Зеркала для Алисы, или Две правды о детстве на экране⁠⁠

Недавно посмотрела новую «Алису в Стране чудес». Красиво. Безупречно. Словно зализанное яблоко из супермаркета — ни пятнышка, ни изъяна. И от этого — тоскливо. Потому что странный, сумасшедший, абсурдный мир Кэрролла оказался заперт в идеальную, но абсолютно безвоздушную капсулу. А потом, по контрасту, в памяти всплыло «Чучело». Чёрно-белое, колючее, неудобное. И стало ясно, почему одна история улетучится, как сон, а другая — навсегда въелась в подкорку, как шрам.

Речь не столько о фильмах, сколько о двух парадигмах. О двух способах говорить с миром через историю девочки-подростка, которая не вписывается.

Часть первая. Алиса как арт-объект, или Игра в бирюльки

В новом фильме 14-летняя Анна Пересильд (да, тогда она была именно ребёнком) выполняет роль безупречного эстетического компонента. Её Алиса — это визуальный концепт. Взгляд из-под чёлки, правильная мимика, стилизованные жесты потерянности и удивления. Она не проживает Страну Чудес — она демонстрирует её зрителю, как опытный гид в музее восковых фигур.

Здесь всё построено на управляемом чуде. Спецэффекты, дизайн, цвета — всё подчинено одной цели: создать безупречную картинку. Девочку в этой системе берегли. Её окружали заботой и цифровыми декорациями. Её задача была не сойти с ума вместе с персонажем, а точно и красиво сыграть написанные эмоции. Получился дорогой, холодный и бесконечно далёкий от зрителя арт-хаус для масс.

Это кино потребляется. Его можно похвалить за операторскую работу, обсудить костюмы и забыть через день. Оно не оставляет зазубрин на душе. Оно — как очень талантливая, но бездушная инсталляция.

Часть вторая. Лена как открытая рана, или Прививка правды

А теперь перенесёмся в 1983 год. Площадка «Чучела». 12-летняя Кристина Орбакайте. Здесь не было «съёмок». Здесь было проведение социально-психологического эксперимента под руководством Ролана Быкова.

Быков не создавал безопасную среду. Он её имитировал, чтобы потом разрушить. Настоящий город (Таруса), настоящий холод, настоящие, не наигранные конфликты между детьми в кадре. Орбакайте здесь не играет страдание. Сквозь неё страдание проступает, как сквозь прозрачную кальку. Её глаза — это не «актёрский приём». Это документальное свидетельство того, как душа ребёнка сталкивается с немотивированной жестокостью мира.

Это кино не снимали — его добывали, как свидетельские показания под давлением. Оно построено на неуправляемой правде. И ценой этой правды стала почти реальная психологическая травма для юной актрисы. Её не берегли — ею жертвовали ради конечной цели. Цели — не развлечь, а вскрыть нарыв.

Это кино переживается. Его невозможно просто «посмотреть». От него хочется спрятаться, выключить, забыть — но не получается. Оно встраивается в личный опыт каждого, кто хоть раз был не таким, как все.

Анализ: Почему векторы судьбы расходятся?

Здесь кроется главное различие, определяющее судьбу произведения.

• «Алиса-2024» — фильм-симулякр. Он имитирует сложные эмоции (взросление, поиск себя, столкновение с абсурдом), но упаковывает их в безопасную, красивую обёртку. Он задаёт вопросы, на которые у него уже есть готовые, удобные ответы. Его функция — убаюкать, увлечь, позволить избежать настоящей рефлексии.

• «Чучело-1983» — фильм-диагноз. Он не имитирует, а препарирует. Он не даёт ответов — он вонзает вопрос, как занозу, прямо в нерв: «А твоя душа на чьей стороне?». Его функция — разбудить, растревожить, заставить заглянуть в самое неприглядное зеркало.

Девочка в первом случае — материал для создания прекрасного. Её можно заменить. Результат будет сопоставим.
Девочка во втором случае — единственный возможный проводник. Без этой конкретной боли в этих конкретных глазах фильм бы не состоялся. Она не материал — она субстанция.

Послесловие. О цене и ценности

Спустя годы Анна Пересильд стала сильной, умной, выдающейся женщиной, и её детская роль — лишь факт биографии. Кристина Орбакайте навсегда останется в массовом сознании Леной Бессольцевой — потому что она отдала этой роли не просто время и талант, а кусок своей детской психики.

Одно кино сделано, чтобы его любовались. Другое — чтобы его боялись. Страх — более сильная, липкая, долгосрочная эмоция, чем любование. Поэтому «Алиса» растворится в потоке контента, а «Чудело» будет стоять вечным укором, маяком и предупреждением.

Искусство, которое ничем не рискует, редко становится вечным. А вечным часто становится то, что рисковало всем. В том числе — душой ребёнка.

P.S. Это не осуждение Анны Пересильд или восхваление Кристины Орбакайте. Это констатация двух разных философий творчества: искусство как продукт и искусство как жертва. И наша, зрительская, вечная ностальгия по второму в мире, одержимом первым.