"Холодно" часть 4
Не, ребята! Лифт – это что-то! Такие интересные ощущения, особенно когда лифт разгоняется. Как на качелях, аж дух захватывает! И почему я раньше никогда на лифте не ездил? Хотя, вот дурак, к кому мне ездить-то было? Ну если только к той колли, из многоэтажки, с которой я в прошлом году…
У Разноусого зазвонил телефон. Он привычным движением достал его из внутреннего кармана пальто, большим пальцем откинул крышку, провёл по экрану пальцем для подключения абонента, тряхнул телефон в руке, захлопнув крышку, и поднёс к уху
– Алло! - В этот момент лифт начал притормаживать перед остановкой, от чего у меня между задними стало как-то неуютно, затем полностью становился, и двери медленно разошлись в стороны.
– Да без проблем, Андрюха! – Разноусый вышел из лифта и поманил меня за собой… - Я же говорил тебе, что ещё три дня дома один «холостяковать» буду… Да, и сейчас дома никого! – я осторожно выглянул из лифта и внимательно осмотрел площадку – мало ли! Всё вроде бы как обычно: кафельный пол, двери разных цветов и конструкций, окна с дохлыми мухами между стёкол… Всё, как обычно, но что-то необъяснимое меня настораживало. В этот момент двери лифта начали съезжаться, изрядно меня при этом напугав – остаться одному в лифте как-то страшновато - но Разноусый таким же привычным движением воткнул ногу между съезжающихся створок. Те, ударив по крепкой подошве ботинка и, недовольно пожужжав, вновь разъехались. Я осторожно вышел на площадку и ещё раз огляделся – да нормально всё! Хотя… Я потянул носом воздух… Странно. Там, за углом, на лестничном маршем, был человек. Нет, даже двое. И что в этом удивительного? Ничего. Ну покурить кто-то вышел, ну мусор в мусоропровод выбросить…. Да мало ли! М-м нет! Они не из этого дома – пахнут не так. Любой дом имеет свой собственный запах – картошки, чеснока, косметики, парфюма, да пыли и канализации наконец! И жильцы обязательно пропитывается его запахом, а эти… Ну нет тут таких запахов! Чьи-то гости? Едва ли. Гости болтают, пьют и веселятся, а эти уж больно тихо себя ведут. Чего таятся? Даже шороха от них не слышно. А ведь они там точно есть. Ох, не нравится мне всё это!
А Разноусый тем временем, подошёл к своей двери (точно его – запах не спутаешь) и, не прерывая разговор, начал греметь связкой ключей… - Короче, Андрюх, через десять минут жду тебя у себя… Вискарика? Да без проблем! Бабки есть, можно и гульнуть!.. Через сорок минут? Не вопрос! А я тут пока… - он махнул мне рукой в сторону открытой двери ,– делами займусь! Да, и под вискарь зацепи ещё чего-нибудь. И тушёнки пару банок мне возьми ещё… Да, тушёнки… Надо мне! Всё, жду!
Пока Разноусый снимал пальто и, наклонившись до пола, кряхтя разшнуровывал ботинки, я терпеливо стоял в углу прихожей и с интересом разглядывал обстановку. Вот там, за углом, кухня – это я вам гарантирую. И там наверняка есть холодильник. Вот бы в нём пошуровать! Вот рядом две неширокие двери, я потянул носом… Нет. Это мне не интересно, по крайней мере ПОКА. Тут дверь закрыта – наверно, комната. Следующая дверь открыта и несмотря на то, что там темно, по запаху белья и человеческого тела точно определяю, что там - спальня. Богатая ли обстановка в квартире? Да откуда же мне знать! Я вообще в квартиру первый раз в жизни попал. Я всё больше как-то по подъездам и подвалам привык.
- Э-э, брат! – с досадой протянул Разноусый, глядя на пол подо мной. Я опустил взгляд и… Вот чёрт! На ламинате красной кляксой расползалась лужица крови, натекшей из моей раненой лапы. "Сейчас выгонит," – с тоской подумал я и, от досады поджав уши и хвост, понуро опустил голову. Разноусый ещё секунду постоял, затем со вздохом присел передо мной на корточки, бережно, но твёрдо взял обеими руками меня за морду (я даже сопротивляться не стал), требовательно поднял её и попытался заглянуть мне в глаза. Я же очень боялся этого и старался смотреть куда угодно, только не на него, но такая требовательность была и в позе, и в движениях Разноусого, что мне волей-неволей пришлось посмотреть в глаза хозяина квартиры. «Бить не будут!» - вот что я мгновенно прочитал в этих суровых, но смеющихся глазах. А Разноусый вдруг подмигнул мне, улыбнулся, потрепал рукой по голове и ушам, и, громко икнув, скомандовал: «Раненым, инвалидам и прочим увечным, всем - лечиться шагом марш!», и, резко встав и чуть покачнувшись, решительно отправился куда-то в недра комнат. Минут пять хлопали дверцы шкафов, выдвигались и задвигались какие-то ящики, что-то где-то передвигалось, что-то где-то падало, слышался приглушённый мат и проклятия, пока, наконец, не прозвучало: «Так вот ты где!» и в прихожей появился торжествующий и довольный собой Разноусый с увесистой шкатулкой в руках, остро пахнущей различными медикаментами.
Несмотря на мучивший меня голод, я медленно и с достоинством, ел из пластикового контейнера горячие, чудесно пахнущие и обильно политые сметаной чебупелли, которые, по словам Разноусого, чудом нашлись в холодильнике. "Ха! – думал я, методично работая челюстями. - Ты дай мне там порыться, я может ещё и не такое найду! Сам обалдеешь!" А сам Разноусый в это время сидел за кухонным столом и, уперев руку локтем в стол и положив подбородок на раскрытую ладонь, смотрел на меня и о чём-то сосредоточенно размышлял. Пальцы его другой руки при этом отбивали ногтями по столу какой-то замысловатый ритм. О чём он думал? Да понятно о чём: что со мной дальше делать? Друзьям пристроить или в приют отдать? Он скривился – в приют? Ну уж нет! И с этим я абсолютно согласен. – Молодец мужик! Да не парься ты так! Накормил, лапу обработал и чистым бинтом завязал (пацаны на пустыре обзавидуются – я теперь на раненного командира Красной армии похож), а завтра я сам уйду. Ты ведь меня завтра «до ветра» поведёшь? А сегодня мне позволишь переночевать? Ты же ещё три дня один дома будешь! И две банки тушёнки ты Андрюхе заказал. Ведь одна мне? Правда? Тем более Андрюха уже пришёл – за дверью стоит, сейчас звонить будет. Я ещё раз с удовольствием лизнул сметаны из контейнера и… замер.
– А ведь это не Андрюха!
Раздался звонок в дверь.
- О! – обрадовался Разноусый, - Андриян пришёл! Сейчас ему сюрприз будет, а тебе, Ушастый, тушёнка! – весело подмигнул он мне, и отправился открывать дверь. Я посмотрел ему вслед и только тут понял, что у меня стремительно нарастает чувство тревоги. Что-то было не так, совсем не так! Сделав глубокий выдох, я с силой потянул носом воздух, максимально напрягая обонятельные рецепторы. Затем второй раз, третий, и только со щелчком дверного замка я вдруг понял, КТО стоял за дверью. Это был точно не Андрюха – это были те двое с лестницы, это были те, кто… Кислый запах, сейчас, через зимнюю одежду практически неуловимый, но… Это они! Это они Лохматого…
Я рванул с места так, что подброшенный задними лапами контейнер взвился в воздух, разбрасывая по всей кухне сметану и чебупелли. "Плевать!" – думал я, вылетая из кухни в угол коридора, ведущего к входной двери. Разворот всем телом – Разноусый уже открывает дверь - поджать задние лапы и как можно надёжнее упереться ими в стену за спиной (чёртов ламинат слишком скользкий). Вижу, как от сильного удара явно ничего не ожидавший Разноусый отлетает к противоположной от двери стене и сильно бьётся об неё затылком. Вижу, как ворвавшийся в дом Крыса вновь размахивается чтобы добить медленно сползающего и оставляющего на стене кровавый след, Разноусого… Вот он хищно ухмыляется, вот пошёл его кулак…
Всё-таки молодец Разноусый, что пустил меня в дом, полечил, лапу завязал, накормил, дал мне отогреться, иначе такой прыти, какую я развил сейчас, мне бы век не видать! – Сжатое в одну мощную пружину, молодое и мускулистое тело, в мгновение ока распрямляется, бросая меня вперёд, будто стрелу из лука, на эту ненавистную тварь. Кулак подонка стремительно приближается к лицу Разноусого, но я быстрее! Мои зубы с хрустом впиваются в запястье Крысы, а сила моей инерции сносит его руку от цели с такой скоростью, что в его локте слышится какой-то подозрительный треск - то ли разрываемой одежды, то ли сломанной кости, и меня это несказанно радует! Но поскольку есть ещё и второй урод, то мне надо максимально быстро погасить скорость и развернуться к входной двери, мимо которой я успел пролететь. Ещё находясь в полёте резким рывком головы, не разжимая зубов, я в воздухе разворачиваюсь мордой к дверям, увлекая за собой первого. Ага, вот и Панк, собственной персоной: вбежал в квартиру, стоит, озирается – видимо, ещё не понял, что произошло.
– М-м-м, - стонет сидящий на заднице Разноусый и пытается встать и обхватить голову руками. Я отпускаю запястье явно хорошо покалеченной руки Крысы и, пропуская его падение мимо себя через дверь в сторону спальни, очень удачно упираюсь задними лапами в дверной косяк и тут же вновь бросаюсь в атаку. А спешить действительно было куда – обутая в тяжёлый армейский ботинок нога Панка уже начала движение в сторону головы Разноусого. Хорошо прицелиться, чтобы на ходу перехватить ногу, уже не оставалось времени, поэтому оставалось одно – с силой оттолкнувшись от косяка задними лапами и помогая себе передними, я молнией метнулся к внутренней стороне колена опорной ноги Панка, вцепился в неё зубами, и, не прекращая движения, что есть силы крутанул головой. Тот, мгновенно лишившись опоры, с грохотом повалился на пол, срывая и увлекая за собой висящие в прихожей пальто и куртки. Хуже всего то, что вместе с обрушившимися на нас одеждой, шапками и перчатками упал и женский платок, больше похожий собой на рыбачью сеть с крупной ячеёй, в которой, надо ж так случиться, тут же запутались мои задние лапы. И надо же так случиться, что другой конец платка намертво зацепился за многочисленные пряжки и молнии куртки Панка. Я попытался вскочить – бесполезно - сеть держала крепко, и когти передних лап лишь зря скребли о ламинат. Я судорожно забил задними, пытаясь сбросить путы, но сделал лишь хуже, поскольку платок только сильнее натянулся, лишая меня всякой возможности манёвра. Я крутанулся всем телом, надеясь дотянуться зубами до платка и постараться перегрызть его и… понял, что я влип. Влип по-крупному.
- Ах ты сука! – хрипел стоя на здоровом колене Панк, подтягивая за платок одной рукой меня к себе, а второй вынимая из кармана куртки выкидуху. Я что есть силы рванулся в сторону, но нити платка до боли врезались в мои туго связанные лапы. Крутнулся ещё раз, надеясь вцепиться зубами в руку с ножом, но тот быстро убрал её в сторону, и мои зубы клацнули впустую. При этом другой рукой он так дёрнул за платок, что я по скользкому ламинату, как по льду, подкатился спутанными задними лапами вплотную к нему, раскрыв при этом живот. Щёлкнуло выброшенное пружиной лезвие. От страха и отчаяния я начал метаться из стороны в сторону, рычал, скулил, щёлкал зубами, извивался всем телом, сучил передними лапами, но этот гад лишь ухмылялся, и, придавив мои задние лапы коленом, медленно, с удовольствием конченого садиста и безумным восторгом в расширенных зрачках красных глаз наркомана, отводил руку с зажатым в ней ножом для удара. Мир застыл. Я видел только эти страшные глаза и приближающееся блестящее лезвие… Вдруг что-то мелькнуло, послышался звук удара, голова моего убийцы дёрнулась, глаза его в удивлении округлились, и он начал медленно поворачиваться назад. Сзади, пошатываясь, стоял Разноусый и повторно размахивался для следующего удара зажатым в нетвёрдых руках табуретом.
- Ах ты, глиста живучая! – буквально прошипел сквозь зубы Панк и размахнулся ножом, чтобы ударить Разноусого. Его рука, в максимально отведённом назад положении, лишь на долю секунды зависла практически прямо у меня над мордой, но и этой доли мене хватило, чтобы надрывая мышцы живота, максимально вытянувшись вверх, умудриться сомкнуть свои зубы на его запястье. Дальше всем телом вниз, и по-акульи, со всей силой и скоростью, с максимальной амплитудой крутануть головой в обе стороны, при этом не разжимая зубов. Слышится треск, его кисть выворачивается под неестественным углом, брызжет кровь и Панк, перехватив здоровой рукой искалеченное запястье, падает на пол у самого моего носа и начинает неистово орать, обдавая меня гнилостно-кислым смрадом.
- Это тебе за Лохматого, тварь! – и мои зубы впиваются убийце моего друга куда-то в район его уха, рывок, и я с отвращением выплёвываю кусок окровавленной плоти. Крик переходит в долгий и надсадный вой,и моя жертва, изгибаясь подобно червю, отползает от меня в сторону обильно заливая пол своей гнилой кровью.
- Ох ты, а лапы-то у меня освободились! – тяжело дыша, констатирую этот приятный факт. А где платок? А вон он – этот урод им свои раны заткнуть пытается. И как я из него выбрался? Ведь чуть Богу душу не отдал! Хорошо, Разноусый помог, а так бы всё, хана!
Я с трудом поднимаюсь на лапы – надо пойти водички попить, там на кухне вроде бы оставалось, а то во рту, после этого урода… И заразу какую подхватить от него ещё не хватало. С омерзением ощущая на морде и зубах вкус чужой крови, тру морду лапой, облизываюсь, и с благодарностью смотрю на так и стоящего с табуретом в руке Разноусого. Он шмыгает разбитым носом и через залитые кровью усы, глядя на меня, улыбается разбитыми опухшими губами. А я смотрю на него и каменею от ужаса!!! – Тот первый, Крыса, пришёл в себя, тихо подошёл к Разноусому сзади и уже руку отвёл, чтобы воткнуть ему в бок финку.
Эх тело моё, тело! И вот зачем ты научилось принимать решения раньше меня? Ну зачем ты сделало то, что сделало в следующее мгновение? Я и сейчас себя спрашиваю: «Зачем?» Хотя, если признаться по совести, и в здравом рассуждении я бы поступил так же. И ерунда это всё, что Разноусый для меня никто – так, случайный человек, и что я лишь жаждал мщения за Лохматого… Фигня! Разноусый мне жизнь спас! Мы с ним вместе дрались, как когда-то с Лохматым… И… не мог я по-другому…
… Оттолкнувшись от пола лапами изо всех оставшихся сил, я старался взлететь как можно выше, чтобы ударить Крысу в грудь, а ещё лучше вцепиться в горло, но чёртов ламинат в очередной раз подвёл меня. Когти предательски проскользили по гладкому покрытию, и прыжок вышел смазанным и коротким. Уже опускаясь по дуге вниз, я с ужасом понимал, что не дотягиваюсь, но удача, если это так можно назвать, сегодня была на моей стороне. Мало того, что Крыса, заметив новую опасность, не стал бить Разноусого, а развернул нож в мою сторону, так ещё и на излёте, даже налетев на его клинок, я всё-таки сумел дотянуться зубами до его паха. Бок пронзила такая боль, что я чуть было не разжал зубы, но закалка многих уличных драк не позволила мне сделать этого. Наоборот, я ещё плотнее стиснул зубы и практически из последних сил сумел хорошенько мотнуть головой. По ушам резанул страшный крик, а бок тут же пронзила новая вспышка боли… А потом ещё… Боль была такой невообразимой, что я на какое-то время даже потерял сознание, потому что когда я очнулся, все мои внутренности, по ощущениям, наматывали на раскалённый до красна железный прут. Всё тело выгибало, трясло, в ушах стоял непрерывный звон, страшно хотелось пить. Меня кто-то тряс, что-то кричал: - «не ай… шу… те… атый… ушас… не ай…» А боль вдруг начала отступать, только тело наливалось свинцовой тяжестью. Мысли вдруг стали чёткими и ясными, глаза открылись, и я увидел прямо перед собой лицо Разноусого с размазанной по лицу кровью. Он держал меня за морду и, уткнувшись своим носом мне в нос, срывающимся голосом шептал: «Ушастый, Ушастый»… А мне уже было так хорошо – ни боли, ни тела не чувствовалось, что я захотел лизнуть его! Впервые в жизни! Лизнуть человека! Я приоткрыл рот, потянулся к нему и… погрузился в темноту. Но что странно – лишь на секунду, поскольку буквально через эту самую секунду, я вновь увидел себя и Разноусого, но как бы со стороны и сверху. Разноусый опять что-то кричал, тряс меня, хватал за морду, куда-то звонил, потом вдруг начинал мне делать искусственное дыхание, потом опять тряс и опять звонил. А видок у меня, прямо скажем, был «не очень». Глаза закатились, пасть приоткрыта, язык вывалился, шерсть слипшаяся и клочьями, и лежу я в огромной красной луже. И прямо так мне себя жалко стало! А ещё больше было жалко Разноусого, или как его – Саню, ведь это сколько же ему уборки сейчас будет! Эх, Саня, а ведь ещё двадцать минут назад ты думал о том, куда бы меня пристроить. А оно видишь, как получилось. И всё-таки хороший ты мужик, Саня! Уж прости меня за то, что всё так вышло. А потом я куда-то полетел, всё закрутилось, завертелось, какие-то звёзды заискрились, а потом хлоп, и я оказался на какой-то улице посреди проезжей части.