«Как я был девочкой» 14⁠⁠

(продолжение, начало в постах 1-13)

Глава 10

Я поперхнулся. Взгляд вперился в пол, голова опустилась так, что дальше только треск шейных позвонков и свободное падение.

– Не хочешь, не отвечай, – обычным ровным тоном сказал дядя Люсик. – Будем считать, что разговора не было. Забудем. Но на всякий случай: будь осторожнее. Вокруг тебя творятся непонятные вещи. Иди.

Ощущение, что намочили и как тряпку выжали путем выворачивания. Словно развинченный, делая один нетвердый шаг за подгибающимся другим, я приближался к шумящему развлекающемуся бассейну, не в силах собраться с мыслями. Их сдуло. Свободное место заполонили страх, отчаяние и тупая надежда на чудо. Ужасный коктейль.

Когда же взгляд обрел осмысленность…

В бассейне… пардон, купальне, расположенной под открытым небом снаружи помывочной, царило безмятежное веселье. Рядом попирали животами травку несколько учениц. Щебетали о чем-то, многоголосо смеялись. Только что вылезшие из воды, сверкали подсыхающими каплями на коже. Таяли в сладкой неге ничегонеделания мокрые тельца, не знающие купальников, которых еще не придумали. Ударило током: одной из них была Тома.

Взгляд дернулся, заметался. Провалиться и исчезнуть я не мог, резко сменить направление или ускориться значило привлечь лишнее внимание. Но я его уже привлек. Вздрогнув, Тома застыла, обратившись античной статуей, еще не водруженной на постамент, а только откопанной и лежащей рядом. Белая кожа покрылась предательскими пупырышками. Потом последовал глубокий вздох, мокрая красивая головка отвернулась к приятельницам... и щебет продолжился.

Моя ладонь отерла со лба холодный пот. Я прошествовал к отдельно расположившейся одетой Феодоре, наблюдавшей за купающимися и загорающими. Она разглядывала их со жгучим чувством, которое оказалось банальной завистью. Потому что, опустившись напротив, спиной к отдыхающим, я услышал:

– Тоже такие дни? Понимаю. И хочется, и колется. Ух, как хочется, правда?

Лицо Феодоры перекосило одновременно ненавистью к обстоятельствам и жалостью к себе. Щупленькая хрупкая царевна Евпраксина сидела на траве, руки обхватили колени, тело медленно раскачивалось взад-вперед. При практически неподвижном взгляде вдаль зрелище было завораживающим и немного пугающим.

– Но ты счастливее, – продолжила она, опустив глазки и снова резко бросая их на купальню. – У тебя пройдет. Мне вообще нельзя.

– Купаться? – уточнил я, как выяснилось, не зря.

– И загорать тоже. Проблемы с кожей. Моюсь одна, при всех не раздеваюсь. Обидно.

Тоже мне, проблема. Я мечтаю о подобной. А вообще, мне бы твои проблемы.

– Это тебе местная врачиха… врачевательница сказала? – поддержал я готовый угаснуть разговор.

– Нет, – грустно сообщила ученица. – Еще дома. Мама строго-настрого запретила снимать одежду перед кем бы то ни было. – Ее руки машинально затянули горловину рубахи потуже, чтоб ни один взгляд не проник внутрь, когда она наклоняется. – Даже перед местными мастерами телознания. Все вопросы адресовать ей. Они так и сделали. Выяснили, что посторонним болезнь не передается, и оставили в покое.

Нога немного затекла. Вынув ее из-под себя, я подложил другую, линию лицо-затылок держа строго перпендикулярно к плоскости веселого бассейна. Феодору можно удалять из списка подозреваемых, если она не великая актриса. Нельзя так хорошо сыграть невозмутимость и равнодушие к моей скромной персоне.

Феодора продолжала жаловаться на жизнь:

– Из-за этого меня сторонятся.

– Я не буду.

– Правда? – вскинулись подернутые печалью глаза. – Мне так уже говорили. Потом все равно брезгают.

– Я – не буду, – еще более веско и серьезно повторил я.

Мне такая компания – подарок судьбы. Бесцеремонных девчонок сторонится, при всех не оголяется… И никаких претензий со стороны. Если болезнь не смертельна, пусть меня как-нибудь заразит! Полная гарантия неразоблачения. Если, конечно, дядя Люсик какой-нибудь фортель не отмочит. Разговор он постелил мягко, да не станет ли жестко?

Всплыла затерявшаяся среди прочих фраза папринция: «Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей». Что за фокусы? Помимо «перекуров» и прочих заимствований здесь еще местечковый юморок в ходу? Допустим невероятное. Что, если…

Вулкан разыгравшейся фантазии прорвало, лава мыслей потекла. Меня накрыло. Срочно требовалась информация.

– Скажи, – нервно вскинулся я так, что Феодора даже перевела затуманенный взор из купальни на меня, – папринций – что за должность?

Она отпустила колени, оправив штанины, и откинулась, уперев руки в траву за спиной.

– Не должность. Титул.

– Это… – замялся я, – выше принца или ниже? Или на уровне войника?

– Войник – уровень мастеровых, первый свободный чин, – разъяснила Феодора. – Папринций же – вдовец царыни. Власти никакой, но человек уважаемый.

– Царыня – это кто? – сморозил я очередной глупый с местной точки зрения вопрос.

Как у нас полюбопытствовать: президент – это выше или ниже полицейского? И кто из них полковник?

Вспомнился проезжавший по царской дороге кортеж царыни Мефодии и проявленное к ней уважение. Вот только уважение к чину или к самому человеку, который чего-то в этой жизни добился?

– Царыня – мать цариссы.

– Значит, главнее цариссы? Типа, королева-мать?

Феодора посмотрела на меня, как на клинического идиота, которым в данный момент и являлся.

– Мать, которая отдала власть, – уточнила она предельно тактичным скучающим тоном. – А пока сохраняет форму, пока может защищать семью и равновесие – царисса.

Ага, при достижении фазы «Акелла промахнулся» власть автоматически омолаживается. Хорошая схема. Никаких шансов старым маразматикам.

– У царыни может быть несколько дочерей, – предложил я вариант. – Как закон решает, кому быть цариссой?

– Корона достается старшей дочери.

– Без исключений?

По размышлении Феодора сообщила:

– Бывает, что старшая не в себе, или для равновесия больше подходит другая. Это тоже законно, но решается с привлечением других сил.

– Не военных, надеюсь?

– Властных.

Я кивнул.

– Значит, с воцарением цариссы царыня устраняется от власти, уходит разводить помидоры?

– В своей вотчине – да. Зато царыни заседают в Совете сестричества. Ничего не решая дома, они имеют власть в масштабах страны.

Что я там вякнул про маразматиков? Тысяча извинений и не бейте больно. С уходом силы становится востребованной мудрость. Что само по себе мудро. И сильно. Мне нравится. Лайк. Вот теперь бейте, чтоб больше не вякал. Разрешаю ногами.

Кстати, ноги снова затекли. Не привык я так сидеть, зад просит стула. И оборачиваться нельзя. Ничего нельзя.

Мимо прошествовали две купальщицы, основную часть гардероба неся в руках. Я посмотрел на облака. Белые на невыносимо-голубом, красивые и свободные, такие же, как на моей Земле. Одно, с разраставшейся рваной дырой посередине, напомнило плешку дяди Люсика. Мысли тотчас вернулись к загадочному папринцию, что преподносил сюрприз за сюрпризом. Что он за человек? Сохранит ли тайну? Если да, то почему, какова его выгода?

– Еще о папринциях. – Я заметил, что Феодора тоже ерзает. Возможно, собирается уйти. – Выходит, дядя Люсик – папа Дарьи?

Феодора замахала на меня так, словно я чумной.

– При чем здесь царисса Дарья? – взвилась она. – Царыня Аграфена скончалась несколько месяцев назад. Царисса Марфа, ее дочь, обрела другую вотчину. Папринций Люсик Аграфенин благородно оставлен в школе после смены владельца.

Цунами фактов разрушили мои фантазийные построения насчет дяди Люсика как карточный домик сквозняком. А как шикарно я навыдумывал! Такого наворотил… Даже жалко выбрасывать.

– А почему тебя интересовало мое второе имя? – упало с уст Феодоры.

Подозрительный взгляд ощетинился сталью.

– Вас принимал мой отец? – бешено раскручивалась мысль собеседницы. – Причал сейчас наш. Как давно вы прибыли?

– Когда мы прибыли, ничего не понимали. Кто, зачем, почему. Доставить нас в крепость взялась царевна Милослава Варфоломеина.

– А-а, понятно.

Интересно, что ей понятно. Мне самому ничего не понятно. Видимо, сработало правило адвоката: «Уважаемый клиент, вы расскажите, как было, а запутаю я сам».

Полыхающее пламя в глазах напротив чуть приутихло. Ненадолго. Легкая задумчивость сменилась новой мыслью:

– Но почему...

Варвара издала вопль:

– Смотрите! Флаг!

Все вскочили, я тоже уставился туда, куда развернулись все головы: на лес за школой. Над рощей реял флаг, закрепленный на длинной палке. Какие-то геометрические фигуры. Два кривых треугольника.

– Тревога!

Школа превратилась в муравейник. Девчонки впрыгивали в оставленные доспехи, а кто уже одет по форме, в том числе я и Феодора, ринулись на стены. Застучали копыта седлаемых коней войников и цариссиных мужей. Вздымая пыль и забрасывая одевавшихся комьями земли, вооруженный отряд выметнулся в ворота. Бойники с копьями вставали по ограде плечом к плечу с ученицами.

Шум девчоночьих голосов понемногу стих, переполох вошел в рамки допустимого. Стали выделяться отдельные фразы.

– Чей флаг?

– Нет такого.

– Точно знаешь?

– Говорю вам, нет такого.

– Это не флаг, а тряпка какая-то.

Некоторое время ничего не происходило, потом флаг упал. Только по прошествии пары часов отряд вернулся. Ворота за ними, въехавшими в полной темноте, намертво закрыли. Царевичи со свернутым в несколько раз флагом пробежали в покои цариссы.

Совещание вышло недолгим.

– Отбой тревоги! – раздалось над школой.

Мы спустились со стены, но расходиться никто не пожелал.

– Что было? Кто? Что нашли?

В это время царисса Дарья и вся ее свита показались в дверях покоев. Бойники подвели им коней. Заскрежетавшие створки ворот вновь разъехались, венценосный отряд ускакал, не дав ответа ни на один вопрос. Лишь двое профессиональных военных остались для защиты школы: Астафья и молодой войник

Разрядить обстановку вышел дядя Люсик.

– Только волки. Неприятеля нет. Прочесали все рощи, выезжали в поле. Никаких следов. Просто флаг.

– Чей? – зашумел волнующийся народ.

– В том и дело, что ничей, – развел руками папринций. – На всякий случай царисса отбыла в башню. Если это чей-то неразгаданный сигнал или послание для нее, лучше встретить врага в неприступной цитадели. Но вряд ли. Скорее, проделка какой-нибудь малолетней шкодины.

Он внимательно оглядел всех нас на предмет выявления шутника-злоумышленника. Но что увидишь в темноте, пусть достаточно лунной. Мелкий хулиган мог смеяться в лицо, мрак все скрывал.

– Что на флаге? – громко осведомилась Аглая, погромыхивая доспехом. – Какие-то детали, надписи? Цвета?

Папринций покачал головой:

– Ничего из этого. Только два корявых длинных треугольника, намалеванных угольком по дерюге. Опасности для школы нет. Всем спать.

Ученицы отправились по комнатам.

Мы с Зариной вошли в свою. Дверь радостно взвизгнула, отворяясь хозяевам. Сев на лежак спиной к соседке, я деловито отстегнул доспехи – мои первые и единственные, мою прелесть. Меч на перевязи занял место у табурета, приставленный с краю для удобства выхватывания. Шлем и новенькие сапоги расположились на полу. Доспехи покрыла свернутая прямоугольничком рубаха, затем я осторожно выполз из штанов и юркнул под простыню. Зарина, видимо, сделала то же самое. Но не прошло и минуты…

– Чапа, спишь? Можно?

Хотя ответа не прозвучало, и глаза остались закрыты, лежак рядом прогнулся. Девушке понравилось секретничать перед сном. Ладно, использую визит в качестве добычи информации.

Едва она устроилась, повернувшись лицом, я задал вопрос:

– Как учат мальчиков?

Зарина улыбнулась:

– Неужели не понимаешь. Их не учат. Школа только для девочек.

– Все мужики тупые и неграмотные?

Разум подсказывал: а дядя Люсик? А Гордей, что шпарил заповеди и законы как ботаник домашку?

– Мальчиков пристраивают учениками и подмастерьями к мастерам, – терпеливо разжевала Зарина. – Только так чему-то учатся. Зато становятся мастерами высшего уровня.

– И узкого профиля, – прибавил я.

– Это плохо?

– Если повсеместно.

Девушка поворочалась, под тканью беспокойно поелозили бедра, плечо углубило ямку. Кажется, меня собрались что-то спросить.

– Расскажи про бойников, – успел втиснуть я.

Нападение – лучшая защита. Здесь этому даже в школе учат. Только не добавляют, что правило касается всего.

– Что именно?

– Почему скрывают лица?

Глаза Зарины заиграли весельем:

– Это же так просто! Ну, подумай.

Пришлось нахмуриться. Никогда еще меня так ненавязчиво дураком не обзывали. Сама подумай: если б мог догадаться – не спрашивал бы!

До присоседившейся до неприличия соседки дошло.

– Балахон с маской нужны, чтоб не мстили за причиненное по приказам зло, – заговорила златокудрая царевна. – Исполнители же не виновны. Еще они много видят, чего не нужно. К примеру, учениц во всяком виде на занятиях, в купальне и, бывает, даже в уборной. Еще – они казнят. И своих тоже.

Вспомнил! Похоже одевались средневековые палачи. Выходит, бойник – палач, по совместительству занятый на любых подручных работах?

– Не будь масок, – продолжила девушка, – им мстили бы все. У крепостных нет защиты от ярости свободных. Но свободный не может причинить вред крепостному без оснований. Маска – спасение крепостного.

– Почему в бойниках только мужчины?

– Женщины руководят семьей, ведут хозяйство, рожают детей. Для этого нужно быть дома. У мужчины больше возможностей отлучиться по приказу владелицы вотчины.

– Стоп, – уцепился я за пролетавшую мысль. – Как же бойники, что работают в школе. Их постоянно меняют?

– Ты видел двух мастериц, кладовицу и врачевательницу? Две тройки их мужей-бойников выполняют всю остальную работу по школе. – Зарина презрительно скривила губки. – Особенно самую грязную.

– Не морщись, – наставительно сказал я. – Если б не они, мы бы тут сидели как свиньи по уши в дерь… кхм.

– Как кто и где? – встрепенулась Зарина, даже приподнявшись на локте.

– Неважно, – отмахнулся я. – Ложись. Это секретная информация. Подпадает под статью «не слушать ангелов».

– А-а, тогда не надо, – успокоилась она.

– Скажи, Зарина – от «заря»?

Давно хотел узнать. Узнал.

– Зарина и Карина - имена ангелов, много-много лет назад выбравших смерть вместе с убитым черным чертом. Они держались втроем, отдельно от остальных. Тогда причал был просто переполнен. Милослава поэтому и не стала противостоять вам, имелся давний опыт. – Зарина перевела взор на потолок. – Белые черти лучше, с ними меньше проблем. А красный впервые. Никто не знает его особенностей, надо ли его бояться больше других или как-то особо относиться. Милослава очень переживает.

– Ему не грозит опасность? – забеспокоился я.

– Милослава дала слово. Залог – моя жизнь. Мало?

Ответить нечего. Решил сменить тему.

– В нашем мире…

– Не надо! – взмолилась Зарина. – Ты же знаешь закон.

– И ты знаешь, как твоя сестра Милослава трактовала это положение: если знание о нарушении не выйдет за рамки двух знающих, то вроде и не нарушение.

– Я не Милослава.

– Не представляешь, как это радует. Тогда зайду с другой стороны. – Самое в эту минуту злободневное сформулировать поаккуратнее не получилось, придется идти напролом. Набрав воздуха, я заставил себя сказать со всей прямотой: – У вас под штаны не надевают дополнительной части одежды?

– Зачем? – Девушка несколько раз моргнула в ступоре. Затем лицо осветилось: – А-а, поняла. Одевают. Точнее подматывают, это такая повязка. Но только в красные дни. И еще больные недержанием. У тебя…

– Нет-нет.

Подожженные самобичеванием щеки заполыхали. Вижу же, что не носят, куда полез с кретинскими расспросами? Вот так репутацию и теряют – одной необдуманной фразой.

Я срочно озвучил новую мысль:

– Зарина, что думаешь о дяде Люсике? Ничего в нем не кажется странным?

– Хссс…

Она спала. Веки мелко дергались, реснички подрагивали. Гладенькая щечка смялась поверх подложенной ладошки. Волосы рассыпались в красивом хаосе. Я некоторое время лежал не шевелясь. Потом еще некоторое время – любуясь, но начиная нервничать. Потом понял: лежи не лежи, а будить надо. Ладонь мягко коснулась плечика, легонечко потрясла. Зарина в ответ солнечно улыбнулась, причмокнув во сне. Ну как будить такую очаровашку.

Я отвернулся, сдвинулся на самый край и попытался заснуть. Зря отвернулся. Ощутив свободу, девушка разметалась во сне. На меня закинулась рука, затем попробовала заброситься нога. Вовремя поднятая коленка едва успела помешать. Так дело не пойдет. Поднявшись со своей стороны, я обошел лежак, ладони, вставленные под колени и лопатки, осторожно приподняли невесомое тельце.

Не просыпается. Я аккуратно понес. Зарина бессознательно прижалась, будто спрятавшись от невзгод, на лице вновь заиграла улыбка. Сердечко билось ровно и мягко, даже как-то тепло.

Руки бережно опустили драгоценный груз на нужное место. В окне что-то мелькнуло. Фух! – пронеслось через тьму комнаты и глухо гукнуло в мой лежак.

Сначала я подошел к окну, которое не совсем окно в нашем понимании: простой проем в стене для освещения и вентиляции. Стекол здесь не знают, шторами не пользуются. Даже ставни не распашные, а вынимаемые, сейчас ждут своего часа где-нибудь на складе.

Я очень медленно приблизился к проему сбоку, нос осторожно высунулся, потом вылезло лицо целиком. Пусто. Тот, кто кинул что-то в темень окна, уже скрылся в открытых всем ветрам помещениях. Удостоверившись в этом, я вернулся и осмотрел лежак. Глаза постепенно привыкли, пятна предметов превратились в ясные очертания. В центре лежака прорисовался торчащий нож, очень похожий на мой. Бывший Гордеевский.

Приподнятая подушка сообщила: ножны на месте. А нож… теперь торчит в лежаке.

Взять мог любой, двери не запираются, окно – не окно, а одно название. Кроме сестер Варфоломеиных видели, как я клал, Варвара и Аглая. Опять те же лица. Им я ничего плохого не делал. Может, храплю во сне? Зарина сказать стесняется, а они борются с ночной тишиной таким способом? Стенка-то хлипенькая, едва голоса глушит. Нет, сейчас я не спал. Да и чушь это, такое предположение. За шум не убивают. Сначала. Обычно делают предупреждение, а дальше уже как получится. Но это у нас дома предупреждают. Может, здесь храп – святотатство?

Или Карина не простила? Или кто-то как раз на Карину свалить хочет? Вопросы, вопросы…

Сказать дяде Люсику? И что? Один раз сказал на свою голову.

Седалище медленно опустилось на лежак. Отчаянно труся, ноги закинулись на место, тело с опаской заняло горизонтальное положение. А ну, еще чего-то прилетит?

(продолжение в посте №15)