Alexlak

Часть 1. Охота

Стояла середина августа. Уже пошли те самые, почти осенние, затяжные дожди, по ночам стало холоднее, но в  целом стояли еще теплые дни.

Предрассветные сумерки. Утро ничем не отличалось от вчерашнего...Позавчерашнего... А возможно и завтрашнего.  Только недавно хлестал почти проливной дождь,  сыпался и бил по листьям, шумел во мраке, брызгал, разбиваясь о замшелые стволы поваленных деревьев. Всё в этом дожде. Травы и мхи, гнилые стебли, мертвые нижние ветви старых елей. Но теперь он утихал, переходил а монотонный лёгкий шум, звенящий на поверхности луж в низинах.

Старая лиса просыпалась уже много раз, стало голодно,  мелкие и средние, убегающие в небо, оперились и окрепли, их не встретить на земле, мелкие серые в норах в земле появлялись реже. Всегда их было много, осенью было много, но постепенно они стали встречаться всё реже. Голод, справа болит морда. Шерсть воглая, мелкие твари прицепились и набухли как ягоды на морде и шее. Не содрать. Она выглядывала из норы под вывернутой сосной, возвращалась. Комья песка с растопыренных, теперь торчащих корней падали с глухим чавканьем.

Занимался рассвет, в промежутках между высокими соснами рваными белесыми тряпками висел туман. Неясными шарами в нём виднелись соцветия огромных зонтичных трав с дрянным и острым запахом.

Вернулась в нору, там пока сухо, песок  сухие куски лесной подстилки еще теплые, повозилась, свернулась, уткнув морду в воглую шерсть. Снова короткий равный сон.

Через неопределенное время ее разбудил мощный, тяжелый звук, казалось было слышно, когда он прокатывался по чаще, по земле, но всё затихло. Звук словно прошел по самой почве, по норе, воде... Похожее бывает ранней весной, когда твёрдая река рвётся, и показывается опять жидкой, части земли в снегу идут по ней...

Здесь изредка бывают  эти странные, высокие, бегающие на задних лапах, они шумят, оставляют много запахов, жгут маленькие пожары, около них,  как то очень странно они кричат, громко и повторяют, повторяют эти звуки, гулкие, певучий вой, какой-то звон.

Или это непонятное, они забиваются внутрь, и уходят в нём, оно рычит, сопротивляется, иногда тоже воет, будто они мучают его изнутри, доставляют какую- то боль.

После них обычно остаются странные вещи, которые сами не растут в лесу, некоторые вкусно пахнут, таких запахов больше нигде не бывает.

Один раз был странный зверь, он не убегал, видимо был мёртв, его кожа была прозрачной, и сама отдалялась от тела, отдавал гарью как пожар. Внутри он вообще развалился кусками, но совсем не пах разлагающейся плотью, напротив был вкуснее всего, что можно было поймать здесь. Никогда не удавалось больше поймать что-то подобное, подходить к этим громким было опасно, один раз они гнались. Не догнали. Они медленные, тяжелые, заметные, и не умеют догонять.

Но сейчас ветер нес странные запахи, напоминающие гарь от этих существ, но и что-то новое, другое, едкое. Было слышно как упало небольшое дерево. Никто не приближается, они иногда падают сами.

Черные, которые убегают в небо, большие, злые, стали кричать. Несколько, но обычно бывают высоко, и по два, не спускаются на землю. Но сейчас больше, прямо орали.

«Крухх – Крухх»

«Кхруууу-  Кхрууу»; И так по нескольку раз. Что-то не так. Они не беспокоятся так обычно.

Лиса осторожно выглянула, нюхая воздух. Дождь утихал. Ветра не было, но тянуло пожаром, над деревьями туман стал сизым. С запада, где топкое болото,  лес там становится каким-то мелким, вымученным, кислая ягода, кисловатая черная вода, доносился треск. Какое-то шевеление, какие-то вздохи чего-то неясного. Страшно, непонятно... Бежать... Спрятаться... Но сил нет... Голод... Последнюю неделю или больше, она не могла нормально есть - болит морда. Попить воды...

И вдруг словно что-то лопнуло, хлестнуло по земле, где-то там, яростная вспышка как в грозу озарила деревья, но такие бывают тёплым летом, всегда далеко. И удара как летом нет.  Черные видимо разбежались в небо,  одинокое быстрое шлепанье крыльев, их свист, уже далеко... Очень далеко...

«Крааааа- Крааааа».

И тишина. Капли с деревьев бьют по земле и траве.

Дождь, кажется, утихает, только мелкая морось. Лиса несется прочь.

Бежать... сквозь сырые травы, лес, топь. Страшно. Слабость и боль в теле.

Запах становится сильнее. Приятный, манит... С острой горечью в вперемешку с чем-то новым, совсем неизвестным, чужим. С другой гарью, запахом летних вспышек в небе, но и как тот странный зверь. Наверное он там большой, раз шумит так.. Живой, опасный. Тогда это был детеныш?

Ноги не слушаются, слюна показывается и течет вязкой ниткой справа, где рана на морде. Из ноздри появляется и сразу лопается розоватый пузырь. Боль, мокрая трава. Нет сил. Лиса прячется, под стволом огромной поваленной ели. Толстенные сучья, как многочисленные ноги держат ее над землей, травы здесь выше, прореха в деревьях открывает клок неба.

Дождь капает с нижней стороны ствола, с отслоившейся коры.  Чуждый шум утихает. Запах манит, старая лиса тяжело дышит открытой пастью. Ждать.

Так проходят часы. Светает, ветер начинает ворочать лохмотья тумане между сосен и елей и разгоняет их. Время тянется. Запах чуть слабеет, Чуждых звуков больше нет. Голод, слюна в пасти, лиса лижет лапы.

Средний, пестрый, резко вскрикивая приходит из крон соседних деревьев. Взмахивая крыльями скачет по стволу сухой ели рядом. Стучит. Нереально догнать. В небе показывается мутный ярко белый круг. Низкие облака быстро летят над деревьями.

Пестрый вскрикивает, стучит. Перелетает на деревья рядом. Стучит там.

Ягоды, мягкие, немного мохнатые, все промокшие, на них крупные капли воды. Колючие ветки наклонились прямо к земле. Лиса облизывает воду, капли падают на морду, облизывает нос. Нюхает воздух.

Выходит и начинает прислушиваясь двигаться назад. Приседая, таясь.

Ноздри влажного носа трепещут, ловя умопомрачительный запах. Проходят часы. Шумов нет, черные, большие не возвращаются. Дождь утих, стало суше.

Лиса взбегает на кочку, голова с торчащими ушами показывается среди папоротников,  привстав на одной передней  лапе, вторую не успевает поставить, она так и остается слегка согнутой, подрагивает, лиса смотрит в сторону болота.

Несколько стволов повалены, кора содрана, висит лохмотьями, ветви переломаны,  дальше на болоте  тощие тамошние деревья тоже частично лежат.

В топкой мягкой поляне образовалась длинная широкая канава, уже заполненная черной водой. Поваленные мелкие деревья с болота, ветви, листва, какой-то мусор, ошметки мхов, плавают в этом черном зеркале.

В конце канавы, среди едко пахнущих (хорошо помнит этот запах) болотных кустов и сломанных стволов миниатюрных измучанных болотом сосен источник  запаха. Сильного запаха. Лиса настораживается видя движение там. Маленький, умирающий пожар, вспыхивая, и вновь почти пропадая.

Большое, темное, неясных очертаний. Там... Над болотом еще висит призрачное облако сизоватого дыма. Черная вода недвижима, даже ветер не тревожит её. Лиса знает, что любое  живое существо, даже мелкие, бесполезные, нарушают такое спокойствие. Она ложится на живот в высоких папоротниках, слушает, ждёт, нюхает воздух.

Юркие, летучие, скачущие по стволам деревьев, с белыми пятнами под глазами, вкусные, но уж очень мелкие.  Они пронзительно  и тоскливо кричат в кронах больших деревьев на краю болота, склонившихся над своими карликовыми собратьями  «Зинь- зинь -зинь».

Над зеркалом воды, не смотря на близость пожара, бесшумно столбами вьётся какая то мошкара.

Небо постепенно темнело, хотя было еще далеко до вечера.  

Лиса кралась по растительности на краю болта, замирая и принюхиваясь. Прислушиваясь. Лапы были сырые, ряска путалась в шерсти.

Тихо. Дым постепенно рассеялся, но пожаром так же пахло. Но особенно пахло пищей. Живот сводило в спазмах, в глазах стояла пелена. Она втягивала воздух и запах увлекал ее.

Огромное, непонятное существо не шевелилось. Головы его и глаз было не видно. Они в болотной траве?

Болотная растительность с одной стороны лежала вздыбленной кучей, несколько карликовых сосен были выворочены с корнями, и эти коряги и ветви торчали неразборчиво в мягком месиве. Здесь сильно пахло землей из болота.

Лиса по дуге обогнута тварь по колышущейся мягкой сплавине.

С противоположной стороны, где тело существа кончалось, и  лежало в черной воде, не было видно ни хвоста ни ног, ни головы ни глаз... Ничего понятного, знакомого, что казалось бы опасным. Кровь была светлой, и  из изуродованного тела стекала струйками по обрывкам неясных внутренностей, и... Тонула в черной воде, исчезая в ее темноте, теми же струйками продолжая свой путь.

Где должен был быть хвост, словно были открыты две беззубые пасти, но челюсти их были переломаны, и торчали противоестественно.

Еще букет странных незнакомых запахов. Кровь не капает, она истончается нитями, и так и льётся не прерываясь.

Змеи! Лиса шарахнулась и отскочила, из-под когтей вылетели куски болотного мха. Лапы предательски чавкнули в мягком грунте. Клубок змей притаился среди внутренностей гиганта. Затаились? Молчат, движения нет. Переходят друг в друга. Жирные, сытые. Спят?

Нужно уходить. Запах привлечет конкурентов. Но голод... Никаких летающих и кричащих нет... Они хорошо указали бы на опасность.

Где то во внутренностях что-то вспыхивает. Пожар не умер? Нет, этот свет быстрый, как бывает в сильный дождь. В прочем движения и звуков почти  нет. Словно что-то скребется внутри, постукивает изредка, не повторяясь, пощелкивает, как в жару ломается тонкий сухой прутик. Не похоже на рытьё нор мелкими и бегающими в траве, не похоже на то, как они грызут эту траву. Звуки незнакомые, чуждые, неповторяющиеся...

Источник запаха. Запах стал сильнее. Перемахнуть широкую канаву с водой – никак. Обходить с другой стороны? Там голова? Почему нет глаз?

Сбоку корни деревьев? Нет, они растут изнутри твари. Сплетаются с мертвыми змеями. Непонятные камни, множество нор? Толстая кожа существа, кажется разорвана...  Но нет запахов, которые обычно бывают у трупов.

Небо совсем темнеет. Скоро опять пойдет дождь.

Лиса крадется, огибая источник запахов с другой стороны. Нюхает мох и воду. Тварь разорвана, но должно быть больше крови? Вся вытекла, или почему она не пахнет?

Глаз! Лиса замирает. Прищуренный, тускло светясь, смотрит на нее, отражаясь с темной воде, гигантский, страшный, способный, кажется схватить ее как неведомая огромная пасть! Глаза отсвечивают во мраке... Но этот светится сам, весь, а не зрачком.

Изредка мерцает, там, словно множество более мелких светящихся глаз в нём, десятки, острых, ярких, злых. Она стоит, не двигаясь, оцепенев на  некоторое время. Ничего.

Нет, так не может быть, это пасть? Низ залит черной водой, верх отражается в ней. Вода недвижима, в ней куски растительности, ломаные ветки. Зубов у пасти тоже нет. Запах манит. Тишина. Даже звуки внутри почти все притихли.

Она крадется с кромке воды, где гигант утопил сплавину в болоте, там на границе лежит сорванный, как травинка, ствол тонкого дерева, кроной опираясь на кучу взрытую «головой».

Да, это был не глаз, скорее нора внутрь твари. Как громкие и опасные, бегающие на задних лапах, залезают в своего зверя, он тоже обычно спит, когда их там нет.

И у самой кромки воды в корнях, и среди тощих, белёсых, мертвых, не шевелящихся змей,  неведомых рваных корней, толстенных кишок, незнакомого существа, показалось то, что так манило! Пахнущее так знакомо, плотью, шерстью, той самой гарью, та самая совокупность запахов, которая заставляла сжиматься в спазме пустой живот. Кусок существа плавал, или торчал у поверхности, кожа на нем была изодрана, она была многослойной.

И в этот самый момент с неба посыпались крупные и тяжелые капли проливного дождя. Сначала издалека, потом редкой, словно надвигающейся стеной.

Изможденное животное накинулось на вожделенный кусок, чтобы схватить и бежать. Клыки вонзились в плоть. Почувствовался вкус нормальной, настоящей свежей крови, и голову пронзила острая боль с той стороны, где на морде была рана, и болел сломанный клык. Но пути назад не было, она рванулась, выдергивая добычу из воды, чуть не оскользнувшись на мокром стволе, и не угодив в воду. Но не тут то было. Ухваченная добыча была тяжела, что то ее держало, шкура на ней была жесткая, а в одном месте вообще острая как вместилище тех, что ползают по дну реки. За куском что-то тянулось следом, какие-то ленты, клочья,  и что-то  вроде серебристо- серой паутины или корней, такого же неясного цвета, как кровь, вытекающая из разорванного тела неведомой твари.

Дождь хлынул в полную силу. Он бил по мху, листьям, мертвой твари, шкуре лисы, взбивая пену, и превращая в рябь  черную поверхность воды, в просвете норы, или разъятой полузатопленной пасти засветилось, сверкнуло, во мраке это было видно очень ясно, так как небо было сумрачно.

Бросить и бежать! Лиса рванулась, но челюсти не отпускали. Всё тело стало лёгким, будто в воде, но она точно не плыла. Пасть держала тяжелую ношу. Всё тело будто стонало от перегрузки ощущениями, словно уколы о шкуру серого, колючего, пыхтящего и  не слушалось. Сердце бешено билось, и ему вторили хлесткие удары капель.

Челюсти сжимались всё сильней. Послышался хруст некоторых зубов.

Глаза не моргая, бешено вращаясь, вылезая из орбит, пялились в дождь, который хлестал по ним огромными каплями. И она завыла. Всеми лёгкими, с силой извергая воздух, который рванулся сквозь зубы, впивающиеся в кусок чуждой плоти. Это был безысходный, отвратительный, мерзкий хрипящий стон, с придыханиями и бульканьем, при котором вокруг пасти запузырилась кровавая слюна местами с осколками зубов.

И мир вокруг померк.