Жир⁠⁠

Понимаю, что весьма банально начинать историю с детства. Уж сколько раз и сколько книг начинались именно с этого. Не счесть, к тому же, моё личное пренебрежение к тем авторам, которые используют этот троп, оправдывая зачастую безрассудные поступки своих героев.

Я утешаю себя, находясь, пожалуй, в предбезумном состоянии, ибо мои пальцы истёрты в кровь, о чём пойдёт речь далее, только тем, что далее идущие события — реальность, действительность, которая существует, которая терзала и терзает меня прямо сейчас.

Итак, нетрудно догадаться, что повествование начнётся с моей юности. В ту беззаботную пору, когда, как говорится, и трава была зеленее, и солнце светило ярче, а дух не был обременён «взрослыми» трудностями, я шёл от гостей домой. Уже и не в состоянии вспомнить, а додумывать мне явно не хочется, у кого тогда был и по какой причине, настолько дальнейшие события поразили мой девственный рассудок. Это случилось в тот момент, когда ожидаешь менее всего, в секунды накатывающих экзистенциальных рассуждений (вам может показаться, что о подобном не будет измышлять юноша, но спешу заметить, что в детстве мне подсовывали не «Буратино» или «Гарри Поттера», а «Науку Логики», и хотя я едва понимал написанное, точнее даже сказать, совсем не понимал, этот вызов побудил меня вторгнуться в погреба философии). Честно говоря, мне тяжело продолжать эту историю потому, что это терзает сердце и по сей день: машина, почему-то ехавшая неприлично быстро, переехала пробегавшую куда-то по своим делам чёрную кошку. Быть может, она также в ту секунду задумалась о чём-то своём, очень-очень личном и сокровенном, а потому попросту не среагировала на приближавшуюся опасность. А может, хотя я и не суеверный, стремилась актом своей смерти через примету предупредить водителя уже об его кончине. Как бы то ни было, машина, переехав кошку напополам, заскользив, пробила металлическую ограду и вылетела в глубокий кювет. О том, что торопившийся водитель в тот день погиб, мне рассказали только на следующий день, вычитав новость в газете. И нет, отвечу на, быть может, поднявшуюся бровь читателя, я не побежал посмотреть на то, что случилось с автомобилем. В тот момент я совсем не мог бежать. Но чтобы понять мой паралич и ужас, сжавший сердце так, что его холодные лапы не отпускают до сих пор, необходимо вернуться несколько назад во времени. В момент того, как машина переехала кошку, отделив переднюю часть от задней (да простит меня читатель за такие подробности), её голова и передние лапы полетели в меня, неожиданно развернувшегося на необычный звук. Нужно ли отдельно уточнять, что кровь несчастливицы залила меня с головы до ног. Но не это было самым ужасным или отвратительным, консистенция внутренностей кошки была… вязкой. Это ощущение похоже на то, будто бы вы внезапно залезли в плоть кита — тягостная и сковывающая жирность. Как если прикоснуться руками после курицы в панировке к смартфону или клавиатуре ноутбука, противно, неприятно, судорожно. Разница в моём сравнении в том, что я тогда касался не привычных атрибутов современного человека, а бытия во всём его философском значении целиком. И это вызвало ступор. Внезапно я почувствовал собственную отвратительность, если существует такое слово, грязность.

Мне неведомо сколько тогда я простоял на месте, ощущая, как жир стекает по моим волосам, лицу, рукам, одежде, но, как бы то ни было, в себя я пришёл дома, промывая каждую частичку своего тела до блеска, силясь отмыться. Получалось это, должен заметить, неуспешно. А может, именно тогда мне начало казаться, что этот жир — я называю его именно так — невозможно убрать, сколько не пытайся. Без сомнений, в тот день я принимал ванну трижды, а мыл руки и лицо и того больше. Сейчас, несколько повзрослев, осознаю, что мои попытки ознаменовали появление быстрорастущего потока надвигающегося безумия. Понимаю также, что развивающаяся в тот момент паранойя была отчаянным способом смыть с себя жир и пот, вырабатывающийся природно нашим организмом (что нисколько не отменяет его наружную непритязательность).

Но хуже того было то, что моё юношеское сознание посчитало, что «заесть» сладким психологические трудности — верное решение, не несущее усугубление проблем. Ах, знал бы я тогда то, что известно мне сейчас — ни при каких бы обстоятельствах не подсел на сахарную зависимость, заставлявшую моё тело выводить некачественные продукты через поры на лице.

Спешу развеять сомнения касательно моего повествования. Мол, где же в ту секунду были твои родители или кто-то из старших? К сожалению, сообщаю, что отец мой покинул семейство, когда мне было семь, а мать пропадала на работе столь долго и так уставала, что ей некогда было заниматься отпрыском. Она — по профессии повар — готовила так, как умела: еда была жирной и неполезной. Что и говорить, я, имевший уже тогда небольшую полноту, на полных порах стал толстеть ещё больше. А иных родственников, способных остановить моё пошатанное положение, не было по близости, мы давным-давно переехали в другую страну втроём, а по прошествии долгих лет так и не решились вернуться.

Жир тем временем продолжал донимать меня. Вилки казались скользкими, несмотря на замачивание в, как выражалась когда-то моя мать, «химической бомбе». Дверные ручки, телефон, ноутбук, гантели, окна, поручни метро, гелиевые ручки, стол на кухне, очки солнцезащитные и обычные, микроволновка, расчёска, зубная щётка, любая бижутерия, розетки, лампа, принтер, выключатели, глянцевые обложки книг, журналы, зеркала, наушники, чужие руки, любые касания в целом, глаза, учебники, калькулятор, циркуль, линейка, подоконники, стулья, практически любые столы, бутылки, полки магазинов, упаковки, витрины, мои сапоги и их шнурки, фломастеры, карандаши, провода, нередко и кисточки, иголки, фольга, шкафы, особенно клавиатуры в компьютерном классе, любые блестящие, матовые, полупрозрачные и прозрачные поверхности, штативы, фотоаппараты, неопрятные люди, галстуки, воротники, иногда рубашки, протёртые пиджаки и брюки, рамки картин, холсты, масло в любых проявлениях, батарейки, акустические гитары, флешки, многие брендированные коробки, роутеры, турники в спортзале и все тренажёры, футляры для очков всяческих видов, иной раз и кислоты в кабинете химии, склянки, шприцы, мышки, листы бумаги, передающиеся из рук в руки, печати, конверты, бобы, курица, говядина, свинина, фаршированный перец, всё, что имело бульон с маленькими пузырьками, зимние и весенние куртки, не смытое мыло, любое железо и сталь, пластик шероховатый и гладкий, крыши домов, ламинат, слюни человеческие и животные, пот во всех проявлениях, кипучая вода, нагретый и обычный сахар, как и все сахаросодержащие продукты — всё это вызывало во мне небывалую степень отторжения и отвращения. Не было и мгновения, чтобы я не думал об этом. Сложнее всего приходилось после приёма пищи: руки после этого неизбежно покрывались жиром, который никак не собирался сходить, сколько не мой его под водой. К тому же, мне искреннее казалось, что мыло делало только хуже, пальцы становились маркими и гиперчувствительными к новому жиру.

Я не мирился с судьбой: мешал несколько химических растворов против жира, уксус, иногда незаметно подливал водки, которую моя мать со временем из-за обременяющей работы стала пить всё чаще и чаще. Она била меня за то, что нередко её снадобья в миры веселья и праздности немного уменьшались, впрочем, бывало и так, что ей лишь казалось, что жидкости стало меньше. Не знаю, я не склонен верить в сверхъестественное, хотя проклинал богов за то, что этот треклятый жир всё никак не желал сходить с моей кожи, но, быть может, некий демон, засевший в моём мозгу, от скуки притрагивался к спиртному, кто знает.

Как и упоминал ранее, я набрал вес. Не нужно думать, что внутренний жир меня не бесил. Напротив, осознавая внешнее уродство, явлённое в этом мире выделениями кожи, я понимал, что внутри тела засело ещё больше мерзкой, склизкой, вязкой жидкости, как у той чёрной кошки, которую расплющила не менее грязная, а оттого и жирная машина.

Бесчисленное количество попыток привести себя в форму провалилось. Мне не оставалось ничего другого, хотя, быть может, у читателя, не задетого теми проблемами, которые я высказываю здесь, имеются некие соображения (попрошу их оставить при себе!), кроме как устроить себе анорексию.

Я выскажу неправильную и предосудительную вещь, а потому попрошу читателя пропустить следующие рассуждения мимо ушей: голод раскрывает разум, думается мне, хлеще любых препаратов, философам бы понравилось. Просто необходимо пройти этап желания потреблять пищу, научиться чувствовать насыщение и в тот же миг выблёвывать содержимое желудка — не было ничего приятнее видеть то, как жир во мне не задерживался. Я стал яснее думать и гораздо более чётко анализировать происходящее, словно бы мне были известны ответы на главные загадки вселенной, но из собственной прихоти мне совершенно не хотелось делиться ими с окружающими. Впрочем, мои социальные связи заканчивались в тот же момент, как я замечал пот или маленькую, совсем крошечную, капельку жира. Читатель, кем бы ты ни был, неужто в самом деле это так незаметно? Неужели ты не чувствуешь это в прикосновениях, в разговорах с людьми? Это уродливо, невыносимо. Или же ты предпочитаешь этого не замечать? Предпочитаешь быть слеп, ибо сам порочен и загрязнён? Такой логики ты придерживаешься? Это никчёмно и жалко. Именно жир и пот, мало чем отличающейся от первого, делают каждое осязание таким мерзким, склизким, скользящим, не по-настоящему тактильным, неправильным, алогичным, безобразным, уродливым… нужно ли мне перечислять всё, что испытываю? Я ощущаю это заранее, сразу при первом же взгляде. Видел ли ты, читатель, глаза другого человека, вглядывался ли в них по-настоящему? Они слезятся, всё время безостановочно потеют. Бывает, я подолгу не моргаю, лишь бы не чувствовать, как по ним что-то стекает.

Ты не поймёшь. Моя мать этого не понимала. Она пыталась меня исправить. Она была так уродлива. Я вылил на её жирное лицо кислоту, которой сам уже некоторое время дезинфицирую руки. Она визжала, но стала чище, в разы чище…

Не подумайте, что я безумен. Скорее это предбезумное состояние. Я чувствую это так. Безумны все вокруг, раз в самом деле предпочитают не замечать, сколь жирен этот мир. Я же безумен не до конца. Мне осталось выполнить последнее очищение. Я пишу эти строки, испытывая небольшое покалывание пальцев — знаю, что это от разыгравшихся нервов. Из-под перчаток просачивается отвратительная кровь, я прижгу её на газовой плите, а после проведу финальную чистку моего организма — выпью кислоту. Думаю, всё будет хорошо, моей матери помогло, больше она не бьёт меня, лишь устало сидит в углу, куда я её отнёс.

Всё будет хорошо. Жир уйдёт. Навсегда уйдёт.

t.me/tomtork_apw