Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)⁠⁠

Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Кампания 1788 года на море началась сравнительно поздно, но невероятно драматично. В ней отметились уже не только Лиманская флотилия, но и Севастопольская эскадра.

Превосходство юного, пока ещё условного Черноморского флота над османскими силами достигалось воистину не числом, а умением. Однако и для него отнюдь не всё складывалось гладко.

В ответ на первые выпады турок Потёмкин в августе 1787 года поручил титулованному контр-адмиралу Марко Ивановичу Войновичу, уроженцу Боки Которской (ныне Черногория), организовать поход к болгарским берегам для сражения с неприятельским флотом. Но первый блин получился комом. У мыса Калиакра (или же Калиакрия; запомним это название, мы ещё вернёмся к нему) русскую эскадру сербского графа истерзал и разметал по всему морю сильнейший шторм, продолжавшийся несколько суток. В целом офицеры и матросы с честью выдержали это страшное испытание: почти все корабли, пусть с изувеченным рангоутом и такелажем, сумели вернуться в Севастополь. Увы, без потерь не обошлось. Без вести пропал (т. е. пошёл на дно со всем экипажем) фрегат «Крым», а лишённый мачт и руля линейный корабль «Мария Магдалина» строптивыми волнами пригнало практически к вражеской столице, где капитан вынужденно сдал его туркам.

Потёмкин в бешенстве докладывал Екатерине II: «Капитан Тиздаль, прибыв в канал Константинопольский, бросил якорь между обеими крепостями и бесчестнейшим образом предал себя в руки турков». Однако вина британского командира в капитуляции едва ли велика: «Мария Магдалина» была уже неспособна не только маневрировать, но и драться, поскольку порох отсырел, а пушки пришлось выбрасывать за борт во время неравной борьбы со стихией. Более того, сам Бенджамин (Вениамин Фомич) Тиздель в своих мемуарах настаивает, что он хотел взорвать корабль, предпочитая смерть плену, однако против этого высказались другие офицеры, которых поддержали и нижние чины.

После фиаско первого черноморского похода Войновича светлейший в полном соответствии со своим характером, причудливо сочетавшим безудержное нытьё с отчаянной решительностью, равно как запредельную апатичную лень с неутомимым титаническим трудом, впал в болезненную хандру. Его письма венценосной возлюбленной сочатся жалостью к себе: «Матушка государыня! Я стал несчастлив, при всех мерах возможных, мною предприемлемых, всё идет навыворот. Флот севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе, корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьёт, а не турки. Я при моей болезни поражён до крайности; нет ни ума, ни духу». Вслед за хандрой пришла и робость: временно видевший всё в чёрном свете князь уже был готов увести армию из Крыма, считая его оборону безнадёжной.

Императрица хорошо знала своего любимца. Они были поистине удивительным тандемом, пожалуй, самой колоссальной, самой эффектной парой 18 века, гармонично дополняя друг друга в достоинствах и пороках. Он многажды помогал ей преодолевать душевные кризисы, она столь же часто выручала его. И сейчас Екатерина тактичными увещеваниями и постоянными напоминаниями о своём благорасположении («ни время, ни отдалённость и никто на свете не изменит мой образ мыслей к тебе и о тебе») вернула фельдмаршала в строй. Царица не согласилась с отводом войск, а через некоторое, довольно продолжительное, время уже и сам Потёмкин, вдоволь накапризничавшийся и пришедший в себя, уверял, что его странные предложения были хитрым планом: заманить на полуостров турок побольше, да там их и прихлопнуть.

Письма государыни благотворно влияли на её фаворита. Преодолев душевную и физическую слабость, Григорий Александрович вновь энергично озаботился воссозданием флота, и вскоре черноморцы доставили ему много радости — и много огорчений повелителю правоверных Абд-уль-Хамиду I.

Тем не менее весной 1788-го османы всё ещё имели преимущество на море и хотели воспользоваться им лучше, чем в безрезультатном прошлом году. Грозная турецкая эскадра вновь прибыла к Ози (Очакову), пытаясь запереть русскую флотилию в Днепро-Бугском лимане. Мелкие суда противника рассеялись по окрестностям в попытках найти себе подходящую «дичь». В конце мая их мечта сбылась: окрылённые и радостные, они наконец напоролись на скромную дубель-шлюпку № 2 (нечто вроде увеличенной канонерской лодки), которой командовал капитан второго ранга русский немец Йохан Райнхольд фон дер Остен-Закен, почему-то известный также как Христофор или Христиан Иванович Сакен.

И эта встреча никогда не изгладилась из памяти. Выживших.

На судёнышко Сакена накинулись более десятка гребных судов падишаха. Когда капитан понял, что оторваться от преследователей не удастся, он спустил единственную шлюпку с 9 матросами, приказав им уходить с документами и кормовым флагом, а заодно сообщить своим, что ни сам офицер, ни его корабль врагу не достанутся. Версии дальнейших событий несколько разнятся. По одной из них, Сакен якобы потребовал от оставшихся (свыше 40 человек) спасаться вплавь, что те и исполнили. По другой, куда более распространённой, он этого сделать не успел.

Жаркая яростная перестрелка, попытки тарана — и вот уже абордажные крючья с османских кораблей впились в деревянные борта, а на палубу устремились турецкие моряки. Исход рукопашной схватки был абсолютно очевиден из-за вопиющего неравенства сил. Тогда Сакен взял горящий фитиль и бросил его в пороховую камеру. Дубель-шлюпка со страшным грохотом взлетела на воздух, прихватив с собой, как считается, три-четыре вражеские галеры.

Подвиг самопожертвования капитана Сакена не остался незамеченным: османы запомнили его надолго, русские — навсегда. Он повлиял даже на саму манеру ведения боя — моряки султана надолго расхотели сближаться с русскими кораблями для абордажа. Потёмкин с гордостью за своего офицера отмечал, что «неустрашимость, с которою он сражался, и геройская его смерть показали туркам, каких они имеют неприятелей». Интересно, что первым аналогичный поступок, столь же эффектный, хотя, вероятно, не столь эффективный, совершил за полвека до того в войне против Османской империи другой типично русский парень — Пьер де Фремери, ставший на новой родине Петром Дефремери и бестрепетно отдавший за неё жизнь.

Если османы стали бояться абордажа с непредсказуемыми гяурами севера, то те по отношению к противнику таких опасений не испытывали. И вскоре доказали это в ряде боёв с турецкой эскадрой неподалёку от Очакова — о них мы уже вкратце рассказывали. Напомним только, что совместные усилия солдат-артиллеристов, матросов, а также казаков-черноморцев (бывших запорожцев) под началом Суворова, Нассау-Зигена, Алексианоса, Джонса, Головатого и других выдающихся командиров обрекли мощную армаду отважного Хасана-паши на страшное поражение.

Разгром был жуткий: даже если русские данные о потерях противника сильно преувеличены, османы понесли поистине огромный урон в людях и кораблях. Боевые действия под Очаковом наглядно показали, насколько флот Блистательной Порты уступает флоту Российской империи.

Однако как бы ярко ни сверкала звезда лиманского успеха, это были схватки на мелководье. Оставалось выяснить, как поведут себя стороны при столкновении в открытом море своих основных козырей — могучих линейных кораблей и фрегатов.

Потёмкин требовал от Войновича довершить разгром эскадры опасного паши или как минимум не дать «Эски Хасану» (Старому Хасану, одно из прозвищ этого известного османского военачальника) возобновить деятельную помощь осаждённому русскими Ози, и граф снова вывел севастопольскую эскадру в море. Он прекрасно понимал: второй неудачи быть не должно. Один раз шторм перечеркнул все его устремления, но этот каприз Нептуна Войновичу в Петербурге простили; вторичная же неудача едва ли поспособствует авторитету контр-адмирала. К счастью, на этот раз затейник Нептун предоставил воюющим сторонам самим решать, кто из них одолеет.

Капудан-паша (или же каптан-ы-дэрйа, командующий османским флотом) имел шансы на успех: он располагал значительным превосходством в численности кораблей и людей, количестве орудий и их мощи. Данные, как обычно в таких случаях, разнятся, однако в целом считается, что турки превосходили противника по числу пушек раза в два (1100 против 550). По весу залпа соотношение было ещё драматичнее — примерно 2,5:1 (410 пудов против 160) в пользу османов, стрелявших значительно более тяжёлыми ядрами. К тому же корабли падишаха отличались лучшей манёвренностью.

Тем не менее, увидев русскую эскадру у Тендры (недалеко от нынешней Одессы), турки не захотели сразу же мериться силами и направились на юго-запад — видимо, рассчитывая оттянуть севастопольцев подальше от российских флотилий, оперировавших под Очаковом и могущих прийти на помощь в случае длительного сражения. Оба флота, лавируя, приблизились к острову Фидониси, ныне Змеиный, где 3 (14) июля 1788 года и произошла полномасштабная баталия.

Войнович крепко надеялся на командующего своим авангардом капитана бригадирского ранга Фёдора Ушакова, чья звезда только-только начинала восходить. «Если подойдёт к тебе капудан-паша, сожги, батюшка, проклятого», — уговаривал граф Ушакова. Вскоре выяснилось, что Фёдор Фёдорович и сам был не против такого оборота дела. Упирался только шеф османского флота, вовсе не хотевший сжигаться.

Джезаирли (то есть Алжирец, хотя при этом совершенно не алжирец по происхождению) Хасан, которому храбрости было не занимать, решил действовать против неверных наступательно и реализовать преимущество хоть здесь, раз уж в мелком лимане не удалось. Часть сил под своим личным командованием капудан-паша бросил против русского авангарда, а более крупная вторая турецкая колонна атаковала кордебаталию и арьергард эскадры Войновича.

Основную тяжесть сражения взяли на себя два русских линейных корабля: «Святой Павел» во главе с будущим святым Фёдором и «Преображение Господне» под командованием Войновича. И здесь снова всё решила лучшая выучка матросов и профессионализм офицеров-черноморцев — одного дарования Хасана-паши на всю османскую эскадру было маловато, да и сам он сильно уступал талантами грозному Ушакову, с которым ввязался в очную схватку. Результат для турецкого флагмана был неутешителен: через 40 минут ожесточённой пальбы Хасан вывел своё горящее судно из линии, чтобы потушить огонь. В то же время Войнович громил сразу два мощнейших корабля заместителей капудан-паши. Фрегаты сражались не менее героически. Не прошло и трёх часов, как османская эскадра на всех парусах стала уходить от сильно обижавших её севастопольцев. Это ей удалось, поскольку суда падишаха объективно были не только мощнее, но и быстроходнее судов императрицы. Тем не менее на дно отправилась одна турецкая шебека, а крупнейшие линейные корабли получили серьёзные повреждения. Русские потери, по официальной информации, ограничивались пятью убитыми и двумя-тремя ранеными моряками, хотя четыре фрегата всё-таки оказались потрёпаны.

В дальнейшем неутешительный для Порты вывод о превосходстве флота России находил всё новые подтверждения в ходе очередных сражений, но первую победу над османами в Чёрном море одержал именно Марко Войнович. Графская пристань в Севастополе названа в честь этого военно-морского графа.

К слову, отношения между Войновичем и Ушаковым не сложились. Зато контр-адмирал проникся симпатией к молодому Дмитрию Сенявину, будущему великому флотоводцу. Во время боя при Фидониси Дмитрий Николаевич находился на флагманском «Преображении Господнем» и удостоился похвалы Марко Ивановича: «Сенявин офицер испытанный и такой, каких я мало видел». Потёмкин решил отправить столь ценного офицера к императрице с добрым известием о долгожданной победе севастопольской эскадры.

Екатерина пришла в восторг. Государыня писала светлейшему: «Действие флота Севастопольского меня много обрадовало: почти невероятно, с какою малою силою Бог помогает бить сильные турецкие вооружения! Скажи, чем мне обрадовать Войновича? Кресты третьего класса [ордена святого Георгия] к тебе посланы, не уделишь ли ему один, либо шпагу?» Кроме того, «за весть желанную и радостную» Сенявин получил золотую табакерку, осыпанную алмазами и набитую червонцами.

Потёмкин же со своей стороны повысил его и направил в Южное Причерноморье — наводить ужас на морские коммуникации турок, чтобы те и помыслить не могли поставлять припасы осаждённому Очакову. Во главе маленькой хищной флотилии, укомплектованной преимущественно греками, Сенявин совершил непродолжительный, но опустошительный рейд, захватывая и сжигая торговые османские суда, в том числе вооружённые, а также склады на анатолийском побережье, и 6 (17) октября с минимальным уроном возвратился в севастопольскую гавань. В декабре обречённый, обессиленный Ози пал после короткого жестокого штурма.

1788 год заканчивался для моряков-черноморцев триумфально. Однако главные свершения ждали их впереди.

Владислав Гребцов