Долой Шоколадную Тиранию!⁠⁠

— Всё готово?

— Нам надо дождаться Лёню. Если он не вернётся… — Ваня покачал головой, и мы замерли в молчаливом ожидании.

Окна были давно залеплены накрепко примёрзшей тёмной субстанцией. Шёл тридцать седьмой год порабощения человечества ВШВ, и наш революционерский штаб готовился предпринять очередную акцию, что подорвала бы на корню Шоколадную Тиранию. Все были на месте. У нас были все ресурсы, кипел огромный чан с водой, печь была разогрета докрасна. Было всё, кроме… кроме одного.

Лёня был самым молодым из нас и самым отважным. Он вызвался на эту вылазку сам и, прежде чем мы успели его остановить, выскользнул на улицу — и пропал. Только его и видели.

Дверь скрипнула. Заснеженный, покрытый какао-порошком Лёнька, счастливый и разрумянившийся, быстро заскочил внутрь. Загремели замки.

Я обняла его крепко-крепко.

— Принёс? — спросила я.

— Принёс! — гордо ответил он и вытащил из-за пазухи две плитки шоколада. Горького и молочного.

Мы собрались на кухне, вокруг кипящей воды. Взгляды устремились на меня.

— Давай их сюда, — чуть подрагивающими руками я разломила плитки по кусочкам. Отрезала половину пачки сливочного масла и скинула всё это в одну миску.

— Долой Шоколадную Тиранию! — в один голос воскликнули все участники нашей группы. Я улыбнулась и поставила мисочку на водяную баню.

— Будь у нас микроволновка… — мечтательно протянула я, помешивая тающий шоколад и смешивая его с маслом, — можно было бы поставить туда. Каждые секунд двадцать доставать, конечно, мешать вот это всё, но всё ещё быстрее, чем водяная баня.

Я подняла ложку, и по кухне разнёсся тихий вздох. Переплавленные тела наших врагов мерцали в тусклом свете кухни.

— Яйца? — я протянула руку.

— Все три тут, — мисочка побольше с тремя яйцами уютно устроилась на поверхности стола. Я глубоко вдохнула, отмерила полсотни грамм сахара и всыпала внутрь.

— Миксер тоже не работает? — спросила я, и Ваня грустно покачал головой. Взяв венчик, я взбила яйца с сахаром, пока они не вспенились, словно море. Море, которое мы потеряли.

Я коснулась бока мисочки с шоколадом. Тепловата, но не горячая. Идеально, чтобы яйца не свернулись. Тёмно-коричневая волна плеснула в пену яиц, и я равномерно смешала их вместе.

— Просеивалка! — в руку лег серебристый цилиндрик с ситом, шестьдесят грамм чуть подсоленной муки посыпались внутрь. Засыпая муку внутрь и с усилием мешая тесто, я думала о лицах своих родных. Увижу ли я их ещё когда-либо?...

— Готово, — я подняла над головой миску. Ваня с Лёней уже смазывали формочки — не крупнее моей ладони — сливочным маслом изнутри.

— Печь на 200? — Кивок.

Заполненные тестом формочки отправились внутрь. Я села перед закопченным стеклом печи, завороженно глядя внутрь. Тут главное — не передержать. Засечь момент, когда поверхность начнёт чуть трескаться. Можно проверить ложкой — касаешься ею серединки кекса, и она должна возвращаться чуть влажной.

— Готово.

Из древнего промёрзшего подвала было извлечено мороженое. Свежие апельсины, взбитые сливки, мята — и рецепт был бы идеален, но у нас был только помятый брикет пломбира.

Кексы отправились по тарелочкам.

— Ух ты! — Лёня завороженно смотрел на льющуюся из середины кекса шоколадную лаву. Зачерпнул горячую горьковатую массу вместе с мороженым, отправил в рот. — Прямо как в гримуаре!... Как он, говоришь, называется?

— Фондан, — я улыбнулась краешком губ. — Шоколадный фондан.

Мы стояли на заре революции с решимостью в сердцах и шоколадом в желудке. Теперь мы мыслили, как шоколад. Действовали, как шоколад. Были шоколадом.

Мы готовы были побеждать, чтобы потом погибнуть самим, как герои.

Ведь чтобы убить дракона — надо самому стать драконом.