззубой улыбке. А Ион почувствовал странный холодок внутри, словно ледяная рука коснулась его сердца.

Затем был случай в троллейбусе, в час пик, когда люди, как сельди в бочке, пытались добраться до работы. Полная женщина с сумками, задыхаясь, попросила уступить ей место. Обычно Ион угрюмо пялился в окно, делая вид, что не замечает ее. Он считал, что молодые должны уступать место старшим, а не наоборот. Старик был убежден, что молодежь потеряла всякое уважение к старшим, что они думают только о себе. Но в тот день, словно под влиянием неведомой силы, он вдруг вскочил и пробормотал: «Да, конечно». Женщина расплылась в благодарной улыбке, ее глаза наполнились слезами облегчения. А Иона снова пронзила ледяная волна, на этот раз еще более сильная и болезненная. Старик чувствовал, как что-то меняется внутри него, как его тело становится чужим, а его воля слабеет.

Сначала это казалось забавным совпадением. Просто случайность, игра случая. Но вскоре Ион понял, что происходит нечто необъяснимое. Его ответы «да» стали исполняться. Любая просьба, любое желание, высказанное рядом с ним, превращалось в реальность, стоило ему произнести это короткое слово. Он словно стал сосудом для чужой воли, проводником чужих желаний. Он был как радиоприемник, настроенный на чужую волну. И чем чаще он говорил «да», тем сильнее становилась эта сила, и сложнее было ей противостоять. Ион чувствовал, как она проникает в его сознание, меняет его мысли, контролирует его действия.

Старик попытался замолчать, закрыться в себе. Он перестал выходить из дома, заперся в своей квартире, словно в тюрьме. Ион старался избегать людей, чтобы никто не мог обратиться к нему с просьбой. Но голоса вокруг становились громче, просьбы настойчивее, давление невыносимым. Ему казалось, что стены квартиры сжимаются, что потолок давит на него сверху, и он задыхается от нехватки воздуха. Ион чувствовал, как его собственная воля растворяется, и он медленно превращается в марионетку в руках невидимого кукловода.

Вскоре начался кошмар. Пьяный сосед, Вася, вечный алкоголик и дебошир, попросил у него денег на водку – Ион сказал «да», машинально, не осознавая, что делает. На следующий день Васю нашли мертвым в канаве, с бутылкой в руках и перекошенным от ужаса лицом. Его глаза были широко раскрыты, словно он увидел что-то ужасное перед смертью. Молодая девушка, Мария, соседка сверху, с которой Ион иногда перекидывался парой слов, попросила Иона избавить ее от безответной любви – она страдала по парню, который не обращал на нее внимания. Ион сказал «да», не думая о последствиях. Через неделю Марию нашли повешенной в парке, на дереве, с платком, завязанным на шее. Ион осознал, что его «да» стало проклятием, что он несет ответственность за смерть и страдания, которые обрушиваются на окружающих. Он был ходячей катастрофой, носителем смертельного вируса.

Ион бежал из Кишинева, оставив все позади. Квартиру, мебель, вещи – все, что он нажил за долгие годы жизни. Старик надеялся, что в глуши, вдали от людей, он сможет остановить эту чудовищную силу, сможет избавиться от проклятия. Но сила следовала за ним, как тень, как верный пес. Даже здесь, в заброшенной молдавской деревушке, его находили. Местные жители, суеверные и подозрительные, поначалу сторонились его, словно чумного. Они шептались за его спиной, показывали на него пальцем, бросали на него косые взгляды. Но вскоре их любопытство взяло верх, их жадность и надежда на чудо пересилили страх. Они стали подходить к нему с просьбами, с мольбами, с проклятиями. Люди хотели получить от него то, что он мог им дать – исполнение желаний, пусть даже ценой чужой жизни.

– Старик, помоги мне! Корова не доится, дети голодают! – вопила бабка Лида, трясясь от отчаяния. Ее лицо было высушено временем и заботами, ее глаза потухли, словно угли в костре.

Ион молчал, стиснув зубы до боли, чтобы не вырвалось проклятое «да». Он чувствовал, как сила внутри него нарастает, давит на него, хочет вырваться на свободу.

– Скажи «да», старик! Скажи всего одно слово! – умоляла она, хватая его за руки, как тонущий хватается за соломинку. Ее пальцы были костлявыми и холодными, словно пальцы мертвеца.

Ион отшатнулся от нее, как от чумы, словно от прикосновения смерти. Он понимал, что если скажет «да», то выпустит на волю новую волну ужаса, и он снова станет причиной чужой смерти и страдания. Но молчание причиняло ему не меньшую боль. Старик чувствовал, как сила внутри него бурлит, требует выхода, пожирает его изнутри, словно голодный зверь. Он был как бомба, готовая взорваться в любой момент.

Он подошёл к окну и посмотрел на виноградники, окутанные туманом. Туман стал гуще, плотнее, словно живая масса. В этот момент ему показалось, что он видит среди лоз темные фигуры, копошащиеся в сырой земле, точно черви в гниющем мясе. Они тянули к нему руки, их лица искажены гримасой голода и отчаяния, словно лица утопленников. Они шептали слова, которые он не мог разобрать, но чувствовал их смысл – мольба, просьба, требование.

– Да, – прошептал Ион, сам не осознавая, что говорит, словно кто-то другой произнес это слово его устами. Это было не его слово, не его решение. Это было слово проклятия, слово смерти.

В тот же миг дом содрогнулся, как во время землетрясения. Ветхие стены затрещали, словно кости под прессом, будто дом разваливался на части. Из-под земли вырвались темные щупальца, похожие на корни огромного, чудовищного дерева, обвивая виноградные лозы и дома, словно змеи, захватывающие свою жертву. Туман сгустился, превратившись в живую, пульсирующую массу, будто сердце огромного, потустороннего существа. Ион почувствовал, как его тело слабеет, как его воля исчезает, а он становится частью этой чудовищной силы, растворяется в ней. Он был словно жертва, принесена в жертву древнему божеству.

Последнее, что он увидел, были лица мертвецов, тянущиеся к нему из тумана, будто только что вылезшие из могилы. Они шептали одно слово: «Да», словно хор проклятых душ, как приговор, вынесенный ему.

Утром, когда солнце рассеяло туман, от деревни не осталось и следа. Только безжизненные виноградники, уходящие вдаль, напоминающие бескрайнее кладбище, и одинокий, заброшенный дом, стоящий на холме, словно памятник забытому проклятию. А в доме, на полу, лежал открытый томик в кожаном переплете. На странице, выделенной жирным шрифтом, сияла фраза: «Каждому твоему вопросу – да будет твой ответ». И под ней, еле заметным почерком, было добавлено: «И каждый ответ – твоя смерть». И рядом, на пыльном полу, виднелась едва заметная тень, словно след от человеческой фигуры, растворившейся в воздухе, как призрак, навсегда привязанный к этому проклятому месту. И тишина. Гнетущая, давящая, зловещая тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц под порывами ветра, словно шепот мертвых, напоминающих о том, что ничто не исчезает бесследно, что каждое действие имеет последствия, каждое слово имеет силу, и даже самое маленькое «да» может обернуться вечной погибелью.