Пушистые боги
Старая пещера на самом краю известного ей мира манила белую принцессу подобно огню, который обычно становился финальной точкой в жизни ночных мотыльков. А Селестия, прямо как маленькая юная мошка, несмотря на многовековую мудрость, даже не видела этого, не чувствовала опасности, что несет ей это место.
Погода для полетов сегодня была неподходящая: колючий холодный ветер своими порывами мог легко сбить с курса даже самого сильного и опытного летуна, а редкие капли дождя, срывающиеся с черных туч, готовых разродиться в любую минуту вспышками молний и раскатами грома, неприятно холодили и без того замерзшее тело. Однако даже в столь неприятных условиях, принцесса не стала давать себе поблажек и, как и всегда, предпочла магии полет. В том, чтобы достичь своей цели на собственных крыльях, Селестия видела важный символизм — ей казалось, что так она возвращает туда нечто украденное очень давно и не ею.
— А тучи сегодня очень даже кстати, — негромко произнесла аликорн, приземлившись на выступ почти полностью отвесной скалы и взглянув на небо, — так ты не сможешь увидеть меня. И обвинить. Почаще бы так.
Стены пещеры уходили вглубь горы на несколько сотен метров. 234 шага — столько нужно было сделать принцессе, чтобы пройти путь до конца, и хоть Селестия отлично знала каждый из шагов и могла двигаться в полной темноте, она всегда зажигала слабый огонек на кончике своего рога. Не останавливаясь ни на минуту, не сбивая темпа, аликорн шла вперед тревожно оглядывая стены. Они были черны и пусты. Но это, кажется, их обычное состояние, нисколько не успокаивало пони: ее взгляд скакал от одной точки к другой, становясь то по-детски чистым и задорным, то по-родительски теплым и мудрым, то обиженным незаслуженно, а то печальным и уставшим. И чем больше было сделано шагов, тем быстрее метался взгляд, тем ярче разгорался магический огонь и тем темнее становились глаза самой принцессы.
Секунда — жизнь, история, тьма.
Когда пещера закончилась тупиком, глаза принцессы почти полностью были затянуты черной пленкой. Она уселась на круп и долгие минуты смотрела на стену, которой заканчивался путь, ничем не примечательную, обычную, не отличающуюся от всех остальных. Аликорн медленно подняла переднюю ногу и коснулась её неровной поверхности. Секунду-другую ничего не происходило, но потом камень пошел рябью, стал жидким, задрожал, как водная поверхность при приближении кого-то большого и тяжелого. А затем рябь исчезла и стена обернулась зеркалом, но не таким, что открывает дороги сквозь мирами. В это зеркало можно было только смотреть. Отдавая свет. Впитывая тьму.
В кривых и мутных отражениях Селестия видела мир людей. Совсем не тот, в которым побывала её ученица, нет. В этот мир она бы ни за что на свете не отпустила Твайлайт. Да и магия в нем была бы бесполезна, не нужна ему магия, ему вообще ничего не нужно, даже солнце однажды оказалось бесхозным.
Секунда — жизнь, история, тьма.
Сначала отражения воспринимались принцессой, как слепки эмоций, которые летели в пустоту. Не нашедшие выхода из душ своих хозяев, они устремлялись вглубь, в самый центр этих душ, туда, где их и ждало зеркало. Злость, одиночество, отчаяние, обида, неуверенность, поруганное и облитое помоями счастье: одно сменялось другим каждую секунду. Каждую секунду глаза аликорна становились все темнее, а свет на её роге ярче.
Секунда — жизнь...
Теперь аликорн могла видеть мысли. «Не поняли родителями, запрусь в комнате, а лучше убегу из дома»; «друзья ушли без меня, я больше не нужен», «она отказала»; «отец держись, ты нам еще нужен»; «давай, дочурка, скажи какую куклу ты хочешь, я куплю тебе их все, ты только скажи...скажи»; «всё было как будто вчера»…
Секунда — история...
Свет стал ещё ярче, теперь в его сиянии без труда угадывался быт людей из зазеркалья. Молодой парень, на его шее висит сделанный на заказ золотой амулет. В нем трудно разобрать конкретную принцессу, но то, что это аликорн, не вызывает никаких сомнений. Обычный человек с обычными проблемами для его возраста и круга общения. С утра универ, вечером прогулки с заинтересовавшей, но не спешащей раскошелиться на близость, девушкой. Вечером работа, чтобы была монета и на цветы и на подарки. Парень хочет быть лучше: быть добрее, терпимее, помогать сестре, которая немножечко оступилась в жизни и быть гордостью и опорой для родителей, у которых не всё получилось. Парень терпит неудачи, злится и теряет себя.
Свет разгорается сильнее, он должен одолеть эту тьму. Еще один человек, такой же, как тысячи других, он предпочел реальности то, что называется интернетом. Маленький форум, дружественным атмосфера, восторг и радость. Человек счастлив, он нашел то, что помогает разогнать печаль, подарить такой нужный отдых и веру в себя, в лучшее. Но скоро всё меняется и там где было хорошо становится плохо. Человеку больше некуда идти.
Ярче, еще ярче!
Парень любит девушку, но ему скучно и он изменяет ей, ища новых ощущений.
Мать любит сына, но желая добра, кричит и избивает его, лишая будущего.
Художник хочет рисовать прекрасные картины, но из-под его кисти выходит одна лишь боль с расчленными и, реже, обнаженными телами.
Писатель пытается принести в мир немножечко доброты и мудрости, а выходит только темная печаль.
Ярче!
Принцесса хочет забрать себе всю эту тьму, облегчить боль там где это возможно, избавить от страдания даже тех, кто этого не заслужил. Вернуть радость этому пьяному работяге, что лежит сейчас на диване и смотрит хоккей, пообещать его, плачущему в ванной, сынишке, что папа не всегда будет таким, что тяжелое время пройдет и он станет приходить домой довольный и готовый играть в самые разные игры, заверить хранительницу очага этого семейства, что очаг еще не погас.
Селестия разжигает пламя так сильно, что верит, эта старушка дождется на праздники внуков. И они приедут повидать её, а не узнать не освободилась ли квартира. Аликорн уверена, любовь этих двоих, живущих волею судьбы в разных странах, будет сильнее границ. Пони мечтает, что люди будут счастливы.
Секунда — тьма.
Ее глаза больше ничего не видят из-за того, что окутавшая их пелена стала слишком плотной. Все что остается принцессе — это попытаться выпить всю боль и несчастье, которых может достичь, сияющий все ярче и ярче, свет. Бегут секунды, Селестия перестала дергаться, ее взгляд неподвижен, а шкура начинает темнеть и местами слезать пластами, оголяя то из чего состоит аликорн.
— Хватит!
От неожиданного возгласа, которого не должно было быть, белая принцесса теряет концентрацию, её свет гаснет, а зеркало вновь становится камнем.
— Нет... нет, нет, нет! — Селестия бьет стену копытом снова и снова и снова, а затем, когда понимает, что удары не возимеют никакого эффекта, разворачивается и кричит на ту, что нарушила ритуал. — Что ты наделала?!
— Что наделала ты? Посмотри на себя, — зло и с болью в голосе парирует темный аликорн, — Сестра, ты могла остаться здесь навсегда.
— Я знаю, что делаю, я контролирую...
— А я думаю нет, — перебивает темная пони светлую, — ты уже не контролируешь свои желания, а слепо подчиняешься им. Зачем, зачем ты идешь сюда раз за разом?
— Он забрал у них солнце, обокрал целый мир.
— Оно было им не нужно.
— Это мы так решили! Так оправдываем себя за кражу. За то, что забрали нечто, позволяющее не провалиться во тьму. За то что подарили себе свет, обрекая других ходить во тьме. Знаешь сколько из них уже ослепло навсегда? Сколькие ходят, улыбаются, живут, мечтают, строят планы и дарят другим себя, не зная, что тьма уже сожрала их. Не понимая, что им уже никогда не увидеть света и не почувствовать тепла. Ты можешь представить себе пони, отданную великому холоду?
— Нет, но они не...
— Не пони, — на это раз белая перебила черную, — но мы им обязаны всем. И я верну долг. Буду возвращать по крупицам так долго, как это понадобится.
С этими словами Селестия неспешно побрела к выходу, ей предстояло сделать 234 шага. Луна немного постояла в темноте, обдумывая что-то, а потом пошла вслед за сестрой. Когда ночная принцесса вышла из пещеры, она увидела, что белая пони всё еще была здесь, сидела ка краю выступа и смотрела в даль.
— Мы обокрали каждого из них, абсолютное большинство еще задолго до их проявления на свет. Взяли нечто чистое и прекрасное, делающие их теми кто они есть, а взамен оставили суррогат. Как насмешку и лекарство. Чтоб совсем не озверели, — голос Селестии был пустой и безжизненный, — и вот они все ещё стремятся к свету, но получается он у них тусклый, мерцающий, нездоровый. Иногда просто отвратительный. Страшнее, чем полное его отсутствие. Как я могу не помогать?
— Сел...
— Ты знаешь, что они сняли про нас мультик? Они знают, кто забрал их свет, чувствуют его в нас.
— Это...
— А знаешь что они сделали с этим мультиком потом? Окунули его в грязь смертей, страданий и извращений. Превратили его в подделку. Они сделали с нашими образами то, что он сотворил с их душами.
— Это не твоя вина.
— И при этом некоторые из них, считают эти образы своим спасением, делают своими богами — Селестия горько рассмеялась.
Луна села рядом с сестрой:
— Но ты не вернёшь им их свет. Мир без солнца всегда был и будет собой.
— Знаю, но пока мы нужны им, я не смогу не пытаться.
— Тогда я буду рядом, чтобы не дать тебе зайти слишком далеко, — ласково сказала Луна, и помолчав пару секунд игриво спросила, — а кого из принцесс в том мире больше любят, а?