ganpresents

"Русский хоррор" - однотипные страшилки про маленьких мальчиков и баб мань. Не про жуть сверхъестественного, а про то, как жарят котлеты и как ими вкусно пахнет на кухне. Самое ужасное там - описания и метафоры, вроде запаха арбуза, который можно потрогать руками. Стилизации - ноль, атмосферы - почти всегда столько же. Матюхин, Кабир, Парфёнов, Подольский... кто эти люди? Что они делают для жанра? Нафига, а главное, зачем?

"Русская фантастика" - бессмысленная и беспощадная в основном.

"Русский сериал" - "мыльные оперы", снятые без какой-либо души и мастерства и порождающие огромное количество "звёзд" на час.

"Русский рэп" - говоря о котором, и язык не поднимается сказать что-нибудь в защиту некоей супер-ритмики, музыкальности или умения попадать в ноты, потому что их нет...

И так далее.

Повторюсь, вызывает недоумение такой подход к искусству. Да и искусство ли это? Очень сильно сомневаюсь. На вкус и цвет, конечно, фломастеры сильно отличаются, но нельзя же всегда выезжать только на этой затёртой максиме, не думая ни о чём другом - например, о том, что было раньше и будет после.

Мнение автора может не совпадать.

Я ещё довольно долго пребывал в неподвижности, отыскивая взглядом сбежавших, наверняка ощутивших или увидевших моё присутствие зверьков, но они даже не подумали вернуться. А если и подумали, я никогда об этом не узнал.

Вторично взяв себя в руки, правда, уже по другому поводу, я поспешно закидал Руди землёй, выровнял могильный холмик, посадил захваченный с собою нарцисс и минуту-две провёл в молчании. После же я сорвался с места и бросился домой: мне не терпелось поделиться неожиданным, фантастическим открытием с родными. Впрочем, по дороге я догадался, какую реакцию вызовет мой рассказ, и решил не выставлять себя сумасшедшим. Либо, скажем, перегревшимся на солнце, что тоже плохо, учитывая беспокойство, которое непременно вызовет мой рассказ у отца и особенно у матери. Лечиться от несуществующих болезней мне вовсе не хотелось.

Второй раз я натолкнулся на тех ёжиков абсолютно случайно. Тем же летом я гулял под руку с Кристин; мы проходили мимо могилки Руди, и я попросил разрешения сходить проверить, всё ли там в порядке. Может быть, придётся привести место в порядок, заменить увядший цветок и так далее. Кристин до смерти боялась гибели – вот ведь каламбур, прямо шутка жизни, - и она категорично заявила, что не пойдёт со мной. Оно и к лучшему, ведь я смог остаться с тем, что готовила мне судьба, один на один. Да и Кристин ещё, не дай бог, если бы стала свидетельницей происходившего, испытала бы настоящий ужас, который, безусловно, очень опасен при её фобиях. Принялась бы пересказывать увиденное знакомым, а мне того совсем не хотелось.

Как бы то ни было, они стояли там. Ежи. Многой ежей. Пятнадцать или двадцать, большие и маленькие, самцы и самки, дети, родители и старики, если так можно сказать о ежах. Седые, тёмно- и светло-серые. Ёжики – это, возможно, самые умилительные создания во вселенной, однако тут они выглядели совершенно иным образом. Картина, каковую я узрел, повергла меня в священный трепет и безотчётный страх, а кроме прочего, разбередила мои любопытство и тягу к познаниям.

Ни разу в жизни – ни до, ни после – я не встречал ничего похожего. Вставшие на задние лапки ёжики обступили могильный холмик Руди и, раскачиваясь в такт некоему магическому ритму, выводили тоненькими голосками странную протяжную мелодию из трёх-четырёх нот. Колебательные движения были плавными, а мелодика такой жуткой и зачаровывающей одновременно – и абсолютно невоспроизводимой, - что я засмотрелся и потерял счёт времени.
Я не боялся, что ежи заметят меня и убегут, как в прошлый раз, - я вообще ни о чём не думал.

Пропала способность соображать и анализировать. Я стоял и тупо смотрел на проводящих какую-то сказочно-мистическую мессу потешных существ в иголках с маленькими толстенькими лапками.
В одну секунду всё внезапно прекратилось, кто-то из ежей махнул лапкой – клянусь, махнул! – и сборище мохнатых-игольчатых фигурок быстро, в бессистемном порядке разбежалось по кустам. Ничто не напоминало о меньше минуты назад здесь происходившем.

Я опомнился, лишь когда услышал голос обеспокоенной Кристин. Я рванулся к ней, извинился, неловко приобнял – был ещё неопытен в этих делах – и проговорил нелепую отмазку. По-моему, она мне не поверила, но и настаивать на том, чтобы я рассказал правду, не стала, за что ей огромное спасибо. Мы пошли гулять дальше, а потом разошлись по домам. Если судить по поведению Кристин, она не заметила никакой странности в моём поведении либо же предпочла не обращать внимания на пугавшие, вероятно, её вещи. Мы провстречались целое лето, пока не расстались – просто потому, что я уже не ездил за город.

Но история с ежами на этом не закончилась. Мне довелось ещё раз встретиться с ними, вот при каких обстоятельствах.

Мы с родителями пошли по грибы, и я достаточно отдалился от них, забрёл в чащу, где не то что грибов – даже света нет. Всё происходило не поблизости от могилы Руди, но довольно недалеко.

Тут-то мне и явились они. Явились, иначе не скажешь. Они шествовали, длинной плотной колонной, шагали, да-да, вертикально, по густой траве, приминая её. На этот раз не было ни песнопений, ни загадочных пританцовываний. Они просто шли, шли, будто надгробная процессия, что ещё больше усугублялось следующим: они несли на руках полуразложившееся тельце Руди! Вернее, не на самих руках, а на подобии картонки.

Первым порывом было остановить их, вернуть Руди и положить туда, где ему надлежало находиться, - в сырой земле. Второй мыслью стало добежать до родителей и рассказать им всё, попросить о помощи. Но ни того, ни другого мне осуществить не удалось. Покуда я рассуждал, процессия спустилась под холмик и исчезла с глаз долой.

Ха, надо отдать мне должное, я быстро пришёл в себя и бросился следом за марширующими фигурками игольчатых. Но нет: в низине, где они скрылись, не нашлось ни одного ежа. Ни его, ни мёртвого хомяка. Совершеннейшим образом никого, если не считать меня да задувшего ни с того ни с сего ветра. Я замер, ошарашенный, не знающий, что делать дальше и как отнестись к произошедшему.

Тогда, будто бы мне в помощь, донеслись голоса родителей. Они окликали меня, как иногда случалось, если мы видели, что чересчур отдалялись друг от друга. Я услышал беспокойство, сквозившее в голосе отца и матери, и поспешил на зов. Откликнувшись, я стал искать маму, а когда нашёл, сказал, что излишне увлёкся так называемой поисковой операцией, что вообще-то соответствовало истине. Мать, догадывалась она об истинной причине или нет, видимо, приняла решение не допытываться до меня: ничего со мной не стряслось, вот и хорошо, а если у взрослого мальчика какие-то свои дела, бог с ним, я ему доверяю. Так, наверное, она подумала. Мне остаётся лишь догадываться.

Это же касается и финала истории. Хотя… финала ли? Судите сами.

Мы стояли возле дома, уже собираясь сесть в машину и вернуться в город. Отец отправился закрывать дом, мама убирала в сарай садовые принадлежности и запирала его, а я, закончив погрузку взятых с дачи вещей, поглядывал на лес и небо да беззаботно насвистывал.

Вмиг всё переменилось, когда я заметил вынырнувшую из кустов рядом с лесом крохотную забавную фигурку. Нас разделяло большое расстояние, и возможно, мне только почудилось, что справедливо и для всей рассказанной истории. Однако, спроси вы меня, я бы побился об заклад, что ёжик, высунувшийся из лесной чащи, поднял ручку-лапку и выставил в сторону верхний пальчик. Примерно так, как мы показываем знак «классно!», оттопыривая большой палец у кулака.

Простояв секунд пять, ёжик резво нырнул обратно и мигом пропал из моей жизни. А потом вернулись родители, мы сели в машину и поехали.

Я всю дорогу и несколько часов по приезде просидел с задумчивым выражением лица, но опять ни мать, ни отец не задали мне ни одного вопроса. Что с меня взять, подросток.


На том бы мой рассказ и закончился, если бы не одно «но». Прежде чем написать много своих рассказов и романов и, таким образом, стать профессиональным писателем, я создал этот текст. Но вытащил его из загашника совсем недавно. Не знаю, верите вы мне или нет, только этот короткий рассказик был вдохновлён коротенькой же записочкой, найденной под дверью.
Я возвращался после школы, когда увидел что-то небольшое и белое, выглядывающее из-под двери в квартиру. Достав листок и раскрыв его, я оторопел, ибо прочитанное нисколько не вязалось с моими представлениями о реальности и правдоподобности.

«Спасибо», - было выведено там тонкими, ломаными, вовсе не аккуратными буквами. Словно бы писал детсадовский ребёнок. Вот только вместо подписи – отпечаток ежиной лапы, сделанный при помощи чего-то, напоминающего старинные чернила для ручек.

И нарисованный этой же краской и этой же «лапкой» оккультный символ в самому низу листа.

Защитники пирамиды, новые и, кажется уже, бесчисленные по счёту из общего количества, двигались на него, кто ползком, кто бегом, а кто на крыльях. Гаррет даже не пытался подсчитать, сколько их и какого они вида, поскольку там были все: и роботы, и зомби, и твари, и демоны, и люди, и совершенно непонятные гибриды-мутанты, родившиеся, следует полагать, после очередной мировой, ядерной войны. К несчастью, Гаррет упустил момент, когда их выстрелы и бомбы врезались в его биополе, и оно отключилось.

«Сломано», - с ужасом, но без отчаяния подумал Гаррет.

Тогда он принял решение сколь смелое, столь и оригинальное. Запустив джет-пак, взлетел над толпой, в кровавые красные небеса, и, чудом, наверное, увернувшись от летевших в него снарядов, оказался над центром гомонящего войска. Затем Гаррет сбросил всё собственное многочисленное снаряжение, все мины, бомбы, заряды – весь арсенал, сбросил его прямиком в сердце защищавших пирамиду-крепость. Масса взрывов различных цветов, когда орудия смерти уничтожали жителей Планеты Смерти. Когда-то это было вызвано столкновением боеприпасов и оружия с телами врагов, когда-то – с их лучами, пущенными из пушек в надежде отсрочить скорую погибель или совсем избежать её. Не получилось, и трупы – обломки – очередных неудачливых защитников-нападающих, так называемых врагов Гаррета Уинли Видера, усеяли выжженную землю.

До пирамиды оставался километр.

Не успел Гаррет прийти в себя, как чья-то не великанская даже – богоподобная рука едва не смахнула его с листа реальности. Гаррет увернулся, ловко, как только он умел, руководя джет-паком, и нашёл с помощью головидения явившегося противника. То был робот колоссальных размеров и пропорций, настоящий робобог, если пользоваться устаревшими терминами. Для Гаррета же единственными важными терминами, спустя полёт через полгалактики, высадку на Планету Смерти и пройденные, прорванные десять километров убийств и гибели, остались лишь понятия «враг» и «друг». Друзей у Видера не было, поэтому несложно определить, к какому виду относился робот-бог. На миг захолонуло сердце, стоило представить, что с ним может сделать гигантское создание, наверняка, из прочнейших сплавов; впрочем, бояться времени не было. Гаррет стал усиленно думать, что предпринять в этой ситуации, выглядевшей опаснее прочих, и тут ответ сам пришёл в голову. Через секунду после его удачной попытки увернуться от размахивающих миллионотонных рук робот вознамерился сжечь Гаррета Уинли выстрелом из плазмоглаз – плазмоглаз величиной с облако, почти с планету. Но Гаррет уже отстёгивал джет-пак и активировал автопарашют. Вот устройство для полёта, разогнавшись, влетает в глаз «богоробота» и, очутившись внутри, взрывается от удара. Взрыв получается несильный, но он добирается до мозговых центров робота и коротит их. Последовательность деактиваций и разрушений, и робот, чьи безжизненные глаза становятся ещё более мёртвыми, падает наземь, вызывая на другой стороне планеты землетрясения и извержения вулканов. Словно бы целая Планета Смерти приподнимается, чтобы тотчас опуститься, в страшнейшем финале агонии – или в желаемом завершении страстнейшего танца любви.

До пирамиды оставалось полкилометра.

Падая, бог-робот, как его называл про себя Гаррет – что, однако, уж и не важно, - задел краешком мизинца автопарашют, разорвав его прочнейший материал. В итоге, последние метры до земли Гаррету пришлось одолевать в свободном падении. Удар о твёрдую, точно булыжник, почву! И Видер мычит сквозь зубы, понимая, что сломал ноги. Автодоктор немедля сориентировался и принялся за работу (для того его и создавали). Он залечил раны и срастил раздробленные кости, но оказал недостаточную помощь; достаточной в нынешних обстоятельствах и не предвиделось: слишком силён был удар о землю. И тогда бравый воин-искатель, сжав зубы почти до боли, принял единственное возможное решение: пополз.

До пирамиды оставалось двести метров.

Он полз и полз, отрицая боль, не обращая внимания на появление возможных врагов, новых и таких знакомых и долгожданных, учитывая радость, с которой его встретила Планета Смерти, и томительное ожидание приключений, когда он, Гаррет, ещё только работал звёздным перевозчиком и мечтал о многочисленных опасностях. А потом узнал, что на одной далёкой-предалёкой планете со звучным и говорящим именем Планета Смерти находится, стоит, возвышается Пирамида. С её вершины можно взглянуть на мир и увидеть его в других цвете и качестве, не обычных, а настоящих. И Гаррет, не потрудившись уволиться с работы, просто «дезертировал» из очередного рейса на быстролётном судне, взяв курс на мечту, случайно почерпанную у бесчисленного грузчика на бесчисленном складе несчитаемого порта. Военные обучение и практика, и прекрасно выученные уроки нападения и защиты, и сплошь отличные оценки по армейским предметам, надо сказать, весьма пригодились в недалёком будущем.

До пирамиды оставалось пятьдесят метров.

Силы оставляли его; боль, напротив, заполняла не просто всё тело, а ещё и окружающее пространство. Но он полз, полз дальше.

До пирамиды оставалось двадцать метров.

До пирамиды оставалось десять метров…

До пирамиды оставалось…

…До пирамиды…

…оставалось………………………………………………………………………………………

…Он уронил голову не на землю, нет, но на самый краешек вожделенной цели. На нижайшую часть четырёхгранного, подпирающего небеса и отдающего приказы тучам стародавнего, древнее жизни, строения.

И Пирамида, похоже, приняла его подношение – его смелость и щедрость.

Случайно отметив движение где-то там, вверху, очень высоко, выше того места, откуда сверзился, Гаррет попытался приглядеться. Да, то была птица. Такая, которую не встретишь не то что в жизни – на страницах учебников, коллекционных путеводителей, в сетевых архивах или где-либо в ином общедоступном хранителе информации. А то парила действительно необыкновенная птица, и Гаррет понял это сразу; подтвердилась же догадка немедленно, едва Птице стоило низринуться и схватить его когтями. Когтями на крыльях; чёрными когтями на чёрных, как смоль, как вся она, Птица, крыльях. Ножи с острыми шпилеподобными лезвиями вонзились в него, вызвав страх, боль, и слёзы, и радость, и его неудержимо повлекло, понесло наверх.

Они зависли над Пирамидой. До неё оставалось около десяти метров по вертикали.

А после Птица отпустила его, и он полетел вниз… вниз, вниз… внизвнизвниз… И врезался в безразличный и странных цветов камень! Двигаться больше было некуда, да и у него не сохранилось сил и резервов. Он всего лишь лежал неподвижно.

Лежал и смотрел.

И видел её, настоящую реальность – отсюда и дальше, и везде, и повсюду, на всех планетах, включая Планету Смерти и Ерту (Землю), в каждой галактике и любой вселенной, мире, вероятности.

Он улыбался; он добился своего!

Слеза скатилась по щеке, удивительная, нежданная слеза скатилась по небритой щеке и упала на камень центра Пирамиды, Её вершины, алтаря.  Гаррету Уинли Видеру уже ничего не стоило нажать на последнюю кнопку. Вернее, он ничего и не делал – тело само, очутившись там, куда и должно было попасть по программе настоящих богов, не роботов, не зверей-киборгов и не чудо-птиц, это оно, тело, отреагировало на зашитую внутрь сердца волю.

Сильнейший взрыв прозвучал и распахнулся на вершине Всевидящего Ока, дав начало чему-то качественно, совершенно новому. И поглотил таинственную и волшебную, мистическую, смертельно опасную пирамиду.

Ну а к тому моменту Гаррет Видер уже находился в ином мироздании.

Послышался резкий крик, разрывающий, разрушающий небеса – Птица Планеты Смерти возвещала о следующей победе. Об окончательно победе, что пришлось так долго ждать.

О победном конце, дающем начало пока не рассказанной истории из нескончаемого их количества…

Далеко в небе ждали звезды, пока дойдет до них крик Птицы Смерти,

чтобы увидеть последние, предсмертные мгновения расы Людей.

Харлан Джей Эллисон, «Птица Смерти»

Стало быть, именно это и заставило внешне невзрачного человека – низкорослого, лысоватого, с наметившимся пузиком – достать на «чёрном» рынке лучемёт, а после пустить в дело. Суд недолго совещался и пришёл к единогласному вердикту: психотическая гильотина без возможности обжалования. Помилование на Объединённой Земле в этом случае можно получить, лишь выбравшись самолично из места, где проходит психоказнь. Дважды за одно и то же, как известно, не судят. Вместе с тем учёные-разработчики с пеной у рта доказывали: ни один человек не в силах сбежать от подсознания, от предначертанного, от заложенной природой участи, к тому же насильно, искусственно внедрённой.

Выражаясь простыми словами, Никитского заперли в его самом худшем, самом страшном кошмаре. Бесконечно повторяющемся, замкнутом на себе. И прекратиться это должно было лишь при единственном условии: когда наказуемый умрёт «внутри» кошмара, убьёт свою личность, лишит себя жизни с помощью своего же сознания. Совершит суд над собой собственными руками. Наиболее философская и верная трактовка наказания за соответствующее преступление.

И вот Никитский, с лучемётом в руках, стоял посреди тёмного коридора, в очередной раз переживая кошмар, от которого не мог избавиться. По крайней мере, казалось, что всё это уже было: ощущение дежавю накатывало мрачными, чёрными, неостановимыми волнами. Один за другим приступы «уже виденного» и беспричинной паники обрушивались на него.

Самое ужасное для Никитского, что ни он, ни кто-либо после – если таковые, не дай бог, появятся – не мог знать, в какой именно кошмар угодил. Подсознание многогранно и глубоко, и страшнейшие вещи скрыты от людей туманной пеленой повседневности, в дальних закоулках «я». Психоказнь выявляла эти подёрнутые дымкой неузнаваемости моменты и «впрыскивала» прямо в реальность. Что-то ждало Никитского впереди – нечто столь ужасное, что разум отказывался рассказывать об этом.

И тем не менее, именно это предстояло пережить. А может, уже пережил: один раз… десять раз… тысячу раз, миллион… просто не знал о том. Забывал, возвращался обратно по временной оси, обнулялся. Подсознание – хитрая, опасливая, умная штука, главная цель которой – привести обладателя к нужной точке. К пункту назначения. Куда мог угодить человек вроде Никитского? Ну разумеется, только в беспросветные, алчущие его скорейшей и жесточайшей смерти угодья. Ведь то, что оказался приговорён к психотической гильотине, - само по себе активная работа подсознания.

И вот он стоял посреди коридора. Окружающее утопало во мраке. Лучемёт в руках дрожал; ладони вспотели. Никитский, не понимающий, где он и как давно здесь находится, поудобнее перехватил оружие, даже не пытаясь понять, зачем оно сейчас нужно. Всматривался и всматривался во мрак, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Бессмысленно: только бездонная, глухая чернота впереди.

Развернулся, посмотрел на то, что находилось за спиной. И здесь – та же всепоглощающая, всё скрывающая тьма. Порывисто вздохнул: раз, другой. Крепко сжал потными пальцами лучемёт – и двинулся вперёд.

Сердце гулко колотилось. В руках – тремор, ноги – ватные. Но шёл дальше, вознамерившись покинуть кошмар, сбежать. Если предлагалось идти в каком-то направлении, поступит умнее: развернётся и двинется в обратную сторону. Так и сделал.

Шаг за шагом в беспросветной тьме. Что по бокам? Что над ним? Что под ногами?.. Неизвестно. Однако вскоре, попривыкнув, перестал бояться невидимого. Руки больше не потели; сердце успокоилось. Ориентироваться уже проще, нет ощущения, что вот-вот упрёшься во что-нибудь или свалишься. Ещё шаг, ещё, ещё…

И тут нечто преградило путь. Стена? Но стены не бывают на ощупь такими, будто не материальны, а сотканы из воздуха. Бесплотная «стена», словно бы не обладавшая никакой температурой, надёжно перекрывала коридор.

Обозлённый, Никитский размахнулся и ударил лучемётом преграду. Оружие отскочило назад, точно от пружины. Предприняв несколько безуспешных попыток пробиться дальше, мужчина повернул назад.

Время вытворяло невероятные фокусы. Минула, почудилось, всего пара секунд, а он вдруг вышел к маячившему вдали прямоугольному проходу. Свет, пробивавшийся снаружи, придавал арке нереальный, мистический вид.

Никитский остановился на мгновение – а может, стоял на месте гораздо дольше, - рассматривая неясно откуда взявшийся портал. Потом шумно вздохнул, двинулся дальше.

По мере приближения к проходу Никитский замечал то, чего не способен был разглядеть и расслышать ранее. Клубы света, смешиваясь с клубами пыли, заторможенно, словно в замедленной съёмке, влетали внутрь тёмного коридора. Позади арки что-то мелькало. Слышались неясные звуки. Страх вернулся. Но Никитский продолжал двигаться, просто не мог остановиться.

Подходя всё ближе, различил отдельные мелодические отрывки, которые затем сложились в полноценную музыку. Не очень изобретательную и совсем несложную, но донельзя знакомую. Маячившее за порталом нечто начало обретать очертания и наконец превратилось в двигающиеся фигуры.

Появилось кое-что новое: свет – разноцветный, мигающий, перемещающийся. Никитский находился почти вплотную к проходу. Вот, приблизившись окончательно и устало облокотившись на косяк, смог, когда глаза привыкли к свету, разглядеть тех, кто двигался. Оказалось, люди. Освещаемые разноцветьем красок, самозабвенно танцевали они под грохочущую музыку – мужчины и женщины.

У Никитского перехватило дыхание: узнал это место! С того момента, как явился сюда в первый раз, окружающая обстановка прочно засела в сознании, занозой, щепкой, ржавым гвоздём. Ведь именно здесь всё началось! И, вероятно, как раз тут всё и должно закончиться…

Клуб «Весёлая голова», расположенный на десятом подземном уровне. Но как Никитскому удалось попасть сюда, минуя пост? Где он вообще находится? Мужчина не понимал.

Бешено заозирался в поисках ответа, однако нигде ни малейшей подсказки.

«Что я тут делаю?! Как очутился в этом месте?! – метались в голове мысли. – Клуба же больше нет! Нет!!..»

Сам об этом позаботился. Одной безмятежной ночью приобрёл за баснословную цену на «чёрном» рынке запрещённый лучемёт и десять обойм к нему – выложил почти все сбережения, - пришёл сюда и сделал так, чтобы клуба более не существовало. Почему выбрал именно «Голову»? Наверное, потому, что она находилась поблизости от его дома. Не было какой-то конкретной причины, за исключением одного факта: внутри собралось огромное количество ненавистных людей! Загадочна и сильна работа подсознания…

На входе Никитский расстрелял охранника. Потом убил тех, кто прибежал на шум. Переступил через распростёртые, обожжённые, окровавленные тела, вошёл в клуб – и опять начал пальбу. И свет померк, и музыка стихла, и все заметались, будто сумасшедшие, и крики боли и ужаса наполнили большое помещение. Он стоял посреди дверного проёма, перекрывая ударившимся в панику посетителям клуба путь к отступлению, и стрелял, стрелял, стрелял, сжигая тела, пробивая в них дыры, отрывая конечности… Кровь лилась рекой. Однако всего этого Никитский не замечал – был слишком поглощён ненавистью, а точнее, процессом, который она родила. Люди выбегали и выбегали на него, в тщетных попытках спастись. Молодые и зрелые, красивые и не очень… Плевать, какие они: ни для кого не делал исключения. Лучемёт, светясь красным, работал безостановочно, посылая яркие сгустки во все стороны. Люди падали… тела падали… одно за одним и одно на другое. Всё это точно бы продолжалось бесконечно…

И внезапно оборвалось, когда Никитский понял, что в живых не осталось никого, кроме него. Тогда поднял нагревшийся лучемёт и сбил потолочные украшения: те с грохотом обрушились на пол. Никитский взрезал красными лучами пол, стены… Взорвал музыкальную аппаратуру… Начался пожар. А Никитский всё не мог остановиться. Продолжал палить вокруг себя, превращая богато и красиво обставленный клуб в развалины, руины… Затем переключился на мёртвые тела, вымещая ненависть на них…

Когда почувствовал жар от приблизившегося огня, осознал, где он и что делает. Бросил лучемёт и помчался прочь, радостно, громко крича на бегу, хохоча. Позади что-то оглушительно взорвалось. Никого и ничего было уже не спасти…

За это его и осудили. Когда пришли полицейские, Никитский не отпирался: сдался в руки правосудия, всё рассказав. Знал законы мира, где живёт, рассчитывал на снисхождение. И в какой-то степени получил, что хотел, поскольку не застрелили на месте.

А теперь, судя по всему, случившемуся в «Весёлой голове» предстояло повториться. Ну что ж, отлично: он готов. Никитский перехватил покрепче лучемёт, прицелился в ближайшие танцующие фигуры…

Тут музыка смолкла – неожиданно, разом. Даже эхо не отозвалось. Будто звук обрубили на половине чем-то нематериальным и при этом нереально острым. Сверкающие огни застыли, замерли. Танцующие фигуры тоже. А потом повернулись к Никитскому, и тот задохнулся от ужаса, и они двинулись на него. Все, одновременно.

Никитский не мог пошевелиться от нахлынувшего страха; только и делал, что стоял и смотрел, стоял и смотрел. А они двигались к нему, шаркая, разевая рты. Обожжённые, с руками-культями, с обрубками-ногами, с дырами в теле. Кто-то шёл, другие ползли, иные перемещались подскакивая или переваливаясь. Подходили всё ближе и ближе, но Никитский ничего не в силах был поделать: прилип к полу, примёрз. Вроде бы дёргался из стороны в сторону… или нет… но, в любом случае, не удавалось сойти с места. Ледяной озноб прошёл по коже. Волосы на затылке встали дыбом.

«Я же вас убил! – заметалась в голове паническая мысль. – Вас больше нет! Вы мертвы! Я вас убил, убил, убил!..»

Гладкий корпус лучемёта переливался многоцветием огней, которое пытались пожрать наползающие тени. Смертоносная пушка задрожала в руках.

А они, тем временем были уже совсем рядом. Никитский видел слюну, капающую из раскрытых, беззубых ртов. Видел безглазые лица. Сломанные и вывороченные носы… И много чего ещё.

Силился нажать на гашетку лучемёта. Не получалось: руки, как и всё тело, не слушались. Никитский задрожал уже всем телом, захрипел. Жалкий, тихий стон родился в глотке и полез наружу. Но выбраться назревающему звуку было не суждено. Ничто предельно острое и нематериальное не уничтожало рождающуюся мольбу, а просто протянулась рука, за ней ещё одна, и пятая, и двадцатая… Они все тянули руки – жалкие, мерзкие, обожжённые, изуродованные конечности. И некоторые дотянулись. Втащили его внутрь помещения. Чьи-то сильные пальцы сомкнулись на горле Никитского: теперь уж не закричишь. Мысли путались. Мужчина почувствовал, что задыхается, однако по-прежнему, как ни старался, не мог двинуться с места. Паника сносила голову с плеч.

Доступ кислорода прекратился. Глаза закатились. Никитский не понял даже – просто ощутил, всем телом, всем сознанием, что теряет связь с реальностью, падает в забытье. А потом они – толпой, единым потоком – ринулись на застывшего, точно статуя, человека и добрались до него острыми, сломанными ногтями. И разорвали на части…

Никитский вынырнул из небытия. Сердце ещё колотилось, сходя с ума. Ещё чувствовал запредельные боль и ужас. Но теперь был жив.

Он стоял посреди непроглядно-чёрного коридора, сжимая в руках лучемёт. Куда вёл коридор, неизвестно. Никитский обернулся и увидел позади себя то же, что и впереди: абсолютное, иссиня-чёрное ничто.

Не желая идти вперёд – туда, куда направляли, - сперва осторожно, а потом более уверенно двинулся назад. И через некоторое время упёрся в непроходимую, но словно бы нематериальную стену. Никитский развернулся и пошёл обратно, пока вскоре – так почудилось – не увидел перед собой овеянный светом портал.

Подойдя к нему, всмотрелся перед собой и ошеломлённо узрел нечто нереальное. Подземный клуб «Весёлая голова». И – танцующие под громкую, ритмичную музыку люди. Повсюду сверкали разноцветные огни…

Картины прошлого обрушились на Никитского. Мгновенно вспомнил события, произошедшие в этом месте. Себя с лучемётом в руках. Людей, убитых им из этого оружия. Разрушения, пожар… Картины вертелись в мозгу, ввинчивались в разум…

Но вдруг всё мигом, моментально, прекратилось. Никитский вернулся в реальность или в некое её подобие. Танцующие обернулись к мужчине, и тот, словно истукан, застыл на месте. Исковерканные, изуродованные люди – даже не люди: тела – неспешно двинулись к нему. Он ничего не мог поделать, даже закричать. Лишь исступлённо изумлялся.

А когда умертвия подошли достаточно близко, их пальцы сомкнулись на его руках и втащили мужчину внутрь. Кто-то сдавил шею, душа, лишая кислорода. После чего пальцы с обломанными острыми ногтями разорвали Никитского на куски…

Сердце выпрыгивало из груди. Страх довлел над ним – нескончаемый, неизмеряемый, неописуемый.

Впереди и позади него, чёрный и бесконечный, продолжался коридор. Невидимый, но ощущаемый – всеми фибрами души…

Никитский не знал, сколько это продолжалось, - просто не мог знать. Каждый раз забывал, терял частичку себя, память. И всякий раз делал одно и то же: пытался сбежать, затем шёл к неизбежному, вспоминал прошлое и погибал от рук тех, кто погибли от рук его…

Чёрный коридор. Тупик в конце. Сияющий портал впереди. Музыка. Свет. Танцующие фигуры. Воспоминания. Тишина. И – смерть…

Однако даже подсознание не может вторить себе идеально. Вселенной вообще чужды повторы. Никто не способен воспроизводить одно и то же без вариаций. А каждое существо стремится жить…

Неимоверным усилием воли Никитский поднял лучемёт и попытался выстрелить. Один раз оружие отняли, а его самого растерзали. В другой – забили насмерть лучемётной пушкой, попутно отрывая от дрожащего в ужасе тела кровоточащие куски. В третий – выстрелил, но это не помогло. В пятый… десятый… сотый… бесконечный!..

Наконец Никитский, сходящий с ума от страха и боли, кружился на месте и палил во все стороны красными лучами. Срезая приближающимся умертвиям головы, руки, ноги… если те у истекающих кровью, покрытых волдырями фигур, конечно, были. Почти уложил их, почти вырвался…

После ещё раз…

…Бессчётное количество попыток понадобилось, чтобы повалить выстрелами из лучемёта всех напиравших, наседавших врагов. Людей… тех самых, кого так люто ненавидел. Или бывших людей – неважно… Перерубленная пополам, последняя фигура упала, обагряя пол кровью. И воцарилась тишина.

Никитский, не веря в победу, не в силах успокоиться, приглушить боль, стоял и озирался по сторонам. Никто не двигался к нему, никто не угрожал. Никитский глубоко вздохнул и рассмеялся. Расхохотался.

В этот момент что-то позади него с грохотом упало. Обернулся и увидел, что дверь в клуб закрыта. Дверь из металла. Рванулся туда, ударил преграду, попытался открыть. Затем – хотя бы поцарапать металлическую поверхность… Нет, бесполезно.

А после тьма, глубокая, безраздельная, обрушилась сверху. И всё исчезло. В полной темноте пальцы истово сжали лучемёт: как оплот реальности, намёк на то, что всё-таки победил, - и веру в лучший исход.

Никитский принял единственное решение, пришедшее в голову. Открыл рот, засунул дуло лучемёта в глотку. Поперхнулся, на глазах выступили слёзы. Нажал на сенсорную гашетку – и головы не стало…

Свет снова царил в мире.

Никитский огляделся и понял, что находится в полумраке камеры, в кресле, прикованный крепкими ремнями. Под потолком горела неяркая лампочка.

Кто-то подошёл, стал снимать путы. Кто-то… мужчина… живой человек!

Никитский улыбался: не мог не улыбаться. Ему удалось, он сбежал, победил психотическую гильотину! Доказал, что человек сильнее, важнее любых безжалостных придумок. Посрамил создателей психоказни!..

Мужчина освободил Никитского, и тот встал. Дверь в камеру открыта. Бывший пленник неровной походкой направился к выходу, и никто его не останавливал. Никто не кричал, не пытался удержать.

Солнце вновь светило в небе…

Выбравшись из точки уничтожения – возможно, единственный, кому посчастливилось сделать это, - Никитский отправился на бесплатном маршрутном такси домой.

Здания, авто, люди проносились перед глазами, не задерживаясь в памяти. Сердце выпрыгивало из груди от радости. Промелькнуло и тут же ушло за грань реальности высотное здание с «Весёлой головой» на минус десятом этаже…

Маршрутка приземлилась. Никитский выпрыгнул на улицу и почти бегом направился к дому, где жил.

Войдя в квартиру, долго оглядывался, всё никак не желая поверить в происходящее. Но реальность не исчезала, когда начинал сомневаться в ней. Никитский прошёл на кухню, включил электрический чайник, занялся готовкой. Чёрт, кажется, не ел целую вечность!

Не пытаясь сдерживать рвущиеся из сердца и души порывы, открыл окно, высунулся наружу и готов был уже объявить всему миру, что жив, счастлив и победил… когда нечто странное привлекло внимание. На улице совсем не было людей.

Крик застрял в горле. Никитский нервно, напряжённо вглядывался в окружающий мир, выглядевший слишком тёмным. Старался найти какие-нибудь характерные, мелкие отличия…

И нашёл их – когда с громким стуком стали по всему пустующему району, а может, и городу, закрываться окна и двери. Одно окно за другим, одна дверь за другой…

Никитский еле успел нырнуть обратно в квартиру, когда и его окно неожиданно затворилось, отсекая от мира снаружи. Мужчина упал на зад; было больно, но разве может одна боль сравниться с другой?..

Чувствуя неладное, Никитский оглянулся – и увидел их: искорёженных, искалеченных, сожжённых, покрытых кровью… кто-то без руки, другой без ноги, третий без носа, а вот – без глаз… Они все стояли тут – смотрели на него. Будто бы целый город собрался в квартире. Желающие взглянуть всё прибывали, прибывали… и не было им ни конца ни края.

Никитский открыл рот, чтобы закричать – но теперь звук даже не пытался вырваться на свет: мужчина онемел.

Да и света уже не было.

Впрочем, сначала с оглушительным стуком, грохотом закрылись все окна и двери в квартире, и только потом сверху опустилась и распространилась кругом непроглядная, непролазная, непобедимая тьма.

Почувствовал движение внутри первозданной ночи, а сам двинуться – не мог.

И вот тогда он закричал – истово, безумно, отчаянно…

Но всё лишь только начиналось.

Для интересующихся - ссылка на информацию о публикации романа "Принцип 8" (на его полноценную реализацию у меня ушло общим счётом более 15 лет) Мой роман "Принцип 8" от издательства "Перископ-Волга" может выйти в свет. Решение зависит от вас!

- Ковалёв, чего нос повесил? Место не нравится? Или компания?

Я вымученно улыбнулся.

- Напротив!

- Тогда что же? Не таи, обижусь ведь.

Шутки шутками, однако в её словах звучал глас истины.

Я попытался свести разговор на нет расплывчатыми фразами. С Женькой номер не прокатил: она индивид настойчивый и требовательный, несмотря на милое личико и ладную фигурку.

- Ковалёв, я всё чувствую. Говори, что стряслось. Работа, да?

Отвёл взор. Перемножил в голове два и два, вычисляя возможность уйти от ответа. Результат вышел не в мою пользу, и, вздохнув, я сжато, но информативно поведал Женьке о своих горестях.

Она покивала и замолчала, видимо, решая, что сказать.

- Ты подозреваешь Палыча? – наконец-таки произнесла.

Я сделал неопределённый жест.

- Всё указывает на то. А есть ещё варианты?

- Для чего ему шарик? И что это за шарик?

- Пёс его знает.

- Не хочешь спросить напрямую?

- У Палыча? Шутишь?

- Почти нет.

Снова повисла пауза. Затем Женька продолжила:

- Посуди сам: если Палыч завязан с иными силами, надолго не скроется. Кругом – сплошные полицейские, и умные многоопытные среди них тоже попадаются.

- Типа меня? – сыронизировал.

- Типа тебя, - серьёзно отвечала Женька. – И поручать дело, а потом его отзывать не в интересах Палыча, будь он «чужим».

- Такое ощущение, что поручал как раз он; отзывали же наверху.

- Вот наверху, с большей вероятностью, засели выкормыши.

- Зачем же я понадобился Палычу?

- Может, он чего-то от тебя хотел? Или просто доверяет и положился на удачу?

- В смысле? Что я пролью свет на важную загадку?

- Вспомни, Олег: рядом с обиталищем вампира нашёлся шарик. И в куче запредельных затерялся один. А другой – у таинственного Палыча.

- Что же это за шарики, мать их ети? Информационные копилки? Обереги? Источники связи?..

- Последнее – очень возможно. Ну, во всяком случае, почему нет?

- Ты серьёзно? Люди контактируют с потутиками, а те снабжают наших маячками?

- Маячками. Или средствами связи…

Эге, хорошенький поворот. Я аж про еду забыл.

- Предположим, - выстраиваю логическую цепочку, - что дочку того мента-шишки охраняли потусторонние и земляне, посредством шарика. Но вмешался вампир-одиночка, либо по незнанию, либо с голодухи расправившийся с девочкой, да и с пареньком заодно. Заводят дело, чтобы пустить пыль в глаза. А когда видят, что я подобрался чересчур близко, дело закрывают. При этом Палыч – наш. Он подставляется под удар, выводя на секрет талантливого служаку, меня. Не-наши в верхах подозревают неладное либо проникают в суть дела и дают отбой расследованию.

- Звучит логично.

- К сожалению…

Женька взяла мою ладонь в свою руку. Её ладошка была мягкая, тёплая и хрупкая. Не знай я, какой у девушки характер и где она работает, - записал бы в оранжерейные цветы.

- Что бы там ни было, Олег, пока ты, в лучшем случае, исполняешь роль помощника. Поэтому уж точно не стоит себя винить.

Ответил благодарной улыбкой.

- А теперь давай есть, тайный агент, - вновь перешла на шутливый тон Женька. – Я проголодалась.

Приказ о переводе меня в другой участок пришёл на следующий день.

Я сидел за столом, мысленно лавируя между имеющимися делами и глобальными догадками, что были связаны с прекращённым расследованием. Тут мне и сообщили потрясающую новость. И переводили не куда-нибудь – в глубокое Подмосковье. По сути, списывали со счетов. Ещё чуть-чуть, и стану утилем; от перекладывания бумажек на задворках области путь туда недолгий...

Посреди дня опять вызвал к себе Палыч.

- Гражданин полковник?

Начальник подвигал кистью вверх-вниз, говоря таким образом «садись-садись». Потом он, ни слова не произнося, подошёл к двери, запер её и вернулся на место. Устремив на меня проницательный взгляд, он будто просил успокоиться, посидеть и послушать. И действительно, первой его фразой было:

- Ты ведь не веришь во всю эту чепуху?

Я догадывался, о чём он. И не стал юлить:

- Есть кое-какие намётки… подозрения…

- Никогда в тебе не сомневался. Ты достойный работник и хороший человек.

- Таких любят увольнять или переводить в область?

- Приказ отдавал не я. Мы все – люди подневольные, и над каждым сидит более высокий чин. И, тем не менее, я верю в тебя. Не знаю почему; называй это провидением.

- Интуицией?

- По-вашему – да.

- По-нашему?

Дальше Палыч сделал совсем уж странную вещь: встал и задёрнул шторы.

- Однажды я пришёл в ЖЭК и полчаса ругался с тамошней работницей, жирной бабой с недовольным лицом, - ни с того ни с сего сказал полковник. – В результате – испорченное настроение и необходимость прийти ещё раз. А через несколько дней бабу поймали рядом с трупом молодой девушки. В «барышню» из ЖЭКа довольно давно вселился демон. Тварь подчинила себе не только тело, но и мозг. Полностью. Это тебе не милашки гремлины или же опасные, но понятные волколаки. Такая вот ирония судьбы…

Я не знал, как реагировать. В итоге, произнёс:

- Оборотень-работяга.

- Ты прав, - подхватил Палыч. – Их полно в городе и за его пределами. Оборотней в форме, одежде, погонах… Самые необычные имеют наглость всплывать в самых обыденных местах. Представь, что кто-нибудь, например, изобрёл доселе невиданную вещь, использовав для этого чужеродный, никому не знакомый материал.

Я сглотнул: мне вспомнились удивительные чёрные шарики, сферы непонятного назначения. Но промолчал. Тем не менее, кажется, понимал, к чему ведёт полковник.

Ответной фразы не последовало – Пал Палыч приложил руку груди, туда, где висел чёрный шарик. Несомненно, висел – я не мог ошибиться. Тело полковника мигнуло, точно изображение на экране визора, - и в секунду истончилось, отчасти даже искривилось. Глаза потемнели и провалились; начали отрастать клыки. Однако миг – и Палыч вновь выглядит как прежде.

- Тайны для одних – повседневная жизнь для других, - заметил он и побарабанил пальцами по столу. Затем встал, чтобы раздвинуть шторы. – Некоторые люди умеют хранить секреты и пользоваться ими, в чём и состоит наше существование. Где бы мы ни очутились, нужно уметь поступать правильно. И жить дальше.

Я знаю, что Женька не откажется от меня просто потому, что наши рабочие места будет разделять чуть большее расстояние.

Знаю, что могу доверять «Шёпоту», Палычу и ещё нескольким людям.

Знаю, что мне надо сохранять неподвижность, приготовившись в любой момент действовать.

И буду молчать так же часто, как и говорить сверх положенного.

Признаюсь: жажду нового мира.

Но... жаждет ли он меня?..

Не успев даже отдышаться, вскочил, выхватывая пистолет. Сейчас выбирать между ним и энергетиком не было времени, и я положился на чутьё. Шанс проверить наитие выпал тут же: здоровенный василиск, возможно, самый большой из всех, что мне встречались, издал дикий рёв. Пасть разинута, сверкая толстыми клыками с острейшими кончиками; капает на пол густая слюна.

Я не стал дожидаться – передвинул на пистолете рычажок в положение «Автоматическая стрельба» и выпустил в гладкую округлую голову все тридцать патронов. Снова раздался рык, на сей раз не угрожающий, а болезненный. Левый глаз твари разорвало. Из ран в голове потекла мутно-зелёная кровь. Широченная фигурища пошатнулась и завалилась набок. Мне показалось, что подо мной содрогнулся пол.

Отдыхал я недолго: секундой позже появился в поле зрение второй василиск. Этому удалось выстрелить. Но я уже прижимался к стене. Голубоватый поток энергии вырвался из центра зрачка чудища и ударил в голову опера, приходившего в себя после падения двери. Голова человека будто бы обросла коркой и застыла в неподвижности. Замерли глаза, подёрнувшись молочной плёнкой и уставившись в никуда. Тело, над которым потерял контроль мозг, рухнуло на пол. Стукнувшись об паркет, разлетелась на куски голова. Обнажённая рана на шее закровоточила. Мать твою! Первые потери.

Триумф василиска закончился быстро – оставшиеся на ногах оперативники, до которых дверь не долетела, расстреляли пришельца с грубой чёрно-фиолетовой кожей. Рёв, падение, предсмертные судороги. И этот готов.

- Как мы прошляпили проём! – вне себя заорал Жук и прибавил несколько крепких выражений.

Никто не знал как. Василиски прибыли со стороны лестничного пролёта, где, по уверениям того же Жука, проёмов не обнаружилось.

Ярик наконец справился с гневом и негодованием, просто – не та ситуация, чтобы исходить яростью. Надо быть начеку, либо с тобой случится то же, что с «потерявшим голову» парнем.

В карманах лежали запасные обоймы. Перезарядив оружие, я выглянул в коридор – вроде никого. Шагнул за порог; за мной последовали четверо злых мужиков с пистолетами наголо.

Увы, замыкающему не повезло, а я обернулся чересчур поздно. У входа в ванную вынырнула из ниоткуда саламандра. Башка чуть ли не упирается в потолок, капюшон разошёлся во всю ширь, лапы с изогнутыми когтями, и хвост метра полтора длиной. Она создала и выбросила из груди огненное облако, когда я, срывая голос, кричал: «Берегись!» Жертва не поняла, что произошло, - в мгновение ока волна пламени окутала мужика и испепелила, сохранив лишь кости да немного плоти.

Опять выстрелы, но зазря: пули взорвались в огне, не причинив двухметровой уродине вреда. Свободной рукой достал энергетик. Остерегая меня, прорычал Жук. Я отпрыгнул к лестничному пролёту и развернулся. Чтоб оно всё пропало! По лестнице на меня неслись угловатые горбатые фигурки бесов. За ними пристроились маленькие, да удаленькие мшисто-зелёные гремлины. Вдавив спусковой крючок энергетика, я послал в выводок мерзавцев бело-голубое разрушение. Партер, так сказать, полетел влево через периллы и покатился вниз по ступенькам, сшибая гремлинов. Устоявшие высоко подпрыгнули, дав фору артистам цирка. Смертельная «рука» энергии прошла под скукоженными тельцами, и гремлины приземлились мне на голову и грудь. Я здорово приложился спиной. Энергетик выскользнул из пальцев.

Матерясь на чём свет стоит и ещё сильнее, я отбивался от зелёных выродков, пускающих в ход лапки с треугольными ногтями и зубы-иголки. Почти над самым ухом раздалось три выстрела. Один за другим гремлины затихли, и я поспешил скинуть их неподвижные тельца. Мой спаситель, Жук, протянул руку, помогая подняться.

- Спасибо, - бросаю, озираясь по сторонам.

- Ты проставляешься. – Ярик себе шутить позволяет, ахах.

Опер из жуковской команды и долгожданное подкрепление добивали бесов, в подъезде и на улице. Крутопузые, ржаво-красные, с тонкими мокро-серыми крыльями, они валились ничком один за одним.

Я поискал глазами последнего выстоявшего из нашего отряда. Он нашёлся в квартире; держал перед собой энергетик и, не отпуская гашетки, ждал, когда волна, испускаемая оружием, одолеет огненную мощь саламандры. Однако сдаваться хвостатая нечисть не собиралась, и пламя, что она исторгала, оказалось на удивление сильным.

Подбежав, я встал рядом, вскинул руку и выстрелил из энергетика точно туда же, куда палил герой. Бело-синеватое свечение ударило в пламенеющий шар саламандры и, одолев сопротивление, откинуло «горячего» здоровяка в ванную. Второй выстрел, и грозного противника раскидало на рожки да ножки.

Парень, которому помогал, хлопнул меня по плечу. Я оттопырил большой палец: дескать, порядок, сочтёмся.

Сзади, напугав нас неожиданным возникновением, подошёл Ярик.

- Справились, кажись.

Я не разделял энтузиазма.

- Где слизистый?

- Чего? – переспросил тот.

- Слизистый где? Видишь следы? – Указал энергетиком на стену между туалетом и ванной. – И шерсть. – Ткнул дулом в клочья на полу.

Теперь и Жук призадумался.

- Детекторы молчат. – И он продемонстрировал мне похожее на квадратный пульт устройство с экраном и лампочками. Нули и спящие слева стрелки говорили сами за себя. – Плохие ребята не умеют прятать сущность.

Факт. Но – где же слизняк?

- Может, его застрелили наши? – решил поиграть в угадайку Жук.

- Хрен знает. Хорошо бы, если так.

Я вышел из подъезда, приветствовал ребят и задал им тот же вопрос, что минуту назад Ярику.

- Мы не в курсе.

«Очень, очень плохо», - подсказывала интуиция, наглая, самоуверенная, но крайне редко ошибающаяся.

И вроде бы чего зря паниковать? Из-за одного-то оттудашнего красавца. А чуйка не замолкала...

Я помолчал, поглазел налево-направо, обдумывая так ни к месту назревший вопрос. Разумеется, есть вариант, что шерстяной-слизистый прячется в проёме. Жаль, проёмов мы не нашли. Ну да ладно, ударяться в волнение раньше времени не след. Когда уходил, парни Жука звонили в квартиры, желая испросить разрешения войти и поискать порталы. И молодцы из подкрепления к ним побежали – вместе быстрее управятся.

Кто-то положил руку мне на плечо.

- А?

- Привет, Олежка, - прощебетала обладательница руки.

Женька.

- Привет. Приглашаю в «Прагу».

- Согласна. Ты как?

- Твоими молитвами. А вот двум пацанам не свезло.

Мы помолчали. Потом я рассказал Женьке о поисках слизняка.

- Есть мысли? – спрашиваю.

- Только те, что у тебя.

- Обидно. И плохо.

- Да не запаривайся: он, наверное, побоялся ввязываться в драку.

- Убежал? Не в духе потутиков.

- Встречаются чрезвычайно хитрые особи.

- Но они же совершенно явным образом брали силой.

- Брали, да не взяли. А тот почуял, к чему идёт, и смотался.

- Мне бы твою уверенность.

- Чуйка?

- Чуйка.

Женька погладила меня по руке.

- Не загоняйся, Ковалёв. На нашей работе преступно нервничать по каждому поводу.

- Рассказывай.

- Сходим в ресторан, развеемся...

- Ну да.

- Хотя прецедент странноватый, поддерживаю.

На улицу вышел опер из подкрепления. Все, кто был на свежем воздухе, подступили к нему.

- Ну? – спросил я, имея в виду найденные порталы.

- Ноль, - так же коротко ответствовал опер.

Я разочарованно цокнул. Встал у своей машины, закурил и пострелял глазами туда-сюда, отвлекаясь от назойливых мыслей. Взгляд наткнулся на маленький чёрный предмет под лапкой мёртвого беса. Присмотрелся – нет, не померещилось.

Убрав сигарету в угол рта, подошёл к красной тушке и пнул её. Из-под пухлой пятерни выкатился шарик, двойник того, что отдал мне бездомный. Наклонился, поднял, повертел перед глазами.

- Чего раскопал? – поинтересовалась Женька.

- Пока не знаю. Как выясню, отрапортую.

- Бок беспокоит?

- Да уж забыл про него.

- Молодцом. Кстати, насчёт «Праги» я серьёзно.

- Я тоже.

- Тогда в ближайший выходной, у дверей, в семь вечера.

- Пойдёт.

Мы попрощались.

Я засунул чёрный шарик в карман, к его точной копии. Сел в машину и тронулся с места. Здесь мне больше делать нечего, а спецзадание не ждёт... чтоб ему.

Темнело. Учитывая мои оперативные заслуги, разрешили ехать сразу домой. Доброе начальство, ну надо же, какие чудеса. А мне, собственно, отправиться-то больше было некуда.

Место напротив подъезда удивительным образом пустовало. Не люблю, когда так везёт, потому что потом может резко не повезти. Припарковавшись, я поднялся в квартиру.

Первым делом включил футбольный канал; достал пиво и чипсы. Приземлившись на стул, выложил перед собой на столе два чёрных шарика: с ниткой и без. Потягивая пивко и похрустывая жареной картошкой, погрузился в размышления, иногда, одним глазком, поглядывая на экран визора. Мячик гоняли Российское Содружество с возрождённой Югославией. Наши играли как обычно, поэтому я концентрировался в основном на загадочных находках.

От того, что пялился на кругляшки, ничего не менялось. Открытие, признаюсь честно, меня не поразило. Я уместил оба шарика на ладони, покатал. Чего в этих штуковинах особенного, если о них говорят шёпотом? Взрослые люди не станут таскать подобные вещички просто так. Ну, по крайней мере, допущение не вяжется с тем, что мне известно.

А второй шар, откуда он? Никто из наших сферической штуки не терял, не то бы спохватился.

Да и на амулет или талисман не похожи.

Два одинаковых чёрных шарика имели символическое значение для двух абсолютно разных персон? Пф, невероятно.

Больше всего крохотные сферы напоминали детские игрушки. Ага. Запредельные на паях с ПП открыли магазин для малышей. «Потусторонний детский мир». Да уж... Шутки шутками, а из-за вещичек предположительно кто-то гибнет, а кого-то, вероятно, убивают.

Я поворочал другими шариками, в голове, обдумывая возможность. Если предположить, что парня с девушкой кокнули, то становится кристально ясной заинтересованность верхов из ПП. Вешать на меня «глухаря» только из-за родства «шишки» с умершими? Теоретически – не исключено, но почему тогда Пал Палыч бегал от меня, как от огня жаркого? Передал дело «Шёпоту» и испарился.

Хм-м... Теперь насчёт шарика №2. Он же отыскался на месте битвы с пришлыми. И первый побывал на поле брани, в брошенном торговом комплексе, где я сражался с вампиром. Совпадение? Опять же, гипотетически – да. Однако снова гложут сомнения, тем более глобальные, что недавно куда-то подевался громадный слизняк. Следы эктоплазмы на предметах – его почерк, с помощью них образина помечает территорию. Призраки источают слизь только после смерти или при ранении. Привидений в том доме не наблюдалось, значит...

Значит, совпадений много, и они тонкие. Настолько, что мой внутренний мент остервенело бунтует.

Чтобы снять напряжение, глотнул пивка, заел картошкой.

Не хватает данных. Человеческий мозг как компьютер: анализирует информацию и выдаёт решение. Если же сведений недостаточно, выскакивают сообщения об ошибках.

Но есть куда двигаться. Туда я и двинусь, завтра. Пока же пиво, чипсы и футбол. И хотя россияне проигрывали югославам, это не взволновало: с моей работой учишься сравнению и адекватной оценке происходящего.

Я заворочался в кровати и открыл глаза. Прислушался, глуша остатки сна и вникая в то, что скрадывала ночь. В ней тоже кто-то ворочался.

Первый порыв – схватить пистолет. Нет, надо мыслить трезво: может, меня захватил прерванный сон; если не ошибаюсь, снилась жуткая чушь. Помимо прочего, пистолет с энергетиком – в кобурах на ремне, а ремень на стуле, где и моя одежда. Пока буду вставать, нежданный гость подкараулит и свернёт шею. Однако. Работа потустороннего полицейского не добавляет рассуждениям оптимизма. Нужно смотреть в будущее с верой и надеждой. Только где их взять, когда кругом черти в многообразных обличиях? Засела такая вот пакость в сантиметрах от тебя, высматривает, ждёт, и на за что не догадаешься, потому что вас разделяет незримый проём.

Короче, Олег, давай решай: идёшь или нет. Я прислушался внимательнее и определил, что возятся на кухне. Выбор отпал сам собой – я насколько мог бесшумно слез с кровати, прокрался к стулу и вытащил пистолет. Жалко тратить заряд энергетика на обычного домушника. Энергетики надёжны, но срок службы у них короткий: постоянное воздействие теплоты в убийственных объёмах разрушает оружие изнутри. Перестав функционировать, оно отправляется в мусор, тогда как на новый экземпляр должны ещё выделить средства, и немалые. А ответственные за деньги лица у нас, как и всюду, форменные жмоты.

Крадучись на цыпочках через холл, я прислушивался к инородным звукам. Сердце в груди не колотилось, дыхание не сбивалось – слава богу, в передрягах бывал не раз. Любопытно, что же судьба мне приготовила сейчас?

Шевеления на кухне сделались громче – и вдруг стихли. Совсем. Я замер у поворота, касаясь боком стены. Ни шороха. Беззвучно выдохнув, выпрыгнул из-за угла.

Большущий, покрытый жёсткой чёрной шерстью слизняк бесстрастно уставился на меня мутными круглыми глазами. З-зараза! Похоже, я нашёл-таки того, кого искал, - и должен быть рад, да?!

Я встал наизготовку. Секунда промедления, и слизень плюнет кислотой. Делают они это быстро и точно, и если не повезёт или не пальнёшь первым, считай, труп. Разъест снаружи и изнутри. Самих-то безногих-безруких очаровашек защищает концентрированная слизь, позволяющая удерживать в организме дьявольски жгучие кислоты. Ничего, двигаются выродки не быстрее улиток – пристрелю!

Палец лёг на спусковой крючок. Каждую секунду, каждый миг я отдавал себе отчёт в происходящем. Ночное время потекло, подобно желе, но не смутило меня. Отработанным способом ставил мысленные отметки, которые порой разделялись не секундами даже, а десятыми долями. Запомнив, куда стрелять и куда отклоняться, и что делать в случае, если «не повезёт», приготовился надавить пальцем на собачку.

«Годы службы и десятилетия футбола с бильярдом не пропали даром», - мелькнула ироничная мысль.

Конечно, не стоило сбрасывать со счетов вероятность, что слизняк сдвинется и я не убью его; больше того, не раню достаточно сильно. И придётся крутиться-вертеться, выискивая спасительные ситуации на чистой импровизации.

Все эти измышления сжались до предела и пронеслись в голове за считаные мгновения. Но – без пользы: слизень не атаковал. Он не произвёл вообще никаких действий – просто вдруг... его не стало. Он не нырнул в проём, нет, а наглым и необъяснимым образом дематериализовался. Да какого чёрта?! У меня на кухне нет проёмов. Нет! Я проверял, и не раз...

В замешательстве глядя на пустую кухню, я убрал палец со спускового крючка. Вдохнул, выдохнул. Не торопясь, сделал около дюжины осторожных шагов.

Свет уличных фонарей, неоновых вывесок и рекламных щитов окрашивал кухню пёстрым, помигивающим многоцветьем. Я глянул под ноги, не желая наступить в слизь, но уродец не пометил территории. Он не собирался захватывать квартиру и нападать на меня – у него была иная задача. К замешательству прибавилось полнейшее недоумение: с какой-такой целью плотоядный запредельщик явился ко мне, если не чтобы жрать и убивать?! Откуда он возник – другой вопрос, правда, не менее интересный.

Мой взор скользил по расцвеченному уличными огнями квадрату кухни, не находя ответа. А потом я на него наткнулся – случайно и в лоб.

Чёрные шарики, что я оставил здесь, ложась спать. Они исчезли.

Утром я прибыл на работу в мрачном настроении: пропали или украдены важные улики, причём, предположительно, по моей вине. Дело, которое мне поручили, почти не тронулось с места. Уже включил компьютер, чтобы набросать начало рапорта («раньше сядешь – раньше выйдешь», да и пока нечем заняться), когда вызвал «на ковёр» Пал Палыч.

По прошествии единственного дня? Извините, что-то тут не так. При всём желании, вряд ли я бы успел что-нибудь раскопать. Но не перечить же начальству? К тому же подгонял интерес. Так что, перебросившись с «Шёпотом» выразительными взглядами, я явился пред ясные очи начальства.

Очи у начальства, в самом деле, ясные, чистого голубого цвета. Плюс короткая, аскетичная стрижка. Плюс большой нос и неизменно требовательное выражение лица. Расслабляться Палыч не любил и другим не давал, по крайней мере, в рабочее время.

- Садись, Олег, - приветствовал полковник. – Рассказывай о делах своих.

Да какие дела? Примерно так я и заявил, а после поведал о том немногом, что удалось узнать – и потерять.

- Хм, хм. – Палыч нахмурил густые брови. – Плохо, Олег…

- Понимаю, гражданин полковник. Но вмешались непредвиденные обстоятельства.

- Это верно.

Ещё похмыкав – наверное, для проформы, - Палыч порылся в бумагах на столе, наклонился и передал их мне. В процессе этого я кое-что заметил. Кое-что, изумившее, нет, даже поразившее меня! Постарался сделать вид, что ничего не видел. Либо манёвр удался, либо моя подозрительность чрезмерно зашкаливала. Но не ошибся же я?! Полковник же вот, сидит в полуметре от меня.

Отвлекаясь от нахлынувших мыслей, от целого их потока, сосредоточился на бумагах – это оказался приказ о прекращении дела. Моего дела. Подозрительность забила в набат!

Вероятно, взгляд у меня вышел очень выразительный, раз Палыч, не дожидаясь вопроса, ответил:

- Наверху сочли, что двойному убийству уделяется слишком много внимания.

- Слишком много? Убийству?

- Обыкновенному нападению вампира. По сути, это форс-мажорное обстоятельство, просто в миниатюре.

Нехилая формулировочка. Дочь влиятельного полицейского и её парень-мажор ни с того ни с сего погибают от лап чудовища; добавьте к известному целый ворох тайн и получите то, что начальство сочло несущественным.

Или сам полковник счёл?

Посмотрел на Палыча, ожидая новых указаний и прокручивая в голове факты дела, от которого меня отстраняли, едва я за него взялся. Поручений не последовало, только:

- Жду рапорт и, естественно, немедленного прекращения расследования.

Подтвердив, что приказ ясен, я уточнил:

- Разрешите идти?

Пал Палыч махнул рукой, отправляя восвояси.

В коридоре, закрыв дверь, я свыкался с мыслью, что мне доверили пустышку. По ошибке или, может, намеренно.

Однако всё моё нутро протестовало. Но приказы начальства не обсуждают. Надо возвращаться в кабинет, а то стою тут столбом – подозрение вызываю. Так и поступил.

Оставшиеся рабочие часы посвятил написанию бессодержательного, высосанного из пальца рапорта. Сдав его, я направил стопы к ресторану «Прага» - в надежде, что там удастся развеяться.

А образ чёрного шарика никак не желал покидать головы. Того самого шарика, что, обмотанный верёвкой, висел у Палыча на шее и на полсекунды выглянул из-под одежды полковника.