Сегодня, услышав слово «викинги», мы представляем длиннобородых воинов в рогатых шлемах, с мечами и топорами, мчащихся на драккарах по бурным волнам. Этот образ кажется вечным, но в действительности он сложился сравнительно недавно. До XIX века викингов воспринимали как диких северных варваров, разрушителей и разбойников, подобных готам и вандалам. Лишь эпоха романтизма возвела их в символ свободы и силы, а археология второй половины XX века показала куда более сложную картину: викинги были не только грабителями, но и торговцами, ремесленниками, первопроходцами. Чтобы понять, кем они были, нужно заглянуть в их далёкую предысторию.
Наскальные изображения из Хяльестя, провинция Вестманланд, Швеция (коллаж). Изображения закрашены краской в современный период. Были ли они закрашены ранее - неизвестно.
Викинги не возникли внезапно (о чём есть пост у меня). Их культура формировалась тысячелетиями. Первые земледельцы появились в Скандинавии около 6000 лет назад. Позднее сюда пришла культура шнуровой керамики, связанная с ранними индоевропейцами, предками германских племён.
Бронзовый век стал временем первой глобализации Севера. Здесь не было собственных залежей меди и олова, поэтому металл попадал через торговые пути, а в обмен скандинавы предлагали янтарь («северное золото»), ценившееся в Средиземноморье. Металл усиливал власть знати, а крестьяне жили в длинных домах, где под одной крышей обитали люди и скот. Уже тогда море становилось частью самосознания северян. Каменные ладьи и высеченные на скалах корабли были не просто изображениями, а символами, идущими рука об руку с верой в то, что корабль сопровождает душу в иной мир. Впоследствии эти представления воплотились в знаменитых корабельных погребениях эпохи викингов.
Наскальные изображения типичных судов бронзового века. Обнаружены в Бардале (Стейнхьер, Норвегия)
С появлением железа картина изменилась. В отличие от бронзы, болотная руда была доступна каждому, и прежняя монополия элиты рухнула. Население росло, усиливалась конкуренция, вспыхивали войны. Уже в конце II века до н.э. кимвры и тевтоны покинули Скандинавию и двинулись вглубь Европы, а позднее за ними последовали готы, вандалы, англы, юты. Скандинавия стала той колыбелью народов, о которой писал историк Иордан в VI веке. Именно тогда появились первые прототипы боевых кораблей. Ладья из Хьортспринга (III в. до н.э.), лёгкая, быстрая, на двадцать гребцов, уже предвосхищала морские походы будущих викингов. Побеждённое оружие и лодки приносили в жертву богам, опуская их в болота. Там же находят и тела людей, убитых ради священного ритуала: следы верёвок на шее, зарубки ножей, волосы, сохранившиеся во мхе две тысячи лет.
На протяжении веков скандинавы оттачивали мастерство судостроителей. Первые суда связывались без гвоздей, на лыковых жгутах. Позднее их начали скреплять железными заклёпками, снабжать уключинами для вёсел. Это стало революцией: теперь можно было грести лицом вперёд, мгновенно разворачивая судно и стремительно высаживаясь на берег. Парус появился сравнительно поздно. Хотя германцы и кельты знали его уже в I веке н.э., в Скандинавии он прочно вошёл в обиход только к VII столетию. Но именно сочетание паруса с лёгким гибким корпусом породило драккары, легендарные символы викингов, позволившие им покорять океаны.
Карта походов викингов
К VIII веку Скандинавия уже была обществом воинов, торговцев и мореходов. Здесь складывались вождества, где власть держалась на военной силе и торговых связях. Археология находит следы контактов с Римом, рынки и культовые центры, где религия переплеталась с экономикой. И когда летом 793 года корабли викингов подошли к монастырю Линдисфарн, для Европы это было потрясением. Казалось, с севера обрушились демоны. Но для самих скандинавов это был не взрыв из ниоткуда, а естественный итог тысячелетнего пути, истории людей, которые сделали море своей судьбой. Их походы стали возможны благодаря уникальному стечению обстоятельств: технологиям, социальным факторам и безграничной отваге народа, который решил, что мир лежит у его ног, стоит лишь оттолкнуть свой драккар от родного берега.
Если статья Вам понравилась - можете поблагодарить меня рублём здесь, или подписаться на телеграм и бусти. Там я выкладываю эксклюзивный контент (в т.ч. о политике), которого нет и не будет больше ни на одной площадке.
Я тут уже успела упомянуть, что в начале VI века, по сути, прервалась линия Льва Макеллы, т.к. его дочь и фактическая правительница Византии – Ариадна – умерла в 515-м году, а её второй муж, Анастасий, пережил её всего на 3 года, после чего новым императором неожиданно стал престарелый Юстин (518-527), а того сменил на византийском троне его блистательный племянник – Юстиниан I (527-565), но тогда не рассказала подробностей правления обоих. А вот сегодня я намерена этот пробел начать заполнять.
(Часть знаменитой мозаики в Равенне. У кого был с этим изображением учебник истории?)
Но начну я немного издалека и расскажу кое-что про Персию. О том, какая жуть жуткая творилась там во времена Кавада I (правил в 488-498/499, а потом в 501-531), я уже рассказывала (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 87. «Маздак» и «Шахнаме»). И даже с престолонаследием у него вышло не всё хорошо, потому что он хотел из всех сыновей видеть наследником Хосрова, и даже предложил византийскому императору усыновить его с заделом на будущее, но из этого ничего не вышло. Тем не менее третий и любимый сын шахиншаха после его смерти стал новым правителем Сасанидского Ирана под именем Хосрова I Ануширвана (531-579) и правил очень и очень долго. Время его правления часто называют «золотой эпохой» Ирана, хотя государство отец ему оставил, мягко говоря, в не лучшем состоянии. За время его долгого правления произошло очень много, но подробнее я об этом расскажу в другой раз. Сейчас важно сказать другое.
Время Юстина отметилось очередной Персидско-византийской войной (526-532), на этот раз за Лазику (Эгриси) и Иберию, которой в то время правили цари Демназе (ум. 521/522), Цать I (521/522-527/528) и Опсит. О том, что на Кавказе делалось ранее, и о Лазике с её соседом Иберией, в частности, я уже ранее рассказывала (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 77.2 «Вардананк»). Армения к тому моменту притихла и была поделена между империей Сасанидов и Византией, а вот страсти вокруг Лазики с её выходом к Чёрному морю и степям, откуда вечно прискакивали какие-нибудь кочевники, продолжали бурлить (так ближе к концу правления Юстиниана возник огромный Тюркский каганат (552-603) со столицей в Суябе).
Юстин при своей жизни не успел никак разрулить это противостояние, и т.н. «вечный мир» заключал уже в 532-м году Юстиниан. Тогда только-только умер шахиншах Кавад, и Хосров I был очень заинтересован в скорейшем мире, вот он и наступил. Иберия, которой тогда правил сын Вахтанга I Горгасали от его первой жены, Балендухт, дочери шаха Ормизда III, Дачи (522-534), первостроитель Тбилиси, осталась под контролем Персии, причем фактически потеряв независимость. Её цари уже при наследнике Дачи, Бакуре (534-547), утратили свой царский титул, став просто очередными марзпанами (наместниками), да и это у них позже забрали.
Помимо событий на Кавказе, Византия и Сасанидская империя соперничали и в других регионах. Например, на Аравийском полуострове, где в то время на западе находились владения вассалов Сасанидов – Лахмидов, на севере – владения вассалов Византии, Гассанидов, в Хиджазе уже процветали Мекка и Медина (Ятриб), как важные торговые города, а первый – ещё и религиозный центр, а на юге после всех войн осталось только Химьяритское царство (ок. 110 до н.э. – 599 н.э.), подчинившее себе Сабу, Хадрамаут, Маин и Катабан. И какое-то время химьяритские цари чувствовали себя вольготно, пока у них не появился крутой и не менее дерзкий соперник – Аксум.
(Карта, частично отражающая государства Европы, Азии и Африки в 530-м году)
Про Химьяр мне сейчас подробно рассказывать не с руки (тем более что я считаю, что регион заслуживает отдельной статьи и отдельного произведения, но я подходящего, увы, не нашла), а вот про Аксумское царство, раз мне посчастливилось найти книгу, где события частично происходят в нём, я охотно расскажу.
Почему-то бытует мнение, что в Африке ничего южнее Египта и Магриба не было. Ну про Нубию (ныне это территории Судана), может, вспомнят. А вот, что там потом после Нубии появилось Мероитское царство, зародившееся примерно в VIII веке до н.э., а прекратившее своё существование только около 350-го года н.э., знают уже далеко не все. На более северных его территориях образовались такие царства как Алва (она же Алодия, VI- XVI века), Мукурра (она же Макурия, VI-XVI века) и Нобатия (не путать с Набатеей, III-VII века), а вот южную захватил тот самый Аксум.
(Знаменитые пирамиды Мероэ)
Аксумское царство выросло на руинах ещё более древнего государства – Дамт (Даамат, Дамот), которое существовало предположительно в X-V веках до н.э. на территории нынешней Эфиопии. Точно сказать, как там строились преемственные связи, и что существовало между этими царствами, пока трудно, но связь явно имелась, и именно в нынешней Эфиопии и создано было неким Хакалой ещё в I веке н.э. (или на рубеже I и II веков) то самое Аксумское царство, которое просуществовало аж до Х века н.э. и прибрало себе земли нынешних Эфиопии, Южного Судана, Эритреи, а потом и Йемена, став одной из мощнейших держав в военном и торговом отношении не только в регионе, но и вообще в тогдашнем Старом Свете. Пророк Мани будто бы считал Аксум одной из четырех великих держав мира наряду с родной Персией, Китаем и тогда ещё Римской империей.
Порт Адулис ещё с античных времен был важным торговым пунктом, и, когда он стал частью Аксумского царства, оно взяло под контроль торговые пути от Индии и Шри-Ланки (Анурадхапуры) до Химьяра и других регионов, расположенных по берегам Красного моря, включая и византийский Египет, где в VI веке всё ещё не только процветали религиозники с их вечными религиозными спорами и отшельниками, но и торговцы, и любители роскоши. Так что специи, благовония, ткани, золото, драгоценные камни, слоновая кость и изделия из них, а также кучи ещё других ценных товаров протекали именно через аксумские земли. Не удивительно, что, как минимум, со времен царя Эндубиса (ок. 270-310) аксумиты стали чеканить собственные золотые монеты. И ещё прикольно то, что непрерывная чеканка этих монет очень помогла исследователям – именно благодаря им так хорошо известен список правителей Аксума.
(Золотые монеты Эндубиса)
Кстати, на формирование культуры этой страны огромное влияние оказали те самые южноарабские государства, в частности, Саба. Аксумский государственный язык – геэз – был семитским и выработал собственную письменность на основе южноаравийских письменностей. Давший название всему государству столичный город Аксум расположился у основания гор Адуа на высоте 2130 метров над уровнем моря и всё ещё существует. И там до сих пор можно увидеть знаменитые аксумские обелиски с надписями на геэзе.
При этом царство на самом деле было многонациональным (и следовательно, многоязычным) и неоднородным в религиозном плане – там жили и семиты-агази, и представители кушитских народов (например, агау), и нило-сахарских (нубийцы, бари(я)), и немалое количество выходцев из других стран. Что касается религии, то Аксумское царство стало одной из первых держав, официально сделавших христианство своей государственной религией, ещё в IV веке при негусе (царе) Эзане (ок. 333-375), сыне Усанаса I (ок. 320-333). К слову в регионе появились первые христиане именно при Усанасе, так что процесс христианизации явно шёл быстро.
Первым главой Эфиопской церкви тогда стал наставник Эзаны – сириец Фрументий. Кроме того, определенное распространение в стране имел иудаизм, а также язычество, как южносемитское, так и местное, африканское, в т.ч. анимистические культы. Но то в отдаленных уголках, а в крупных цивилизованных городах вроде Аксума, Йехи (Дахи), Матары, Кохайто и Адулиса христианство только крепло, и там строились церкви, храмы и монастыри (например, Дебре Даммо, церковь Богоматери Сионской в Аксуме).
(Монастырь Дебре-Даммо в регионе Тыграй, недалеко от г. Адиграт, основанный Калебом в VI веке)
Кстати, Эзана же, похоже, первым начал экспансию на Аравийский полуостров, когда там начались смуты, и только после его смерти эта экспансия приостановилась. Тем более что это совпало с правлением сильного царя Маликкариба Йухамина (ок. 375-400) в Химьяре (кстати, возможно, именно в его времена государственной религией Химьяра стал иудаизм, что сыграло свою роль в дальнейшем).
Через сто лет всё переигралось, Аксум усилился, а Химьяр ослаб. Царь Химьяра, Муртид 'Алан Януф (504-515), будучи сам христианином, установил было дипломатические отношения с аксумитами, которыми тогда правил Усанас II (ок. 500-514), брат царей Эбаны и Незула (правили в середине и конце V века). Он даже принял участие в строительстве резиденции для аксумских царей в Дофаре (видимо, в нынешнем Омане). Когда он умер, аксумиты поддержали (или даже привели к власти) его сына Мадикариба Яфура (514-521), и между двумя странами тоже был мир. Правда уже тогда что-то пришло в движение, и, когда Лахмиды стали гонять арабские племена на соседних с Химьяром землях, те пришли к царю за помощью, и тот, защищая их, собрал войско и, видимо, сумел навалять Лахмидам, но его государство явно переживало не лучшие в финансовом отношении времена. Возможно, это сыграло роль в его загадочной смерти, после которой к власти пришёл Зу Нувас (522-530).
Кто такой точно, и какое отношение имел к правящей династии, этот Зу Нувас, сказать нельзя, зато о нём достоверно было известно, что он был иудаистом, дружил с Лахмидами и устроил гонения на христиан в своей стране. И тут-то у аксумитов, которыми уже правил Калеб (514-534), сын Усанаса II, появился охрененный шанс не просто расширить свои владения, а прибрать к рукам весь Химьяр. И чтобы наверняка, они заручились поддержкой византийцев. Юстин уже успел отказаться усыновить сына персидского царя, опасаясь связанных с этим дипломатических осложнений, чем накалил обстановку, и, поскольку Сасаниды активно втягивали Химьяр в свои политические игры, не смог пройти мимо этой ситуёвины, так что войска на помощь братьям-христианам выслал. Чем это закончилось, можно узнать из сегодняшнего романа
«Юстиниан» Р. Лэйдлоу
Время действия: V-VI век, ок. 502-565 гг. н.э.
Место действия: Византия (территории современной Сирии, Северной Македонии; Турции, Ливии, Египта), Аксумское царство (современные Эритрея и Эфиопия), королевство вандалов и аланов (современный Тунис), Остготское королевство (современная Италия), империя Сасанидов (современный Ирак), государство эфталитов (современный Узбекистан).
Интересное из истории создания:
Про автора Р. Лэйдлоу я уже рассказывала (здесь: История нашего мира в художественной литературе 2. Часть 1. «Теодорих»). Поэтому кратко о книге. Её можно считать логическом продолжением двух других романов Лэйдлоу – «Аттила, Бич Божий» (2004) и «Теодорих» (2008), причем о второй я как раз рассказывала в прошлый раз. «Юстиниан» был издан в 2010-м году Polygon Books. Оригинальное название «Justinian: The Sleepless One» является отсылкой к прозвищу Юстиниана «Бессонный государь», из-за того, что тот, по воспоминаниям современников, имел привычку по ночам заниматься государственными делами в ущерб ночному сну, на чём автор в своём тексте сделал особый акцент. Эту книгу Р. Лэйдлоу посвятил некому Б. Форчену, своему другу.
О чём:
Начало книги отсылает к рубежу V и VI веков, когда будущий император Юстин на восточных границах Византии сумел блестяще отбить атаку превосходящих персидских сил, что подняло его по служебной лестнице на невиданные высоты и дало ему возможность впоследствии стать тем, кем он стал.
Незадолго до этих событий где-то в Тавресии (ныне Северная Македония) его племянник, тогда ещё носивший имя Управда, радовался своему беззаботному детству и наслаждался своей популярностью среди сверстников, пока один трагический случай не нанёс ему психологическую травму, которую он протащил за собой большую часть своей жизни, что не могло на этой самой жизни не сказаться.
А спустя ещё некоторое время его дядя, исполняя данное своей сестре (и матери Управды) обещание, устроил парня на учёбу в Константинополь, где он сменил имя на Флавий Пётр Савватий. Хорошо подвешенный язык, блестящая учёба и другие качества, несмотря на происхождение, помогли ему не только заработать хорошую репутацию и множество друзей и почитателей, но и приблизиться к трону, особенно когда после смерти Анастасия этот самый трон занял под именем Юстина его дядя. Юстин был опытным военачальником, но не администратором, и потому приличная часть этих функций взял на себя его племянник, уже в те годы приобретя огромные власть и влияние.
Юстин и его супруга Евфимия так и остались к старости бездетными, поэтому кого император намеревался сделать своим преемником, было очевидно. Однако у того не было военного опыта, и получить этот опыт ему пришлось весьма неожиданным способом – участием в войне между Аксумом и Химьяром. Чем эта кампания 516-525-х годов завершилась для будущего Юстиниана, предлагаю читателям узнать самим.
(Знаменитые обелиски Аксума, возможно, отражали реальные архитектурные традиции Сабы и Химьяра, позаимствованные аксумитами)
Отрывок:
«…В ночь своего прибытия в Гондар* негус Элла Атсбеха** приказал устроить большой праздник в честь своих союзников-римлян. Юстиниан, Валериан и с десяток их старших офицеров — трибунов — вместе с адъютантами-викариями были с почётом проведены в большой зал дворца губернатора и усажены за длинный низкий стол, вокруг которого стояли мягкие ложа. Когда все гости расселись — римляне чередовались с эфиопскими военачальниками и вельможами, одетыми в похожие на римские тоги шамбасы, — негус поднял кубок, в котором был тедж*** — крепкий напиток из мёда и ячменя. Через переводчиков, стоящих по одному на каждую пару гостей, он предложил тост:
— За Рим и Эфиопию — братьев по оружию!
Выпив, все расселись и принялись закусывать огненный напиток. Были поданы индийский карри и вкусные солёные шарики. Как потом обнаружил Валериан, это был порошок из сушёной саранчи, смешанный с маслом и солью. Всё это запивали всё тем же тедж.
Вскоре атмосфера стала сердечной, хотя и шумной. Валериан обнаружил, что их хозяева на удивление хорошо осведомлены о событиях в мире: об отношениях Персии и Рима, о новых германских королевствах, возникших на бывших землях Западной Римской Империи; о религиозном расколе между халкидонцами и монофизитами; о торговле с Китаем и Индией.
Затем страшно взревели трубы — и подали огромные блюда с алыми кусками сырой говядины. Борясь с отвращением, Валериан в ужасе смотрел на кровоточащие куски плоти, поняв, что их вырезали из живых животных. Эфиоп, сидевший рядом, широко улыбнулся ему.
— Брундо! Вкусно! Специальная почесть для римских гостей!
Валериан с застывшей улыбкой отрезал кусок парившего, горячего мяса и начал мужественно жевать его. Заметив, что побледневший Юстиниан замер и уставился в свою тарелку, Валериан прошипел:
— Ради бога, постарайся съесть это, хоть немного. Иначе ты их оскорбишь!
Лицо Юстиниана исказилось мукой.
— Я не могу! Валериан, это невозможно... меня вырвет!
Шумное веселье, царившее за столом, сменилось гробовым молчанием при виде отвращения на лице Юстиниана. Проклиная про себя чрезмерную брезгливость друга, Валериан забормотал извинения, лепеча что-то про сырое мясо, которое Юстиниан не может есть из-за своих верований. Через несколько минут ему принесли жареную цесарку, и пиршество продолжилось, однако теперь веселье было искусственным, улыбки — вежливыми, но холодными. Напряжение усилилось ещё больше после важного события. Запылённый гонец вбежал в зал и с поклоном зашептал что-то на ухо негусу. Выслушав, молодой царь поднялся с каменным лицом.
— Римские друзья и эфиопские братья, плохие вести! Один из командиров Зу-Нуваса пересёк пролив и с помощью наших старинных врагов из племени галла**** захватил нашу великую крепость Магдалу. Один из путей к морю теперь закрыт!
То ли из-за позора с мясом на пиру, то ли из-за дурных вестей о Магдале Юстиниан совсем упал духом. Валериан наблюдал это с отчаянием. Перед Гондаром Юстиниан был бодр и весел, иногда даже чрезмерно, однако после ухода из города он стал тихим, замкнутым, редко общался с солдатами, передавая все приказы через своих адъютантов. Он словно пробудился от сна — и реальность ужаснула его. С каждым днём груз ответственности за римский корпус, лёгший на плечи Валериана, становился всё тяжелее, и это его беспокоило и раздражало.
Объединённое войско становилось всё больше и больше по мере того, как в него вливались новые воины из окрестных городов и поселений; и, наконец, армия вышла к озеру Тана, роскошному синему покрывалу на зелёной поверхности вельда. Фыркали на отмелях гиппопотамы, бродили в высокой траве непуганые антилопы и буйволы. Повсюду цвели цветы, дурманя воздух своим ароматом. Отсюда армия повернула на восток, по реке Абай миновала водопады Тисисат и дошла до места впадения Абая в реку Бечело.
Вдоль Бечело они прошли через лесистые холмы и вышли на голое плато, прорезанное ущельями и скальными грядами, — река здесь текла по каменному ложу. Единственным признаком жизни в этой каменистой пустыне были орды больших и злобных обезьян с собачьими головами [Бабуины Гелада] — они сердито кричали на людей и скалили громадные клыки.
По небу с юга неслись грозовые тучи, и на экспедицию обрушивались ледяные дожди и шквалы с градом. Затем, так же неожиданно, небо прояснялось, и перед продрогшими и мокрыми людьми открывалась мрачная перспектива: впереди вздымались горы с плоскими вершинами, а за ними, далеко, на высокой и абсолютно голой скале, высилась могучая крепость.
— Магдала! — сказал негус Валериану.*****
Они вдвоём ехали впереди, указывая армии направление движения и за время марша очень сблизились. Умный, много знающий Элла Атсбеха помимо родного амхарского говорил на многих языках: гёз — языке аборигенов, родственном арабскому и теперь использовавшемуся только в богослужениях; на собственно арабском и немного на греческом. Ежедневные беседы с Валерианом помогли ему усовершенствоваться в последнем до такой степени, что теперь они обходились без переводчика...
— Это невозможно! — выдохнул Юстиниан, подъехав к ним. — Это место совершенно неприступно. Его можно взять только длительной осадой.
— Его можно и нужно взять! — откликнулся Элла Атсбеха, чьи отношения с Юстинианом, в отличие от явно дружеского расположения к Валериану, стали холодными и натянутыми с тех пор, как они оставили Гондар.
Валериан подумал, что причина этой холодности кроется в большей степени в том, что негусу не нравится пассивное поведение Юстиниана и его склонность сомневаться и размышлять, а не в инциденте на празднике.
— В Магдале достаточно запасов провизии и воды, чтобы выдерживать многомесячную осаду. Стоит ли нам тратить на это время, пока персы, без всякого сомнения, будут и дальше распространять своё влияние на Счастливую Аравию? Постоянно...
— Я думаю, что мы можем просто обойти эту крепость стороной, — примиряюще заметил Валериан. — Сначала разобраться с Зу-Нувас, а потом уже с Магдалой?
Негус покачал головой.
— Это было бы катастрофой. Ты не знаешь галла, мой друг, — он невесело улыбнулся. — Южное племя необузданных дикарей — они мои подданные, официально. Но они никогда не жили по эфиопским законам или, уж если на то пошло, по христианским законам. Пока нашей армии нет в Аравии, галла, словно яростная саранча, будут совершать набеги из Магдалы и со своих земель на юге и опустошать земли огнём и мечом.
— Понимаю, — кивнул Валериан. — Тогда единственный выход — штурмовать крепость…».
* На месте современного Гондэра, возможно, существовало какое-то поселение ещё в те времена, но официально город был основан лишь в XVII веке.
** Элла Атсбеха – эфиопское имя негуса Калеба.
***Тэж (он же тэдж) – алкогольный напиток, готовящийся народами Эфиопии из корней, веток и листьев дерева Гейшу с добавлением мёда диких пчёл и специй для горечи. Это традиционно домашний напиток, но его подают и в эфиопских барах.
**** Галла – устаревшее название эфиопского кушитского народа оромо. В современной Эфиопии это этническое большинство (ок. 35,8%), и только следом идут амхара (24,1%), носители семитского амхарского языка.
***** Магдала – это горная крепость во внутренней Абиссинии, в 190 км на юго-восток от Гондэра, в горах Амба, поднимающихся от долины Бешило, притока Голубого Нила (Абай).
(Вот на этой скале, похоже, располагалась та самая крепость Магдала близ деревни Амба Мариам, больше известная по событиям XIX века, как и Гондэр)
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Книга на меня в целом произвела довольно благоприятное впечатление. Да, как и «Теодорих», она местами несколько наивна, идеализирует очередного правителя (да и его жену тоже), у них схожие начала, что создает некоторый эффект вторичности, но читать было легко и интересно.
Для себя я жирными плюсами отметила, во-первых, то, как тщательно автор передал все события эпохи правления Юстиниана I, во-вторых, то, что он сделал частью места действия сам Аксум. Для меня это было настоящей находкой, хотя мне и не хватило завершенности в этой конкретно истории. Я ожидала, что действие перенесется в Химьяр, но увы. Считаю это потерей. Отдельное спасибо Лэйдлоу от меня за то, что показал Киренаику и Египет VI века, когда рассказывал о злоключениях Феодоры, будущей (на тот момент) жены Юстиниана.
Кстати, о ней. Пожалуй, образ Феодоры вышел самым странным и неоднозначным во всей этой истории. Если честно, меня удивил такой взгляд на неё и её отношения с мужем, особенно с учётом того, какие ещё законы принимались, благодаря её влиянию на политику империи. Насколько мне известно, нет вообще никаких исторических указаний на саму возможность такого положения вещей. Так что это было очень странно и казалось несколько притянутым за уши, но ладно. Если это такая попытка объяснить бездетность брака Юстиниана и Феодоры при всей их взаимной любви, то, как говорится, «сомнительно, но окей». Другой неожиданный взгляд – это на историка Прокопия Кесарийского, но авторская логика мне, в принципе, тут ясна.
В общем, пока что (а я читаю ещё одну книгу параллельно) эта книга – лучшее, что мне доводилось читать о временах Юстина I и Юстиниана I, поэтому я рекомендую её и другим. Не всем она, конечно, подойдет, из-за тех же особенностей поведения персонажа Феодоры, но они поймут, что продолжать не надо, ещё в первой четверти книги. Остальным, я думаю, эта история зайдёт.
Напоминаю, что веду сборы на ещё две книги, которые помогли бы мне лучше осветить VI век н.э. - А. Хакимова "Империи шёлка" и "Река, где восходит луна" Чхве Сагю. Буду очень признательна даже за маленькую помощь.
Оправдание добра. Нравственная философия (1894-1897) Часть третья. Добро чрез историю человечества Глава восьмнадцатая. Смысл войны * Никто, кажется, не сомневается в том, что здоровье, вообще говоря, есть благо, а болезнь — зло, что первое есть норма, а второе — аномалия; нельзя даже определить, что такое здоровье, иначе как назвав его нормальным состоянием организма, а для болезни нет другого определения, как «уклонение физиологической жизни от ее нормы». Но эта аномалия физиологической жизни, называемая болезнью, не есть, однако, бессмысленная случайность или произвольное создание внешних, посторонних самому больному, злых сил. Не говоря уже о неизбежных болезнях роста или развития, по мнению всех мыслящих врачей, настоящая причина болезней заключается во внутренних, глубоко лежащих изменениях самого организма, а внешние, ближайшие причины заболевания (напр., простуда, утомление, заражение) суть только поводы для обнаружения причины внутренней, и точно так же те болезненные явления, которые обыкновенно людьми незнающими принимаются за самую болезнь (напр., жар и озноб, кашель, разные боли, ненормальные выделения), на самом деле выражают только успешную или неуспешную борьбу организма против разрушительного действия тех внутренних и большею частью загадочных в своем последнем основании, хотя фактически несомненных, расстройств, в которых заключается настоящая сущность болезни; отсюда практический вывод: врачебное искусство должно иметь главным предметом не внешние проявления болезни, а ее внутренние причины, оно должно определить по крайней мере фактическую их наличность и затем помогать целительным действиям самого организма, ускоряя и восполняя эти естественные процессы, а не насилуя их. В подобном же положении находится вопрос о хронической болезни человечества — международной вражде, выражающейся в войнах. Симптоматическое ее лечение, то есть направленное не на внутренние причины, а лишь на внешние проявления, было бы в лучшем случае только сомнительным паллиативом; простое, безусловное ее отрицание не имело бы никакого определенного смысла. При нравственном расстройстве внутри человечества внешние войны бывали и еще могут быть необходимы и полезны, как при глубоком физическом расстройстве бывают необходимы и полезны такие болезненные явления, как жар или рвота. По-настоящему относительно войны следует ставить не один, а три различных вопроса: кроме общенравственной оценки войны есть другой вопрос — о ее значении в истории человечества, еще не кончившейся, и, наконец, третий вопрос, личный — о том, как я, то есть всякий человек, признающий обязательность нравственных требований по совести и разуму, должен относиться теперь и здесь к факту войны и к тем условиям, которые из него практически вытекают? Смещение или же неправильное разделение этих трех вопросов — общенравственного или теоретического, затем исторического и, наконец, лично-нравственного или практического,— составляют главную причину всех недоразумений и кривотолковании по поводу войны, особенно обильных в последнее время.
...Итак, на первый вопрос о войне существует один бесспорный ответ: война есть зло. Зло же бывает или безусловное (как, напр., смертный грех, вечная гибель), или же относительное, то есть такое, которое может быть меньше другого зла и сравнительно с ним должно считаться добром (напр., хирургическая операция для спасения жизни). Смысл войны не исчерпывается ее отрицательным определением как зла и бедствия; в ней есть и нечто положительное — не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях. Эта точка зрения на ненормальные явления вообще не может быть устранена, и на нее приходится становиться не в противоречии с нравственным началом, а, напротив, в силу его прямых требований. Так, например, хотя всякий согласится, что выбрасывать детей из окошка на мостовую есть само по себе дело безбожное, бесчеловечное и противоестественное, однако, если во время пожара не представляется другого средства извлечь несчастных младенцев из пылающего дома, то это ужасное дело становится не только позволительным, но и обязательным. Очевидно, правило бросать детей из окошка в крайних случаях не есть самостоятельный принцип наравне с нравственным принципом спасания погибающих; напротив, это последнее нравственное требование остается и здесь единственным побуждением действий; никакого отступления от нравственной нормы здесь нет, а есть только прямое ее приложение способом хотя неправильным и опасным, но таким, однако, который в силу реальной необходимости оказывается единственно возможным при данных условиях. Не зависит ли и война от такой необходимости, в силу которой этот ненормальный сам по себе способ действия становится позволительным и даже обязательным при известных обстоятельствах? Вопрос этот может быть решен только исторически, но иногда его ошибочно переносят на более широкую почву — естественнонаучную, связывая необходимость войны с всемирным (будто бы) принципом борьбы за существование. На самом деле борьба за существование ни в животном царстве, ни в человечестве не имеет ничего общего с войною. Когда говорят, что известный вид существ победил в борьбе за существование, то это вовсе не значит, что он одолел каких-то врагов в каких-нибудь прямых столкновениях или открытых боях,— это означает только, что достаточная приспособленность к внешней среде или окружающим условиям позволила этому виду сохранить и распространить свое существование, что не всем одинаково удается. Если мамонты в Сибири исчезли побежденными в борьбе за существование, а куницы победили, то это, конечно, не значит, что куницы были храбрее и сильнее мамонтов и истребили их в открытом бою с помощью своих зубов и лапок. Подобным образом еврейская народность, давным-давно обезоруженная и сравнительно малочисленная, оказалась несокрушимою в исторической борьбе за существование, тогда как многие века военных успехов не предохранили от гибели огромную Римскую империю, как и предшествовавшие ей воинственные державы. Как борьба за существование происходит помимо войны и пользуется иными способами, не имеющими ничего общего с дракой, так со своей стороны и война имеет другие основания, независимо от борьбы из-за жизненных средств.
* Впервые опубликована в «Литературном приложении к «Ниве»» (1895. № 7. С. 420—462) с подзаголовком «Из нравственной философии». Сразу после выхода вызвала полемику. Наиболее замечен своим влиянием и ожесточенностью критики был А. Волынский, выступивший в «Северном Вестнике» (1895. № 9) с разгромной рецензией.
В ту грозную пору дунайский лимес защищал территорию Рима от многочисленных варварских вторжений.
Хорватские археологи, ведущие раскопки у деревни Мохово, открыли остатки древнеримской дозорной башни на берегу Дуная. Вероятнее всего башня была построена в конце II века н.э. и использовалась в ходе т.н. Маркоманских войн (166-180 гг. н.э.). В это нестабильное время римским войска пришлось вести тяжёлые и кровопролитные кампании против многочисленных германских племён (в первую очередь маркоманов), а также кочевых сарматов, пришедших из евразийских степей современных России, Украины и Казахстана. В ходе затяжного конфликта было воздвигнуто множество оборонительных сооружений вдоль Дуная, контролировавших стратегически важные переправы и торговые пути. В число этих укреплений входила и только что открытая башня: она не только охраняла переправу, но и со своего выгодного расположения визуально контролировала всю прилегающую округу.
Раскопки в Мохово начались в апреле 2025 года. Однако им предшествовали почти два десятилетия подробных геомагнитных исследований. В ходе этих неинвазивных исследований учёные предположили, что, как минимум, в 10 местонахождениях в восточной Хорватии могут присутствовать ранее неизвестные римские военные сооружения. И в случае Мохово эти предположения полностью подтвердились: в Хорватии это первый случай, когда римская сторожевая башня была систематически изучена при помощи новейших методов археологии. Заодно историки в очередной раз убедились в важности этого региона для Рима с точки зрения обороны.
Имея площадь 40*30 метров, башня была дополнительно укреплена оборонительными рвами и окружена деревянным частоколом. Кроме того, как утверждает директор Института археологии в Загребе Марко Диздар, сооружение было защищено ещё и глубокими естественными рвами, затруднявшими подход к башне с трёх сторон. В центре находилось деревянное здание, где, вероятно, были расквартированы воины из гарнизона башни. Интересно, что укрепление претерпело три фазы строительство, что говорит о том, что его постоянно поддерживали в рабочем состоянии, ремонтировали и обновляли. Также весьма вероятно, что к IV веку н.э. здесь находилась уже более мелкий по размерам форпост.
Среди найденных артефактов ожидаемо оказались элементы воинского снаряжения, керамическая посуда, фибулы и другие предметы повседневного обихода ー всё говорит об активном присутствии здесь римских контингентов вплоть до III века. Скорее всего вновь найденная сторожевая башня функционировала как часть системы визуального оповещения и передачи сообщений о возможной угрозе. В случае приближения коварного врага находящиеся здесь солдаты могли оперативно предупредить своих товарищей на других башнях, расположенных друг от друга на интервалах в 2-3 км.
Рим для меня это культурные слои Власти. Каждый слой превратился в руины, и на руинах скачут обезьяны. Власть менялась и внешне, и структурно, и в своей сути. А обезьяны на руинах не менялись, они плодятся и остаются такими, какими они были и полторы тысячи лет назад, и тысячу, и пятьсот, и шестьдесят - они вечны, как мухи.
Кричать и сопротивляться она больше не могла. Единственное, о чем могла думать юная Артемизия - о возмездии. Неужели ее мучителя не накажут? Неужели в этом мире нет справедливости?
Рим. 1593-й год. Знатная дама Пруденция ди Оттавиано Монтони родила своему супругу, именитому художнику Орацио Джентилески, первенца, которым оказалась премилая девочка.
Через два дня после рождения малышку, получившую имя Артемизия, окрестили в церкви Сан-Лоренцо-ин-Лучина. Детство девочки прошло в мастерской отца, среди его полотен. Орацио Джентилески черпал вдохновение в работах Караваджо, зачастую очень жестоких, но неизменно прекрасных.
Артемизия с ранних лет видела, как создаются шедевры живописи, но до поры до времени отец, невероятно требовательный ко всему что касалось искусства, запрещал ей брать в руки кисть.
В 1605 году в семье Джентилески произошла трагедия - после тяжелой болезни скончалась Пруденция, мать Артемизии.
Отец, чтобы как-то отвлечь Артемизию и ее братьев от тяжелых мыслей, начал обучать детей живописи. Если мальчики не проявили в этом деле большого энтузиазма, то Артемизия с удовольствием работала кистью. И, что больше всего обрадовало ее отца, у 12-летней девочки явно был талант к живописи.
В 1610 году Артемизии Джентилески исполнилось семнадцать лет, и к этому времени она была уже довольно известной молодой художницей. Отец, который так долго не допускал дочь к мольберту, вовсю хвастался перед коллегами: Артемизия за три года занятий живописью прошла путь, которые многие не способны были пройти за всю жизнь.
Артемизия вдохновлялась работами своего отца, но ее подход к работе был иным: юная художница придерживалась строго натуралистического подхода к живописи, тогда как отец часто идеализировал своих персонажей, изображал их красивее, чем в жизни.
С ранних лет Артемизию привлекали библейские сюжеты, причем, самые трагичные из них. Так, в 1610-ом году семнадцатилетняя Джентилески написала полотно "Сусанна и старцы", ставшее одним из шедевров ее обширного творчества.
"Сусанна и старцы", фрагмент.
Так получилось, что скандальный библейский сюжет о напавших на молодую женщину беспутных старцах, ужасным образом воплотился в жизни Артемизии.
Это произошло в 1611 году. Отец Артемизии, Орацио Джентилески, получил заказ на роспись сводов Казино делле Мусе в Риме. Одному справиться с такой работой Орацио было не по силам, и он взял помощника - 33-летнего художника Агостино Тасси.
В то же время Орацио нанял в качестве компаньонки для своей дочери Артемизии некую донну Туцию. Эта Туция вскоре свела близкое знакомство с Агостино Тасси и с его другом Козимо Кворли, мелким папским чиновником.
Туция позволяла Агостино и Козимо свободно проходить в дом, в комнату и мастерскую Артемизии.
Тасси был очарован Артемизией, оказывал ей всяческие знаки внимания. Вскоре Агостино стал буквально одержим девушкой.
Атремизия Джентилески. Автопортрет.
Однажды Агостино и Кворли пришли в дом Джентилески и обнаружили Артемизию одну в комнате. Тасси приказал Кворли караулить на улице, а сам напал на девушку.
Артемизия яростно сопротивлялась, расцарапала Агостино лицо, пыталась ранить его ножом. Все это время художница изо всех сил звала донну Туцию на помощь, но женщина сидела в своей комнате, делая вид, что ничего не происходит.
Мучения Артемизии продолжались долго. Наконец, Агостино и Козимо Кворли сбежали с места преступления.
На следующий день Агостино как ни в чем ни бывало пришел к Джентилески и потребовал, чтобы Артемизия стала его женой - тем самым ее честь будет восстановлена, а будущее обеспечено.
Так называемый "реабилитирующий брак" был в ходу в Италии с древних времен, так что Артемизия, чтобы избежать позора, была вынуждена согласиться на предложение Тасси.
Однако чуть позже выяснилось, что Агостино уже давно был женат, хоть и жил отдельно от супруги.
Когда отец Артемизии узнал, что жениться Тасси не собирается, он выдвинул против него обвинения.
Артемизия Джентилески. Автопортрет.
Дело Артемизии рассматривал римский суд. Как это было принято в то время, основным предметом разбирательств были не страдания, пережитые девушкой, а нарушение чести семьи Джентилески. Суд оценивал, какой экономический ущерб Тасси нанес семье, психологическое состояние Артемизии никто не учитывал.
Судебная тяжба длилась семь месяцев. За это время было выяснено, что Агостино Тасси изменял супруге со своей невесткой и вместе с ней планировал убить жену. Кроме того, преступный художник собирался украсть у своего "друга" Орацио Джентилески несколько его лучших картин.
В соответствии с обычаями того времени, пыткам подвергли не злодея- Агостино, а ... Артемизию. Судьям нужно было узнать, не врет ли девушка.
К художнице была применена пытка под названием "сибилла": девушке связали веревкой пальцы на руке и стали их сильно тянуть с помощью специального приспособления. Артемизия под пыткой подтвердила свои показания.
П. Дюмустье. "Правая рука А. Джентилески".
В результате суд признал Агостино Тасси виновным. Художника приговорили к изгнанию из Рима, но и это, прямо скажем, не самое суровое наказание не было воплощено в реальность. В результате Агостино отделался тем, что просидел год в тюрьме пока шло разбирательство.
Через месяц после суда Орацио Джентилески нашел дочери жениха - флорентийского художника Пьерантонио Стиаттези. Вместе с мужем Артемизия переехала во Флоренцию, чтобы никогда больше не видеть Агостино.
Во Флоренции Артемизия достигла пика своей славы, став придворной художницей дома Медичи, первой женщиной, принятой в Академию изящных искусств.
При этом, тот факт, что Тасси не понес наказания за содеянное, стало для Артемизии травмой на всю оставшуюся жизнь. Отомстить своему обидчику художница решила через свое творчество. Исследователь творчества Джентилески писал:
"Прикрываясь библейскими сюжетами, она изобразила как он ее мучил, и, как бы она его наказала, если бы была такая возможность".
В 1615 году Артемизия познакомилась с Микеланджело Буанарроти Младшим, племянником великого скульптора, философа и живописца.
Микеланджело-Младший строил Дом Буанаротти в честь знаменитого скульптора, и попросил Артемизию расписать потолок вместе с несколькими другими выдающимися художниками.
Джентилески, находившаяся на седьмом месяце беременности, с блеском выполнила свою часть работы, и Микеланджело заплатил ей в несколько раз больше, чем другим приглашенным художникам.
Во Флоренции Артемизия родила пятерых детей, но четверо из них умерли, не дожив и до пяти лет. Лишь дочь Пруденция достигла зрелого возраста.
В 1617 году у Артемизии начался страстный роман с флорентийским дворянином Франческо Маринги. Пьерантонио знал об отношениях жены и Франческо, но не мешал им, так как Маринги во многом взял на себя финансовое обеспечение семьи.
В 1620 году слухи об этом странном треугольнике распространились по всей Флоренции, и Артемизия с мужем были вынуждены переехать в Рим.
В Риме художница быстро нашла влиятельных покровителей, ее картины покупали представители аристократии со всей Европы.
При этом, Артемизия никогда не забывала о своем обидчике Агостино и раз за разом использовала его облик при создании полотен на библейские темы.
Артемизия Джентилески "Иаиль и Сисара".
В 1626 году Артемизия переехала в Венецию, куда ее пригласили богатые заказчики. Через четыре года художница снова отправилась в путешествие, на этот раз - в Неаполь.
В этом городе Артемизия обосновалась, и совершала впоследствии лишь кратковременные поездки по Европе.
В 1638 году Орацио Джентилески, ставший придворным художником короля Англии Карла I, пригласил дочь в Лондон.
Артемизия помогала отцу выполнить большой заказ - роспись потолка Дома королевы в Гринвиче. Эта работа надорвала силы престарелого Орацио, и он в 1639 году он скончался.
Артемизия некоторое время жила в Англии, пользуясь покровительством Карла I, но в 1642 году, после начала гражданской войны, покинула страну и вернулась в Неаполь.
В 1656 году во время ужасающей эпидемии чумы, 63-летняя Артемизия Джентилески скончалась.
Так сложилась судьба женщины, мучитель которой не понес наказания, и она наказала его сама, с помощью творчества.
Дорогие читатели! В издательстве АСТ вышла моя вторая книга. Называется она "Узницы любви: "От гарема до монастыря. Женщина в Средние века на Западе и на Востоке".
Должен предупредить: это жесткая книга, в которой встречается насилие, инцест и другие извращения. Я отказался от присущей многим авторам романтизации Средних веков и постарался показать их такими, какими они были на самом деле: миром, где насилие было нормой жизни. Миру насилия противостоят вечные ценности - дружба, благородство и, конечно же, Любовь. В конечном итоге, это книга о Любви.
Тем временем, моя книга о русских женщинах в истории получила дополнительный тираж, что очень радует!
Прошу Вас подписаться на мой телеграм, там много интересных рассказов об истории, мои размышления о жизни, искусстве, книгах https://t.me/istoriazhen
Всегда ваш.
Василий Грусть.
ПС: Буду благодарен за донаты, работы у меня сейчас нет, а донат, чего греха таить, очень радует и мотивирует писать.
Хотя Цезарь в своих отчетах и писал, что Галлия была замирена, на самом деле это было не совсем так. До местных племен только начало доходить, что события предыдущих лет это не карательная операция, а завоевание. И Цезарь отлично понимал, что рано или поздно кто-то обязательно поднимет мятеж. Первые столкновения с галлами из-за трений начались еще зимой с 57-56 г.г. до н.э., причем сразу в разных частях Галлии, независимо друг от друга. К возвращению Цезаря из Лукки большая часть восстаний будет подавлена, а оставшиеся очаги сопротивления племени венетов на севере раздавит свежепостроенный римский “флот канала”.
В 55 году Цезарь запланировал операцию в Британии. Хотел ли он присоединить остров к Риму, или обе высадки были этакой рекогносцировкой с целью определить перспективы и обеспечить влияние - неизвестно. Однако отсутствие достойных трофеев на острове должно было стать холодным душем для амбиций Цезаря - в Галлии разграбление местных святилищ принесло ему и Риму огромные богатства, Британия же была сильно беднее и не могла покрыть затраты на собственное завоевание.
Однако была и еще одна причина по которой Цезарь вынужден был отказаться от любых планов на Британию - в Галлии становилось все неспокойнее. После возвращения с острова Цезарь размазал все легионы по территории Галлии, чтобы обеспечить быструю реакцию на восстания. Однако это стало ошибкой. Видя малочисленность римлян, первыми против них рискнули восстать эбуроны и перебили целый легион. Новость об этом как пожар распространилась по всему северу Галлии, а потом он вспыхнул.
Легионы оказались отрезаны друг от друга и от Республики. Цезарь вынужден был оперировать всего двумя неполными легионами против превосходящих сил противника, так как остальные оказались блокированы. Однако грамотное маневрирование силами и дисциплина легионеров позволили деблокировать все свои силы и объединить их. После чего начались боевые действия против восставших. В связи с чрезвычайной ситуацией, Цезарю пришлось набрать еще два легиона в провинциях и запросить один дополнительный у Помпея, доведя общее число легионов в Галлии до 10. Весь 54 и 53 года пришлось потратить на зачистку земель белгов, сенонов и карнутов. Причем довольно радикальную - методы римлян никогда особенно человеколюбивыми не были, а потому Цезарь в “Записках” без рефлексии напишет об “опустошении” земель восставших.
Кампания 53 года до н.э.
На конец 53 года до н.э. ситуация в Галлии, на первый взгляд, стабилизировалась, однако Цезарь в отчете в сенат был гораздо сдержаннее в оценках, нежели пару лет назад. На очередном ежегодном собрании галльских вождей он устроил показательную казнь одного из предавших лидеров племен и объяснил свои жесткие действия на севере. Для римлян показательно жёсткая расправа над теми, кто нарушил недавно заключенный договор, была стандартной реакцией. Обычно после такой показательной порки колеблющиеся предпочитали сидеть на попе ровно и лишний раз не злить римлян. Обычно…
Но ситуация была необычной. То, как римляне тихой сапой под видом помощи своим союзникам по факту завоевали всю Галлию, сильно беспокоило очень многих, причем даже их союзников! Восстание 54 года показало, что в случае внезапности и численного превосходства римлян могут бить и отдельные племенные объединения, а если уж вся Галлия объединится – то у италийцев не будет и шанса. Уверенности в возможности успеха придавали слухи о катастрофическом разгроме римлян на востоке и беспорядках в самом Вечном городе. Всю зиму с 53 на 52 год до н.э. галльские племена будут заключать тайные союзы и очень быстро во главе всего движения встанет лидер арвернов Верцингеториг. Его отец несколько лет назад пытался стать лидером всех галльских племен, его сын сумел реализовать эти амбиции.
Ничего не подозревающий Цезарь на зиму уехал в Равенну, решать вопросы провинциального управления. Легионы были сосредоточены в основном на севере, обеспечивая контроль только что переподчиненных земель. То есть между Цезарем и его войсками были сотни километров, и если они все станут враждебными, то легионы окажутся без единого командования, буквально обезглавленными. А значит возникал шанс разбить римлян по частям.
Восстание началось в январе с резни римлян в городе Кенаб, и в начале легаты Цезаря, командовавшие легионами, не осознали масштаб проблемы. Отдельные бунты в племенах, видимо, считались возможными, но меньше чем за месяц восстание распространилось почти на всю Галлию. Те племена, что не присодинялись к Верцингеториксу, тут же подвергались нападениям соседей. Связь Цезаря с легионами была нарушена, и он не имел достоверной информации об их состоянии.
Чтобы еще более осложнить задачу для Цезаря, галлами было запланировано нападение на Нарбоннскую Галлию, чтобы отвлечь проконсула на защиту провинции. Столкнись с такой угрозой многие другие полководцы - и план галлов бы сработал, но Цезарь всегда действовал куда рискованнее, нежели другие. Нарбоннская Галлия за предыдущие годы была неплохо укреплена - там в постоянной готовности были подразделения местных ополченцев, которым Цезарь лишь помог отбить первый натиск, после чего оставил легата защищать территорию. Сам же полководец, вкинув галлам дезинформацию, с небольшим отрядом конницы кинулся к двум ближайшим легионам, а уже с их стоянки отправил приказы о сосредоточении сил, а также нанял германскую конницу из-за Рейна.
Великое галльское восстание и контрнаступление римлян в 52 году до н.э. По количеству стрелочек можно понять, что это была самая активная кампания Цезаря за всю войну
Галлы, похоже, не ожидали такой прыти от римлянина, уверенные, что тот надолго застрянет на юге. Хотя они могли поднять гораздо большую, чем у Цезаря армию, управление ею, и особенно логистика, оставляли желать лучшего. В условиях зимнего периода именно логистика могла выиграть войну, и римляне тут имели неоспоримое преимущество. Не сумев предотвратить консолидацию их сил, Верцингеторикс, тем не менее, сумел отколоть от союза с ними эдуев. Это не давало ему решительного преимущества, но сильно затрудняло снабжение римлян припасами, а использование тактики выжженной земли позволило еще сильнее ограничить Цезаря. Фактически, успех кампании зависел от того, сможет ли римский полководец взять города с большими запасами еды или нет. Голод, а не грубая сила, должны были стать самым сильным оружием галлов в этой битве. Для римлян галлы были кем-то типа орков, и от них могли ожидать чего угодно, но не такой продуманной стратегии. Верцингеторикс же оказался хитрым и умным варбоссом, отлично осозновавшим сильные и слабые стороны армии противника и своей.
Однако галл не учел одно качество, о котором многие забывают - римское осадное мастерство. В кампании против белгов одного только вида осадных башен римлян иногда было достаточно, чтобы сдавались целые города. В этот раз галлы сражались куда более отчаянно, надеясь на помощь войск Верцингеторикса, однако это не спасало: когда римляне подводили свои насыпи к стенам и по ним начинали двигаться осадные башни, судьба города обычно была предрешена. Кенаб и Новиодун, взятые в первые два месяца этой кампании, дали армии Цезаря достаточно припасов для ведения войны. А неудача при Герговии не стала для Цезаря катастрофой, так как уже отступая, он одержал серьезную победу над галльской конницей.
Цезарь хотел как можно быстрее закончить кампанию, так как гоняться друг за другом галлы и римляне могли очень долго и без всякого смысла. Поэтому его целью было разгромить Верцингеторикса с его основной армией, лишив тем самым восстание своего центра. Вождь галлов понимал чего добивается Цезарь и, когда возможности к маневрированию армией были исчерпаны, решил сделать рискованную ставку: дать осадить себя в городе Алезия, отправив перед этим отряды поднимать войска племен, чтобы ударить Цезарю в спину. Оба военачальника отлично понимали, что идут ва-банк. Если Цезарь даст себя поймать между молотом и наковальней двух армий галлов, то по числу потерь это будет второй Араузион или Канны, а Рим получит на северной границе огромную орду варваров, жаждущих мести. Однако галлы опять недооценили военное искусство римлян.
Цезарь, понимая, что сбор армии у противника займет не меньше месяца, мог позволить себе разделить силы: часть солдат строили и охраняли осадный вал длинной в 16 км; другая - циркумволационный вал, защищающий от деблокады, рвы с кольями, укрепленные лагеря и крепости между двумя валами; третья - занялась фуражировкой в расчете на не более 30 дней, сверх имеющихся запасов.
Реконструкция фортификации римлян у Алезии
Цезарь верно оценивал перспективы сражения - галлы не смогут долго удерживать большую армию в поле, с учетом того, что римские фуражиры обчистили местность, а их логистика была крайне слабой. Запертая в городе армия Верцингеторикса также не имела с собой большого количества припасов. Так что достаточно было просто продержаться неделю после прибытия второй армии галлов и война скорее всего будет выиграна.
Столь масштабные строительные работы вызывают подчас и у современников недоверие, однако еще в 19 веке по приказу Наполеона III археологи нашли место проведения битвы и с удивлением обнаружили, что описанные Цезарем в “Записках” осадные сооружения действительно имели место. Битва при Алезии стала не только пиком Галльской войны, но и одним из эталонных примеров того, почему именно римский солдат завоевал Средиземноморье. Римлянам не нужен был стройбат - ведь их легионы сами были стройбатом.
Цезарь в “Записках” насчитал в рядах деблокирующей армии 300 тысяч воинов, что современными историками ставится под сомнение и они урезают осетра в 2-3 раза. Однако даже с учетом этого, по самым оптимистичным подсчетам галлы превосходили в численности римлян в 2 раза, а по пессимистичным - в 5. Сражение, как и ожидал Цезарь, продлилось всего 3 дня. Это были очень насыщенные дни: галлы атаковали и с фронта, и с тыла.
На пике битвы они даже сумеют прорваться в пространство между валами, однако были отброшены совместными действиями Лабиена и Цезаря, приведших подкрепления с других оборонительных участков. На четвертый день, потеряв огромное число бойцов и не добившись ничего, галлы запросили капитуляцию. Общегалльское восстание провалилось. Верцингеторикс сдался Цезарю и был закован в кандалы для проведения в триумфе.
Сдача Верцингеторикса Цезарю
Цезарь, понимая, что устрашение сейчас будет неэффективно, проявил мягкость к проигравшим и устроил показательную порку лишь отдельным наиболее отличившимся в мятеже общинам и лидерам. Многие были прощены или отделались минимальными потерями. Даже эдуи, предавшие римлян после десятилетий союзнических отношений, получили прощение. Тем не менее, нового восстания не случится. Галлия была обескровлена. По римским же сведениями, общие потери галлов за 10 лет войны составили более миллиона человек, то есть погиб каждый пятый житель этой территории.
Галлия была, наконец, точно замирена и усмирена, на следующее десятилетие это будет тихий и спокойный регион, постепенно интегрируемый в Республику. Хотя римляне ещё будут добивать отдельных упертых до 50 года до н.э., всё же война завершилась именно Алезией. После новостей об этой битве сенат, несмотря на противодействие оптиматов, объявил неслыханные 20 дней молебствий за Цезаря. Если, отправляясь в Галлию, Цезарь был значим только тем, что он был союзником Красса и Помпея, то теперь его слава блистала ничуть не меньше, чем у завоевателя востока. Риск себя оправдал, и теперь Гай Юлий намеревался закрепить успех, получив второе консульство. Ровно через десять лет после первого - все, как и положено по закону Суллы. Но к этому моменту ситуация в Риме изменится настолько, что это будет попросту невозможно.
Продолжение следует...
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Папа Иоанн XIV (лат. Ioannes XIV, в миру Пьетро Канепанова итал. Pietro Canepanova или Петр Канепановий, лат. Petrus Canepanovius; ; умер 20 августа 984 года) — римский папа с декабря 983 года по август 984 года. Его понтификат был кратким и происходил в условиях сложной политической борьбы за влияние в Риме между императором Священной Римской империи Оттоном II и местной римской аристократией, в частности, родом Кресцентиев. Иоанн XIV стал жертвой этой борьбы, завершившейся его низложением и трагической смертью. Его биография, хотя и недостаточно документирована из-за скудости источников, отражает хаотичное состояние папства в X веке, в период так называемой «порнократии» и последующего вмешательства германских императоров.
Происхождение и ранние годы
Пьетро Канепанова родился в Павии, важном городе Северной Италии, входившем в состав Королевства Италия, подчинённого Священной Римской империи. Точная дата его рождения неизвестна, но, вероятно, он родился в первой половине X века. Павия в то время была политическим и культурным центром, резиденцией итальянских королей, что указывает на возможное происхождение Пьетро из знатной или влиятельной семьи, хотя точных данных о его родителях или социальном статусе нет.
До избрания папой Пьетро был епископом Павии, что свидетельствует о его значительном положении в церковной иерархии. Его карьера, вероятно, была связана с поддержкой императора Оттона II, который активно вмешивался в дела церкви, стремясь укрепить свою власть в Италии и Риме. Оттон II назначил Пьетро архиканцлером Италии (эта должность включала управление документооборотом и координацию между императорской администрацией и местными властями), что подчёркивает его административные способности и близость к имперской администрации. Именно эта связь с Оттоном, скорее всего, привела к его избранию на папский престол.
О епископате Пьетро в Павии, длившемся с 971 по 983 год, известно немного, за исключением того, что он добился многочисленных привилегий для своей кафедры и что он пытался заботиться о некоторых монастырях в епархии, но поставил их в прямую зависимость от папства, что привело к конфликту с последним. В остальном, из-за постоянных путешествий, у Петра, вероятно, не было времени посвятить себя настоящей пастырской деятельности .
Избрание папой
Когда Папа Бенедикт VII умер 10 июля 983 года, Оттон II пожелал возвести на папский трон Майоля Клюнийского , известного бургундского аббата, но Майоль отказался от этой чести. Считая своим истинным призванием руководство Клюнийским аббатством. В качестве второго варианта император выбрал Канепанову, который к тому времени служил архиканцлером Оттона в Италии. Предположительно назначение состоялось в ноябре, но первые акты его понтификата регистрируются, начиная со следующего месяца.
Поскольку его первоначальное имя было Пьетро, Канепанова решил изменить его в знак смирения, чтобы избежать ассоциации с самим Святым Петром . После Иоанна II (Меркурия), Иоанна III (Каталино) и Иоанна XII (Октавиана) он стал четвёртым папой, сменившим своё имя. Выбор имени «Иоанн» был символичным, так как это имя ассоциировалось с несколькими влиятельными папами прошлого, хотя Пьетро, вероятно, не имел возможности активно развивать эту традицию из-за короткого понтификата. Его избрание прошло без значительных протестов, так как присутствие Оттона II в Риме подавляло сопротивление.
Оттон II в это время находился в Риме. Он стремился укрепить контроль над папством, чтобы использовать его как инструмент для стабилизации своей власти в Италии. Иоанн XIV стал своего рода «имперским кандидатом», что вызвало недовольство местной римской аристократии, особенно могущественного рода Кресцентиев, которые доминировали в Риме в X веке.
Понтификат Иоанна XIV длился всего около восьми месяцев (декабрь 983 – август 984) и был отмечен политической нестабильностью. Папа, вероятно, выполнял административные функции, поддерживая политику императора, но о конкретных реформах или церковных инициативах Иоанна XIV сведений практически нет. Его роль была скорее символической, укрепляя легитимность имперской власти в Риме. Во время своего понтификата Папа Иоанн XIV назначил только одного кардинала: Джованни, назначенного кардиналом- епископом Сабины. Местная римская знать, особенно семья Кресцентиев, видела в Иоанне XIV марионетку Оттона II, что вызывало их недовольство. Кресцентии, возглавляемые Кресцентием I Старшим, стремились вернуть контроль над папским престолом, который они ранее удерживали через своих ставленников. Их влияние усиливалось в отсутствие императора, что стало ключевым фактором в судьбе Иоанна XIV.
К несчастью, вскоре после интронизации Иоанна император Оттон II заболел малярией и умер 7 декабря 983 года в возрасте 28 лет. Его вдова, императрица Феофано , немедленно покинула Рим и отправилась в Германию, чтобы защитить интересы своего малолетнего сына Оттона III, оставив Иоанна изолированным в городе и без союзников.
Низложение и смерть
Смерть Оттона II развязала руки римской аристократии, и Кресцентии немедленно начали действовать. Весной 984 года из Константинополя в Рим вернулся Франконе ди Ферруччо, который ранее (в 974 году) уже ненадолго захватывал власть, убив своего предшественника, папу Бенедикта VI, и правил как Бонифаций VII. Его поддерживал византийский император Василий II Болгарабойца, враждебно настроенный по отношению к Германской империи из-за её экспансионистской политики на юге Италии.
Бонифаций VII был восстановлен в должности понтифика своими сторонниками, а в апреле на синоде, созванном антипапой, Иоанн был низложен и заключен в замок Святого Ангела, где умер спустя четыре месяца, 20 августа 984 года. Обстоятельства его смерти остаются неясными, но источники указывают на насильственный характер его кончины, что было типично для политических расправ того времени. Возможно, он был отравлен или уморён голодом.
Понтификат Иоанна XIV стал одним из эпизодов в борьбе за контроль над папским престолом между германскими императорами и римской знатью. Его избрание и низложение демонстрируют слабость папской власти в X веке, когда папы часто становились пешками в руках светских правителей или аристократических кланов.
Иоанн XIV не оставил значительного следа в церковной истории из-за краткости своего правления и отсутствия крупных реформ. После его смерти Бонифаций VII (считается антипапой) правил недолго, так как в следующем (985) году был убит, а папский престол занял Иоанн XV, также под давлением Кресцентиев.
