Ответы к посту
Колобок
5

Ответ на пост «Колобок»

Колобок: Сага о Катящемся Свете

Не в избушке ветхой, а в твердыне, сложенной из вековых дубов и закаленной стали, жили не просто старики. Они были Старшие Паладины Ильма и Геннадий, чьи длани, некогда сокрушавшие орды Мрака, ныне носили шрамы времени, но не слабость. Век их подходил к концу, а силы Тьмы, что дремали в Опустелом Лесу, вновь шевелились у границ. Последняя мука в закромах была не просто едой – это был последний акт веры.

"Жена моя," – молвил Геннадий, голос его, как скрип заржавленных, но все еще грозных врат, – "нам нужен Страж. Не из плоти и крови, ибо кровь наша остывает. Но из духа нашего, из непоколебимой веры в Свет!" Ильма, чьи глаза, подобные двум углям в пепле, все еще горели внутренним огнем, кивнула. Они замесили тесто не на воде, а на слезах покаяния за павших товарищей и святой воде из древнего родника. Посыпали не мукой, а пылью священных реликвий. Вложили не изюм, а осколки кристалла, что столетия хранил чистый свет.

Испечен он был не в печи, а в Горниле Последней Надежды, где пламя питалось их молитвами и волей. Когда дверца открылась, оттуда не выкатился пирожок. Выкатился Колобок. Не просто шар из теста. Он был живым Сгустком Света, теплым, как первое солнце после долгой зимы, сияющим мягким, но неодолимым золотом изнутри. Его поверхность была гладкой, как отполированный щит, и на ней мерцали едва видимые руны защиты.

"Внемли, Воин Света!" – воззвал Геннадий, возлагая на него крошечный, но древний знак паладина. "Ты – Катящийся Свет. Путь твой лежит через Опустелый Лес, сердце Тьмы. Неси нашу волю! Неси Свет! Превозмогай!"

И покатился Колобок. Не от баловства, а по Великому Предназначению. Его золотистый свет резал сумрак леса, как клинок. Ветви-скрюченные пальцы тянулись к нему, тени шептали кощунства. Но он катился, непреклонный, сияющий.

Превозмогание Первое: Тень в Зарослях. Из чащи метнулся не заяц – Криводушный Шнипер, Разбойник Полутеней. Глаза его сверкали холодным стальным блеском, в руках – кривые кинжалы из оскверненного металла. "Стой, Светляк! Сверкнешь последний раз – и в мою утробу!"

"Не сверну я с Пути!" – прогремел голос Колобка, удивительно глубокий для его формы. Он не просто покатился – он ринулся вперед, став кометой. Свет его вспыхнул ослепительно. Шнипер взвыл, ослепленный, и кинжалы его лишь чиркнули по закаленному светом телу Воина, оставив едва видимую царапину. Колобок умчался, оставляя во тьме шипящее проклятие.

Превозмогание Второе: Волчий Оскал Тьмы. На тропе встал не волк – Серый Лорд, Оборотень Заката, огромный, в обрывках доспехов, павших воинов. Пасть его – печь адского пламени. "Маленькое Солнышко? Я – Гроза Рассветов! Погаснешь в моей глотке!"

"Сгинь, Тварь Сумерек!" – бросил вызов Колобок. Он не уклонился. Он принял удар. Клыки Серого Лорда сомкнулись на нем с лязгом. Но тело Воина Света было крепче адаманта, вложенной верой. Раздался жуткий хруст – не Колобка, а сломанного клыка. Свет изнутри него вспыхнул так ярко, что шкура Оборотня задымилась. С воем боли Серый Лорд отпрянул, а Колобок, с новой трещиной на боку, но не сломленный, покатился дальше, его свет теперь горел яростнее.

Превозмогание Третье: Рев Хаоса. Дрожала земля. То был не медведь – Бурый Берсерк, Древоход, существо из плоти и гниющего леса, с дубиной-стволом в лапах. "СОЛНЦЕ УПАЛО! РАЗДАВЛЮ! СТАНЕШЬ ЛЕПЕШКОЙ ТЬМЫ!" Его рев сбивал листву.

"Я не упал – я иду в Наступление!" – прогремел Колобок. Он не стал ждать удара. Он ускорился, набрав мощь, словно катапультный снаряд. Дубина Берсерка опустилась, но Колобок врезался в нее прежде, чем удар набрал полную силу. Раздался гул, как от удара колокола. Дубина треснула! Берсерк взревел от неожиданности и боли, а Колобок, отскочив, с глубокой вмятиной, но целый, покатился прочь. Его свет, хоть и пригашенный, пробивался сквозь трещины, упорный.

Превозмогание Последнее: Искусство Падения. На опушке, у реки Стиксовой Слизи, сидела не лиса. Сидела Леди Вельзена, Искусительница Бездны, воплощение коварства в облике неземной красоты и ужаса. Глаза ее – две бездны. "О, Дивный Шар Света," – голос ее был шелестом шелков и шипением змей, – "Твой путь столь ярок... и столь утомителен. Отдохни. Воссядь на мой... нос. Расскажи о подвигах. Ты заслужил покой."

Истерзанный, с трещинами и вмятинами, свет его мерцал неровно. Усталость, тяжелая как свинец, охватила его. "Покоя... нет. Пока есть Тьма," – прошептал он, но голос потерял былую мощь. Искусство Вельзены было страшнее клыков Берсерка. Иллюзия безопасности, сладкий яд бездействия... Колобок замедлился. "Всего... на миг..."

Он прыгнул на нос Леди Вельзены. В тот же миг облик ее рассыпался. Нос стал пастью бездны, холодной и липкой. Клыки из чистой Тени сомкнулись. Но не для пожирания света – для гашения.

В последний миг Колобок вспыхнул. Не светом обороны, а ярче тысячи солнц. Это был взрыв воли, взрыв жертвы. Ослепительная вспышка озарила весь Опустелый Лес, пронзив самые глухие чащи. Раздался не крик, а вопль самой Тьмы, обожженной. Когда свет погас, не осталось ни Колобка, ни Леди Вельзены – лишь участок выжженной, чистой земли на берегу реки и запах озона, смешанный с гарью Скверны.

В твердыне у дубовых ворот, Ильма и Геннадий стояли, глядя в сторону леса. Они почувствовали последнюю вспышку. Почувствовали... тишину. Не мертвую, а очищенную. На лице Геннадия, по щеке, подобной старому дубу, скатилась слеза. Не скорби. Гордости.

"Он превозмог," – прошептала Ильма, сжимая эфес своего меча, давно не вынимавшегося из ножен. "Он принес свет в самое сердце Тьмы. Ценой себя."

"Цикл не завершен," – ответил Геннадий, его взгляд упал на пустой закром. Но не совсем пустой. Там лежала щепотка священной пыли, упавшая при замесе. "Свет катится. Всегда. Новый Воин поднимется из Пепла Веры."

И в Горниле Последней Надежды, куда уже падала первая горсть новой, священной муки, тлели угольки. Ожидая новой молитвы. Нового Превозмогания. Ибо битва со Тьмой – вечна, и Воины Света восстают вновь и вновь. Покуда катится Солнце над миром. Покуда есть те, кто помнит о Колобке.

Показать полностью
12

Колобок

Ветер стонал в щелях покосившейся избы на отшибе деревни, что звалась Забытьем. Воздух был густ от запаха старой муки, пыли веков и чего-то еще... чего-то кислого, как прокисшее молоко отчаяния. Старуха, лицо ее было картой прожитых бед, изрезанной морщинами глубже, чем колеи на проселке, захотела страшного. Не пирога, не хлеба – а существа. Живого. Из последней горсти мертвой муки и заплесневелого яйца, что хранилось в погребе, куда даже крысы боялись спускаться. Из последних капель сметаны, пахнувшей тленом. И из жуткой, нечеловеческой тоски.

Она замесила тесто. Оно было холодным, липким, сопротивлялось, будто живая плоть. Но старуха, глаза ее горели лихорадочным блеском безумия, вымесила шар. Не пирожок, нет. Шар. И бросила его в жерло старой печи, что зияла как вход в ад. Огонь внутри захлебывался, пожирая сырые поленья с шипением умирающих змей.

И случилось Нечто. Тесто... ожило. Не поднялось, как добрый хлеб. Оно выкатилось. Само. Желтое, гладкое, слишком гладкое, будто с него содрали кожу. И уставилось на стариков парой черных, как угольки ада, изюминок. В них не было души. Только бесконечная, холодная пустота межзвездной ночи.

"Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел!" – прозвучал голосок. Но это не был веселый детский голос. Это был скрип, как скрежет костей по камню, шепот из-под земли, лишенный всякой теплоты. Он резал слух, наливая лед в жилы.

Колобок покатился. Не бежал – катился. По дороге, что вилась меж болот, где топи шевелились, словно пытаясь схватить прохожего черными пальцами тины. Навстречу ему вышел Заяц. Не пушистый зверек, а тварь с глазами, налитыми кровью голода, с дрожащими, покрытыми паршой ушами. "Стой!" – прохрипел он, но голос его был слаб, как шелест умирающих листьев. "Я тебя съем!" – но это была ложь отчаяния.

"Не ешь меня, косой тварь!" – скрипел Колобок, и его черные глазки-бездны сверкнули холодным светом. "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, и от тебя, жалкая падаль, уйду!" И покатился дальше, оставляя за собой запах тления и первобытного страха. Заяц лишь скулил, прижавшись к мокрой земле.

Дальше был Волк. Не серый разбойник, а ходячая гора шерсти и клыков, с пастью, пахнущей гниющей плотью. Глаза его светились холодным желтым огнем безумия. "Колобок, Колобок, я тебя съем!" – рык его сотрясал стволы полумертвых сосен.

"Не ешь меня, серый конченый!" – ответил скрежет. "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от Зайца ушел, и от тебя, пожиратель падали, уйду!" И Колобок покатился, а Волк лишь завыл долгим, тоскливым воем, полным необъяснимой ярости и страха перед этой... вещью.

Потом пришел Медведь. Не косолапый увалень, а леший, поднявшийся из самой преисподней леса. Шерсть его была слипшейся от смолы и крови, дыхание – как печь крематория. Он мог раздавить Колобка одной лапищей. "Колобок, Колобок, я тебя с-ъ-ем!" – грохот его голоса заставил содрогнуться землю.

"Не ешь меня, лесной урод!" – скрежетала желтая сфера, и ее пустые глазницы казались глубже всех лесных омутов. "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от Зайца ушел, я от Волка ушел, и от тебя, ходячая могила, уйду!" И Медведь, этот владыка чащи, вдруг отшатнулся, зарычав с неподдельным ужасом, будто увидел саму Смерть, катящуюся по дороге.

И вот, у самой черной реки, где вода текла густая, как нефть, и пахла разложением, его встретила Лиса. Она не прыгала, не вертела хвостом. Она скользила. Рыжая, как свежая кровь на снегу, с глазами, полными древнего, хитрого зла. Глазами, которые видели слишком много. Глазами, что знали вкус отчаяния и плоти. "Здравствуй, Колобок... Какой ты... гладкий..." – ее голос был шелком, пропитанным ядом. "Какая нежная... шкурка..."

Колобок замедлил ход. Его скрежет стих. Черные бездны-глазницы уставились на рыжую тень. "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел..." – начал он, но голос его звучал тускло, механически.

"Сядь ко мне на носок, милаш," – прошептала Лиса, и в ее шепоте звенели лезвия бритв. "Спой мне свою песенку... последний раз..."

Что-то дрогнуло в холодной пустоте Колобка. Бессмысленная гордыня? Или просто сбой в той нечестивой силе, что двигала им? Он качнулся... и прыгнул на острый, как игла, нос Лисы.

"Я от дедушки ушел..." – успел он скрежетать.

И Лиса... втянула его. Не съела. Втянула. Беззвучно, как черная дыра поглощает свет. Один миг – желтый шар был на ее носу. Следующий миг – лишь влажный блеск на ее оскале да тихий хруст, похожий на ломающиеся сухие ветки где-то глубоко внутри.

Тишина. Тяжелая, зловещая. Река текла черной лентой. Лес стоял стеной мрака. Ни крика, ни стона. Лишь ветер снова завыл в щелях избы на отшибе, где старики сидели, уставившись в пустоту печи, из которой однажды выкатилось Нечто. И где-то в глубине болот, Заяц сжался в комок дрожи. Волк выл, закинув морду к кровавой луне. Медведь ломал деревья в немой ярости.

А на тропинке у черной реки стояла лишь рыжая тень. Она облизнула морду, и в ее глазах, полных древнего зла, отражалось что-то желтое и гладкое, что уже никогда не уйдет. Ни от кого. Ибо оно теперь было внутри. И песенка его оборвалась навсегда... или только здесь?

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!