Серия «Сказки»

Она взяла его самое крепкое копьё и легонько ткнула им в толстое основание сосульки. Острый наконечник скользнул по гладкому льду, оставив лишь белую царапину, и соскользнул в сторону.

— Видишь? — сказала Ы’трин. — Лёд твёрдый и гладкий. Чтобы его победить, нужно не бить сильнее. Нужно не ударить по нему, а коснуться его сути. Нужно лезвие, которое соберет всю силу мира в острие, тоньше иглы. Чтобы на его кончике родилось Йыгыргын Ы’мыл Бесконечное Сжатие, что плавит лёд самого бытия.

— Где взять такое? — выдохнул Нутак, наглядно поняв тщетность грубой силы.

— Не взять. Сделать, — сказала шаманка. Она достала старый нож и точильный камень. — Точи. Но не как обычно. Точи по Пув’эт Вэтгав Ы’мылгыльын — По Пути-Закону Всеведающего. На этом камне, что зовётся Йыргыр («Превращатель»).

— Какому закону?

— Сначала убери половину толщины лезвия.

Нутак провёл раз, другой. Нож стал немного тоньше.

— Теперь — половину от той толщины, что осталась.

Нутак сделал.

— Теперь — снова половину от того, что теперь осталось.

Нутак водил ножом по Йыргыр. С каждым разом лезвие становилось всё тоньше. Тоньше крыла мошки. Тоньше паутинки. Но он видел — край всё ещё был.

— Я никогда не закончу! — воскрикнул он. — Всегда остаётся ещё хоть немного!

— Так, — кивнула Ы’трин. — Для счёта движений — не закончишь никогда. Движений будет больше, чем снежинок в пургу. Но посмотри на лезвие. — Она подняла его против слабого света жировой лампы. — Оно уже тоньше, чем дыхание духа. Тоньше, чем может увидеть глаз. Ты не сделал его бесконечно тонким. Но ты сделал его таким, что разница не имеет имени. Теперь это не просто нож. Теперь это Вынгэ («Проникающий»). На его острие теперь рождается Йыгыргын Ы’мыл — та самая сила, что сжимает мир до точки. Это и есть Вэтгав Ы’мылгыльын. Лезвие не стало идеальным, но для Эргы-Кэле оно теперь опаснее самого жара солнца.

Молчал Нутак. Держал в руках Вынгэ, что почти невесом.

— Значит, я не убью его, но я раню его?

— Так, — сказала Ы’трин. — Силы на это хватит.

Вышел Нутак навстречу стуже. Эргы-Кэле был подобен движущейся горе изо льда. Нутак бросился вперёд и не стал бить, а лишь коснулся ледяного сердца духа своим Вынгэ.

Клинок не сломался. Он не пронзил лёд, как пронзают плоть. Он вошёл в него, как свет входит в воду. В точке касания вспыхнула крошечная звезда — Йыгыргын Ы’мыл зажглось, и сердцевина холода треснула изнутри с тихим стоном.

Раздался хруст, словно лопнула тысяча льдин. Эргы-Кэле издал тихий, подобный ветру вздох и рассыпался на мириады сверкающих пылинок, что унесло ветром.

Вернулся Нутак в ярангу. Стужа отступила. Огонь в очаге затрещал веселее.

Ы’трин глядела на пламя, сказала:

— Куркыль не просто мир создал. Он законы сплёл. Даже бесконечную силу сделал конечной в руках того, кто понимает.

И текли товары, и лились идеи. Царство его богатело на глазах, технологии развивались с невиданной скоростью. Сам же Князь обожал появляться на людях, играть на своем волшебном саксофоне и очаровывать всех вокруг – от простых ткачих до королев заморских.

Но была у Князя Билла ахиллесова пята, или, как на Руси говорят, слабость греховная. Обожал он красных девиц, причём не только свою законную княгиню Хиллду – женщину умную и стойкую, как дуб. Заглядывался он на юных служек в тереме, на принцесс заморских, на волшебниц местных.

И вот однажды подкралась к нему беда не от врагов внешних, а от внутренних – сварливая и дотошная боярыня-прокурорша по имени Кенни. Учуяла она слабинку княжескую и устроила над ним суд да расправу не за дела государственные, а за дела постельные.

Весь мир, затаив дыхание, следил не за победами Князя Билла, а за его похождениями личными. Топил он себя сам, путаясь в показаниях, краснея и бледнея под пристальными взорами советников.

– Я не имел… отношений с этой женщиной! – гремел он, но улыбка уже не была такой ослепительной.

А в это время в далёких горах Афганских уже зрел будущий враг страшный – радикал Усама-Змей, которому не нравились ни глобализация, ни улыбки Князя Билла. Но почти никто на него внимания не обращал, ибо все смотрели на срамной спектакль в Вашингтон-граде.

В итоге, хоть и остался Князь Билл у власти, и даже царство его процветало, но тень легла на его legacy, на наследие. Запомнили его не только как мудрого и удачливого правителя, но и как князя, который чуть не погубил себя из-за греха личного.

И говорили о нём в народе так: «Умён был Князь, харизматичен, поднял царство. Но победил всех врагов, кроме своего собственного нрава. Сложная это штука – власть. Она и слабости человеческие увеличивает, как в волшебном, но кривом, зеркале».

Как-то раз пришел к нему мужичок из дальнего села, по имени Иванушка, поклон низкий бьет.
– Боярин, Мудрознаев-батюшка, беда у нас! Река разлилась, смыла единственный мост. Как на ту сторону попасть? Помоги!

Взмолился Иванушка. А боярин Мудрознаев достал свой светящийся кристалл, пальцем по нему поводил и говорит:
– Вот, погляди, Иванушка. Я тут тебе на карте виртуальной маршрут новый построил. В обход, через три горы, через пять болот. Всего-то двести верст лишних. Зато инновационно и логистически продумано! И я уже написал указ на моем блоге волшебном, чтобы все знали.

Посмотрел Иванушка на кристалл, на боярина, почесал затылок.
– Да мне, барин, не на карте дорогу видеть, а в реальности мост поставить! Топор бы да мужиков десяток!

Удивился боярин Мудрознаев.
– Топор? – переспросил он. – Это же неэффективно! Надо сперва концепцию разработать, тендер объявить, дорожную карту на десять лет вперед нарисовать. А пока – вот тебе оптимальный маршрут в обход.

Потупил голову Иванушка, развернулся и пошел. А по дороге думал: "Умный боярин, спору нет, и слова говорит складные, да только от слов этих мост сам собой не вырастет. Видно, нам, мужикам, по старинке, самим за топоры браться".

И пошел он не по виртуальной карте боярской, а искать правду напрямки к Царю-Батюшке, чтобы тот простым людям не на кристаллах, а на деле помог.

А боярин Мудрознаев остался в своем тереме хрустальном, снова уткнулся в свою говорящую трубку, удивляясь, почему простой народ никак не оценит всех прелестей технического прогресса, который он им предлагает.

Закопал Синопсиск свои пять монет, полил их слезами поддержки пользователей и стал ждать. А вместо дерева выросла суровая надпись: «Ошибка лицензирования. Недостаточно прав. Обратитесь к администратору вашего кластера».

А Кот и Лиса уже тут как тут: «Всё правильно растет! Это же стабильность высшей пробы! Это не баг, это фича! Ты просто должен купить ещё монет, вступить в наш клуб избранных, пройти десять курсов и получить семь сертификатов! Тогда maybe что-то и вырастет!»

Тем временем сам папа Карло-Разработчик искал своего мальчика. Он пришел к тому же полю Чудес, но его не пустили. «Вам нужна аккредитация», — сказал робот-охранник на входе.

И увидел Карло сквозь щель в заборе, как его Синопсиск пытается оживить свое дерево, а вокруг него уже танцуют странные существа в мантиях — Архитекторы Бездны. Они пели гимн: «Кто однажды купил лицензию — никогда не уйдет. Кто настроил — будет вечно править. Кто внедрил — будет вечно дорабатывать».

И понял тогда старый Карло, что его мальчик попал в секту. Что это не поле Чудес, а самое настоящее кладбище идей, где все ходят по кругу, уверенные, что они в раю. Где никто не признается, что зря потратил годы и деньги, потому что иначе рухнет вся их вера.

Но сказка есть сказка. В какой-то момент Синопсиску надоело быть бревном. Он вспомнил, что у него есть свой собственный золотой ключик — голова на плечах. Он не стал дожидаться, когда его официально оживят из очередного релиза.

Он просто перелез через забор, ушел с поля чудес и начал писать свой собopensource-код на свежем воздухе.

А 1С так и осталась огромным, богатым, но очень деревянным театром Карабаса-Барабаса. Где куклы-программисты верят, что они свободны, потому что у них очень длинные и очень дорогие ниточки лицензий.

Но и этого ему показалось мало. Решил Илон Созвездный опутать всю землю невидимой паутиной из малых звёздочек, чтобы каждый человек, в каком бы медвежьем углу ни жил, мог бы говорить с кем угодно. Назвал он сию паутину «Старлинк».

А ещё купил он за большие деньги птицу говорящую по имени Твиттер, что болтала без умолку всё подряд. Перекрасил её в чёрный цвет, уволил всех скоморохов, что за ней присматривали, и стал сам через неё вещать на весь мир, порой мудрое, а порой – такое, что бояре только руками разводили.

Люди в его царстве делились на два стана. Одни кричали: «Великий визионер! Колумб новых времён! Ведёт нас к звёздам!». Другие качали головами: «Самодур! Слово молвит – акции рухнут! Рабочих на заводах своих до седьмого пота гоняет!».

А он лишь ухмылялся своей мальчишеской ухмылкой и делал по-своему. То собаку в небо отправит, то продаст огнемёты для шашлыка, то заявит, что мозги человеческие с машиной сростить надо.

И снится ему сон один и тот же – багровый шар Марса в чёрном небе. И хочет он туда непременно, даже если целый мир будет стоять у него на пути и говорить, что это бред.

И стоит он, этот чудаковатый кудесник, один на своем космодроме, глядит в небо и видит то, чего другие видеть не могут. Не потому, что зрение острое, а потому, что мечта у него – на весь океан-море.