ganpresents

Сгорая в огне, не зрел я огня.

Душою я рвался к желанной своей,

Судьбою связать мечтал себя с ней,

Однако судьбина была такова,

Что чувства над мною имели права:

Известное право испить мою кровь,

Не дав мне взамен никого, ничего;

И право смеяться, и право шутить,

И право отвергнутым вскорости быть…

Тебя не виню – ты такая, как есть,

Достоинств твоих нельзя перечесть,

Но, томным вампиром с экрана глядя,

Кусала и ела, меня не щадя.

Хотела быть просто счастливой женой,

По сути являясь совсем не такой,

А той, кто схватила, скрутила, пленила, -

Суккубом чудесным с магической силой.

И вот только день иль только лишь ночь,

И я, словно зомби, бреду за тобой,

Бреду я в бреду за молочной фигуркой,

Что в плоть мне вонзает молочные зубки.

Вампир ли, вервольф ли – откуда мне знать,

Но знаю: в душе и по роду ты – знать;

Я знаю, я вижу породу твою,

Хотел бы сбежать… но я – не хочу!

Да, словно всесильные чары волшбы!..

И прочь от тебя заказала пути;

Нельзя мне спастись, нельзя мне уйти,

Лишь в путы войти, чтобы цель обрести.

Та цель нехитра – пред дивой прекрасной

Стоять на коленях в молитве напрасной,

Просить снисхожденья, взаимности, ласки

В томительных муках багровой раскраски;

О страсти молить и о детях, женитьбе –

Молить обо всём, что печально и мило…

Ответила б «да» - о, как был бы рад!..

…Но только молчанье вокруг. Вокруг – только Ад…

* * *

Судьба пленника Абигейл («Горит и сияет бездушный экран…»)

Горит и сияет бездушный экран,

Тоска и печаль вновь сочатся из ран.

Любуюсь с надеждой я фото твоим,

Заранее зная: не буду любим…

Когда-то был молод, когда-то был весел,

Тогда чаровницу я нежную встретил.

В любви ей признался, отдался судьбой…

В ответ получил лишь смех звонкий её.

Лишь только тоску и лишь только печаль,

Которые поедом жрут по ночам.

Был свету я друг – смертельный стал враг,

Я прячусь и знаю: не выжить никак.

Меня не убила, не сделала зла,

А просто забыла, ты просто – ушла.

И вот я мечусь – от страсти, в бреду,

К тебе я стремлюсь и тебя я зову.

Но холод пещерный повсюду вокруг,

И жизнь – это яд, жизнь – проклятый круг;

Куда я ни кинусь, повсюду твой лик –

И вот уж я счастлив, пускай лишь на миг.

Мгновенье проходит, и лик исчезает,

Змеёй тишина в душу мне заползает,

Я снова мечусь, и я снова ищу;

Хочу я кричать!.. Но безвольно молчу…

С экрана невинно мечтою глядит

Зелёный очами прекраснейший лик,

Лик той, кто опутал любовью своей.

Теперь – нет спасенья, теперь – связан с ней.

Закутавшись в плащ, спасаюсь от хлада;

Жгут милой глаза, словно смерть и отрада.

Смотрю на неё сквозь мираж и сквозь сон.

С жестокой реальностью я обручён:

Покоя мне нет, как нет и ответа,

Бегу от людей и спасаюсь от света!..

Касаюсь двух ранок, шепчу имя ладной,

Любимой в отчаянье ночью ненастной.

Я помню боль в шее, я помню тебя,

Пила как ты кровь, на меня не глядя;

Последнюю красную каплю слизнула –

И тотчас исчезла… В мраке жизнь утонула!

Я помню тот миг, как его позабыть?

Тебя я ищу – одному мне не жить.

Но много ли может бедняга вампир?..

Вернись же ко мне, умоляю, вернись!

От страсти мороза сгораю в огне!

Будь проклята ты!.. Я люблю!.. Абигейл!..

Дело же вот в чём: с недавних пор за моим сознанием началась слежка. Могу ошибаться, но связываю это с лексиконом, возросшим благодаря вам неизмеримым образом. Впрочем, всё не так просто…

Несомненно, слова, что я покупаю у вас по весьма приемлемой цене, вполне обоснованно покажутся служителям власти ненужными и опасными. Однако я, как настоящий хай-энд-сапиенс, не мыслю жизни без живого и обширного лексического запаса. Я даже состою в оппозиционной, если не сказать реакционной, партии «За свободу слова!», борющуюся за права речи, мысли и письма в чересчур быстро развивающемся мире. И тем не менее, обращаясь к вам, пусть себе во вред, постараюсь использовать достаточное количество единиц панроссийского языка. Хотя бы как дань уважения к вашему трудному, рискованному занятию и поскольку современная грамота (разговорная, письменная, деловая…) вызывает у меня острый приступ негодования, разочарования и изжоги.

Известно, что Словарная полиция способна просканировать любой разум при помощи новейших достижений техники и науки, вроде имплантированного телесканера. Поэтому зашифрую данное письмо на всех возможных каналах и пошлю по частям, вразнобой, на неосновной ваш адрес.

Ситуация у меня сложилась чрезвычайно неблагоприятная. Недавно, как вы наверняка знаете, был подписан закон о скорейшем всеобщем оскудении словарных средств, который я, будучи работником экрана и клавиатуры, вынужден соблюдать особенно рьяно, чтобы не попасться на глаза карающим структурам. Мало этого, ещё и X, мой коллега, сосед и БЫВШИЙ друг, написал на меня донос. В одном из предыдущих писем я подробно изобразил собственное недовольство, и более того – ярость, вызванную принимаемыми в последнее время законами. Просто не осталось сил терпеть все эти циркулирующие в большинстве общества сухие фразы, постоянные неологизмы, заимствования, коротенькие предложения, нецензурщину, сленг, косноязычие и слова-паразиты: «легендарные», «гениальные», «на самом деле», «истории» - и иже с ними! Люди тупеют и отупляются, и становятся сами себе врагами, палачами, предателями!

Конечно, ум и его сопутствующие чуть ли не превзошли действие и проникли всюду: в управление, наказание, развлечение, спорт, досуг… Телегонки, мыслевикторины, ментопытки, прокачка сознания и прочее, прочее. Разум пытается главенствовать над телом. Однако при всей своей мощи, свободы изъявлению мыслей категорически не хватает. И точно бы нет тому исхода!..

Пишу столь подробно, дабы вы ясно представляли, что именно подвигло разумного человека прибегнуть к в высшей степени радикальным мерам. Кроме того, в случае возникновения у меня ещё более серьёзных проблем – а сложность ситуации очевиднее некуда! – это письмо может послужить пускай слабым, но оправданием в глазах представителей Официального Суда Линча.

Итак, мне пришлось сделать многие из приобретённых у вас и полученных иным образом слов общедоступными. (Повторюсь: нет возможности далее выносить творящееся вокруг!)

Однажды, воспользовавшись служебным пропуском по благовидной причине – мне якобы требовалось загрузить чисто техническую информацию в один из отделов Главного компьютера Города, - я подсоединился к центральному процессору. Работая писателем вот уже пару веков, я заслужил отличную репутацию и многие привилегии. Но если бы вы только знали, насколько опостылило создавать и публиковать лишь разного рода документацию и прочую бюрократию! Отчасти и потому решил я подарить людям истинное, подлинное Слово. Чётко понимаю, что далеко не все и отнюдь не сразу примут граничащее с революционным бунтом самопожертвование, однако убеждён, что в будущем описываемые действия отзовутся наилучшим образом.

Что же я сделал. Всё очень просто: перегрузив на мгновение память и процессор Главного компьютера огромным объёмом никогда не существовавших, заготовленных заранее слов, забил в базу данных несколько десятков тысяч слов «позабытых» из нескольких десятков языков, на территории Земного содружества почитающихся «умершими». А после – открыл к указанной информации доступ всякому желающему.

Тут вы воскликнете: что же ты натворил, безумец! И будете тысячу раз правы. Я и сам не сразу осознал, что сделал, прежде чем последствия, вначале микроскопические, но с течением времени всё более ощутимые, не вторглись в мою жизнь. Да и не мою одну, конечно, - жизнь целого многомиллиардного народа, а не только отдельного города.

Вы наверняка замечали новые, а вернее будет сказать, старые слова, то и дело появляющиеся в вездесущей рекламе, опостылевших документах и практически исчезнувшем с лица планеты настоящем творчестве. Сложные определения и причастия на баннерах, «дражайший» и «милейший» в передачах и трансляциях, нетехническую лексику в потихоньку возрождающихся литературных произведениях… Короче говоря, бессчётные и, казалось бы, неуместные единицы речи в различнейших областях. Так вот, всё это моих рук и мыслей дело.

Теперь-то картина происходящего ясна мне в полной мере – или хочется в это верить. Но, поймите, уважаемый N, тогда мной правила злость.

…Что ж, сделав своё «чёрное» дело, я закрыл и зашифровал все каналы, выполнил работу, для которой будто бы пришёл, и удалился…

Бедные госструктуры! Как же они силились понять, кто запустил вирус образованности в годами выглядевшие предельно защищёнными каналы! И народное правительство, наверняка оно было вне себя!.. Ну что ж, вот его гнев, возможно, и добрался до вашего покорного слуги.

Что бы ни послужило причиной моих бедствий: словарный запас, коий я при общении с разными людьми всячески стараюсь контролировать, либо, быть может, выдуманный, высосанный из пальца донос X… или, не исключено, моё членство в партии «За свободу слова!», а возможно, и просчёт в описанных только что безумно рискованных действиях… Словом, мной заинтересовалось следствие.

Началось всё с «банального»: «Мы зададим вам пару вопросов», а завершилось тотальной слежкой и дистанционным прочёсыванием разума и психики. Вернее, не завершилось - продолжается… И я мыслю правду, ведь подобное нельзя не заметить, особенно если ты эмпато-телепатическая личность. Не исключено, что где-то в верхах уже, без лишних сомнений, подмахнули нематериальный приказ о моём безоговорочном стирании.

Вот почему я пишу вам. Да, вокруг полным-полно людей нехороших, злых и завистливых – но верю, что не меньше и правильных, честных, добрых. Надеюсь, что передаваемые знания не повредят вам. Как успел выяснить из нашего ментального общения, вы человек искренний и борющийся за правду. Потому и вверяю с чистым сердцем собственную судьбу в ваши руки и голову.

От ошибки же никто не застрахован. В любом случае, где бы ни всплыло позже это письмо – а оно обязательно всплывёт, будьте уверены, - последствия, вызванные причиной его написания, ИМ вряд ли удастся так уж просто нивелировать. По крайней мере, в ближайшее время. Мы ещё поглядим, кто победит в этой новейшей войне!..

Остаюсь искренне ваш

технический каллиграф первой ступени

Л. Н. Т.

P. S. Если совсем прижмёт, попытаюсь сменить место жительства, внешность, голос, образ мыслей и т. д. Так что, думаю, вам не имеет смысла и даже рискованно связываться со мной. Существующий канал закрою, а когда создам другой, напишу сам. Надеюсь, вы поддержите моё смелое начинание, хотя сознаю, что, ввиду обстоятельств, риск для вас колоссален. Высылать свежие слова можно, тем временем, на прежний пато-адрес; оплату гарантирую. VivaGrammata!

Фабрики и заводы молчали, и это молчание было тише и значительнее бессловесности немого.

Разряженные роботы застыли по стойке смирно мгновенно впавшими в летаргию искусственными солдатами.

Деревья поникли и превратились в трухлявые тела без листьев. Кустарники засохли и переломились под многочисленными порывами ветра. Трава пожухла и вылезла волосками, ранее бессмысленно испещрявшими то там, то тут индустриальную проплешину.

Город потерял всякие признаки жизни. Ни единый человек или иное существо не тревожило мёртвой бездеятельности пункта, некогда звавшегося населённым. Разрушенного, покинутого, осыпавшегося. Не подлежащего восстановлению. Погибшего и разлагающегося.

Лишь яркое солнце, точно прежде, в добрые, славные времена, просвечивало сквозь облака – посылало обжигающе-жёлтые, пронзительно-оранжевые лучи навстречу тем, кто уже никогда их не увидит. По крайней мере, не здесь, если тому вообще суждено случиться.

Однако облака были иными. И какое-то из них, пыльное облако, рождённое прежними, бездумными, густыми выхлопами, облако, созданное не природой, но человеком, когда-то поставившим себя выше природы, безжалостно заслонило солнечный диск. И на город-мертвец легла тяжкая тьма.

Так всё было – так всё и будет. До определённого момента, пока солнце не отслужит свой век. Или же те, кто создал город, не одумаются – но возможно ли такое?

Глухой, немой, слепой день переходил в слепую, немую, глухую ночь.

На въезде в город осталась стоять одинокая табличка, надпись на которой – почти нечитаема из-за уничтожительного воздействия разгневавшейся природы. На покорёженном прямоугольнике указано название того, что теперь превратилось в пыльную бездну. Но более интересен тот факт, что подобных брошенных и позабытых всеми, кроме времени, людских муравейников вокруг и всё дальше, дальше, дальше очень и очень много.

И всех их, а значит, и страны, которые они составляли, сгубило одно и то же. Одна и та же причина прошлась несломимой, неостановимой волной по суше и морю, не сохранив по себе ничего – только лишь жалкие развалины.

…На табличке у въезда в город была приписка, сделанная непонятно кем неизвестно когда с помощью красной краски, ныне выцветшей, почти исчезнувшей. Будто потёки пролившейся зазря крови, донельзя истёртые буквы могли бы сложиться в выведенные долгое время назад слова:

«Мы долго крали. Пришла пора платить».

И то было истинно так.

Люди, воровавшие у других людей идеи произведений, политические и общественные взгляды, деньги, имущество, работу, детей… что угодно, вплоть до внешности, снов и пороков, - эти люди украли совершеннейшим образом всё. Не осталось более оригинальных творений и тех, кто их создал. А если таковые всё же находились, их уничтожали, точно врагов народа. Расстреливали, травили газом, убивали смертельными инъекциями. И продолжали грабить: их, других… самих себя…

Пока идеи не кончились. А следом пришёл конец труду. После чего почили в бозе деньги.

И тогда тотальное разрушение сначала угрожающе проползло, потом, поднявшись на ноги, резво прошло, а затем и, гордо вскинув голову, ураганом пронеслось по этому городу и всем остальным. По всем странам планеты.

Им пришлось бежать, после того как многие ушли туда, откуда нет возврата. Ушли в обрамлении и под аккомпанементы одиночных убийств, восстаний, войн…

Однако карающая длань энтропии уж добралась до космодромов и помешала организованно, успешно, удачно покинуть собственнолично низведённые в ничто государства. Тем не менее, некоторым всё-таки удалось улететь с этой «негостеприимной» планеты.

Но сами государства остались. Как нечто, как обломки, как знак. Как память.

А память – это самая ценная из идей. И единственная, которая никогда не закончится. Память можно забыть… но это не значит, что она никогда не возвратится к тому, кто оставил её, - чтобы напомнить о себе.

…Планета молчала. Впрочем, сейчас, без НИХ, ей сделалось чуточку легче.

Здесь пора удивиться и воскликнуть: как же вы докатились до жизни такой?! Отвечаю: очень просто. Да и не докатились вовсе, а шли-шли и, что называется, пришли. Это было поступательное движение, планомерное развитие. Наша общая дорога к счастью.

Представьте себе, что в далёком даже для вас прошлом работало немало авторов, вознамерившихся продемонстрировать собственный талант и одновременно развлечь падкую на зрелища публику. Хлеба читателям брат писатель предоставить не в силах, а вот со зрелищами – полный порядок и никаких проблем. Конечно, вам невероятно сложно вообразить, что на Земле (пока ещё не были заселены другие планеты) творилось подобное мракобесие. Но факт остаётся фактом; об этом твердит история и немногочисленные, застывшие в анабиозе очевидцы, мозги которых заспиртованы и подключены к телепато-эмпатическим ретрансляторам.

Да, вообразите на мгновение, что вы живёте в том времени, когда вокруг – одни писатели! Это же кошмар, ужас, полнейший мрак! И как только наши прапрапрадеды и прапрапрабабки выживали и сохраняли чистоту разума? Остаётся, хватаясь за голову, лишь даваться диву и сокрушаться. Правда, не исключено, что дело не обошлось без психических отклонений.

Однако оставим в стороне тёмное прошлое наших глубокоуважаемых предков и сосредоточимся на том, ради чего мы здесь собрались, - на литературе. Литература, братья по разуму и генам, - это не работа для элиты и не искусство для избранных. Любой более или менее сведущий в письме, науке, жизни индивид, хоть привычно рождённый, хоть выращенный в пробирке, способен проявить себя в прозе и поэзии, а равно и других видах искусства: художественном, кинематографическом, музыкальном и прочих. Не надо обладать дипломом и быть семи пядей во лбу, чтобы ваять статуи и строить дома. Это известно настолько давно, что поросло, как говорится, быльём… мхом времени и пространства. Гораздо важнее, кАк мы пришли к осознанию столь важного и неоспоримого факта.

Мной уже упоминалось, что в прошлом – далёком и, слава богам, значительно позабытом – профессия писателя считалась достойной, уважаемой, элитарной. Пока ещё не все подряд и наперебой бросались создавать на бумаге и экране художественный вымысел с одной им известной целью. Радует, что продолжалось так называемое «тёмное время», по космическим меркам, совсем недолго – буквально крохотное мгновение. Страшно вспомнить, с чего всё начиналось: с единичных и самобытных авторов! Скажите, воспалённый разум какого божества умудрился вообразить эту жуткую, практически апокалиптическую картину, которую я вынужденно описываю?! Между тем, на данный вопрос не может быть ответа, как и на любую лишнюю, ненужную бессмыслицу.

Тем не менее, от истории никуда не деться. Но вспомним мудрое изречение: всё хорошо, что хорошо кончается. Наши далёкие предки были действительно мудрыми, хоть и неопытными людьми: они не смогли понять то, что для нас является кристально ясным: писатель - не профессия. Во всяком случае, не профессия для будущего, в каковом нам повезло родиться и существовать в полукибернетическом виде.

Очень недолго властвовали над умами необразованных, подверженных хаосу и различным порокам людей прошлого всякие Рабле и Данте… Шекспиры и Гёте… Дики и Эллисоны… Это не говоря об Эйзенштейнах и Гайдаях… Пифагорах и Ньютонах… Да Винчи и Рембрандтах…

Впрочем, к чему лишний раз поминать прошлое? Давайте наконец смело скажем то, что давно назрело в наших умах и сердцах, тем более, я слышу, вижу и чувствую, как вам не терпится выразить обуревающие вас мысли и эмоции! Да, скажем это: Пушкин не писатель! (Речь, разумеется, о моём исключительно скромно одарённом однофамильце.)

Мало того, любой современный, образованный человек – или человекообразное существо – понимает: не только Пушкин не писатель, но и все те, кого принято считать его собратьями по перу! Все, кого вынуждены были наши предки, в муках и через недовольство, изучать – вы лишь вдумайтесь в это! – в школах и вузах. И это невзирая на почти бесконечное число фактических, семантических, грамматических и прочих ошибок, коими переполнены тексты упомянутых творцов.

Нет, Пушкин – не писатель! И Толстой – не писатель! И Лермонтов – не поэт! И Маяковский! А Михалков – не режиссёр! Равно как и Тарковский, Рязанов, Скотт и Спилберг! Ну а говорить о том, что Эйнштейн и Тесла не имеют ровным счётом никакого отношения к науке – значит, попросту тратить время. Конечно, не имеют! Потому что, исходя из квантовой теории, наблюдатель гораздо важнее объекта наблюдения; первый влияет на последнего, изменяет его, контролирует, тогда как объект наблюдения только кажется важным и самодостаточным элементом. Будь упомянутые личности подлинными творцами, они не прошли бы мимо такого простого и каждому понятного факта. Но они не понимали очевидного, а следовательно, являются не более, чем самозванцами.

В конце-то концов, что были бы все названные и неназванные «авторы» без тех, кто составляет их основу, популярность, движет человечество вперёд? Без тех, благодаря кому пространственно-временной континуум запоминает и хранит досужие фантазии и бессмысленные выдумки, изобретённые, с позволения сказать, писателями, поэтами, учёными и иными художниками? То есть без нас, читателей? Безусловно, предположить развитие научной и творческой сферы без рядового читателя – решительно невозможно, что уж говорить о читателе профессиональном.

Когда-то, например, те же писатели расплодились в столь огромном количестве, что и микробы позавидовали бы их многочисленности. Однако судьба веков вытеснила эти паразитические организмы с арены бытия, что стало определённо одним из лучших решений в историческом процессе. Поэтому не преминем возблагодарить богов, всеведущих и непрестанно заботящихся о нас, великих людях будущего; богов, на звание которых покушались упоминавшиеся ранее индивидуумы.

Тем временем, сохраняются и появляются в наших стройных рядах отщепенцы - еретики, почитающие писателей прошлого выше читателей будущего, в собственном владычествующем невежестве восхваляющие того же Александра Сергеевича на фоне, допустим, Авангарда Самуиловича. Не признающие жёстких и незыблемых критериев современности в угоду ретроградству.

Что же это получается, братья? По вине какой-то малочисленной, необразованной, эмоционально нестабильной реакционной группки мы – мы все, - десятки миллиардов чтецов, должны остаться без работы? Без средств к существованию? Без цели в жизни?! Нет, так продолжаться абсолютно точно не может!

В связи с чем нашим вселенским президентом, тоже, как всем прекрасно известно, профессиональным читателем, был издан указ: упразднить работу писателя. Что это значит? Это значит объявить писательству войну! Искоренить бесполезных писак на корню: лишить их всех имеющихся материальных и духовных благ, запретить грядущим поколениям прибегать к греху писательства под угрозой смертной казни и забыть, истереть из памяти самое слово «писательство» с его богомерзкими производными и проявлениями, поскольку оно есть святотатство, смертельная болезнь и угроза для мира во всём мире!

Следует выявлять неблагонадёжных членов общества, дабы отправлять их в ссылки на малоосвоенные отдалённые планеты и в центры ментального здоровья для умственной перезаписи. Можно аннигилировать неназываемых вместе с защищающими их гражданскими элементами либо сбрасывать оных в гиперпространственные колодцы без права на апелляцию и без возможности возвращения – пока что в отдельных, самых тяжёлых и запущенных случаях. Также необходимо создать специальную организацию по контролю населения – как ячеек его, от мала до велика, так и одиночных элементов - на предмет увлечения особо опасным занятием.

Меры, аналогичные изложенным, но с поправкой на эпоху, требуется принять и в прошлом; уверен, главы тогда ещё отдельных, разрозненных государств поддержат эту дальновидную инициативу. В противном случае, мы рискуем столкнуться с явлением невероятных доселе масштабов, а именно - с геноцидом отребьев в отношении граждан достойных. Лишь вдумайтесь, насколько правильное, глубокое и своевременное решение принял наш замечательный лидер грядущего – решение, с которым нельзя не согласиться!

А самое главное, желаю, жажду обратиться к вам, участники Межгалактического Форума Всех Эпох, с призывом: откройте сердца, души и умы для Великого! Признайте победу читательской мощи над остальной вселенной, и отдельного читателя – над конкретными представителем любой другой профессии. Низриньте и отриньте псевдофилософию тех, кого мы только что коллегиально, единогласно приняли решение забыть (говоря прямо, писателей).

Предлагаю пойти ещё дальше и отречься от других предложенных данайцами даров: не просто похоронить в забвении бесполезные текстовые фантазии, но и отказаться от преимуществ искусства в целом, а кроме того - науки, прогресса. Ведь насколько проще, очевиднее и приятнее жизнь с копьём в руках и пещерой под боком, нежели с книжкой на столе в частной квартире.

Откликнитесь на мой призыв, братья, последуйте за ним, и тогда все вместе, как один человек, как цельный организм, как неделимая, однородная масса, вступим мы в светлое, безоблачное будущее. Будущее, которое нас непременно ожидает. Так прочитано в Книге Бытия. Оно, наше с вами будущее, уже не за горами!

Со своей же стороны, легко и непринуждённо отрекаюсь от генетической фамилии запрещённого, никогда не существовавшего человекоподобного создания и, будучи почтенным гражданином Вселенской Рафинированной Федерации, становлюсь отныне Авангардом Самуиловичем Пупкиным.

Заканчивая свою речь, хочу выразить благодарность корпорации «Читтех» за предоставленное оборудование для проведения пространственно-временного брифинга.

И, конечно же, всегда жду новых Читателей на моей страничке в легендарной панвселенской социальной сети «ВЧитальне».

Товарищи, да здравствует А. С. Пупкин! Да славится рядовой, обезличенный Читатель! Ура, братья по призванию! Ура! Ура! Ура!

Высокая, выше двух с половиной метров, а то и все три. Опутанная проводками и разными светящимися элементами, словно кибернетическое устройство. С бесстрастными огромными чёрными глазами, в которых не видно зрачков. В металлическом плаще, не накинутом, но, кажется, прикреплённом к телу. И с металлической же, бликующей косой в руке.

Смерть смотрит на Романа, говорит: «Пора». И заносит гигантское острое оружие.

Он зажмуривается, отчасти и потому, что со лба в глаза льёт едкий пот. Ждёт, ждёт… однако ничего не происходит. Потом вдруг слышит резкий звук – вж-ж-жух! Наверняка это коса, ведомая многокилограммовой костлявой рукой, разрезает воздух.

И тогда Роман просыпается, естественно, уже не понарошку потный с ног до головы.

Он обращался к космическому психологу, консультировался и со специалистом на Земле; делился проблемой с родными и друзьями. Только это не приносило результата. Большинство советов сводилось к тому, что ему надо больше отдыхать. Но он же не чувствовал себя переутомлённым! И график работы на энергостанции был адекватный: одна смена на восемь часов с часовым перерывом на обед.

В общем, проблема казалась нерешаемой. Оставалось единственное: попытаться привыкнуть к происходящему. Или всё-таки поменять работу. Но свою профессию Роман любил, а свыкнуться с созерцанием личной смерти каждую ночь, в то время, когда остальные люди, проклятые счастливцы, вовсю отдыхают, никак не получалось!..

В тот день в функционировании станции обнаружилась неполадка. Пустячная проблема, с которой специалист вроде него справится в два счёта. Роман получил соответствующее техническое образование и полтора десятка лет обслуживал автоматические энергомашины на Земле. Разобраться с неприятностью ему ничего не стоило: он проделывал подобное не раз. Но сегодня всё пошло непривычным порядком.

Начать с того, что кошмар в эту ночь не приснился. Само по себе, это хорошо. Вот только мужчина, суеверный, как и все космонавты, увидел в том недоброе предзнаменование и провалялся несколько часов без сна. Без особого энтузиазма и желания отреагировав на шуточки коллег по поводу его старого друга - «кибернетической смерти», Роман облачился в защитный спецкостюм, занял место в космическом модуле и повёл аппарат на стыковку с энергостанцией.

Зависшая посреди космоса круглая установка, похожая на колоссальных размеров пончик, одновременно и манила к себе, и предупреждала, что не стоит ждать от неё ничего хорошего. По крайней мере, так представлялось Роману.

Модуль состыковался с кружащейся в звёздной пустоте громадиной и впустил техника внутрь искусственного чрева. Проходя светящимися и мерцающими коридорами к главному генератору, где зарегистрировали неисправность, Роман изо всех сил старался сосредоточиться на проблеме, что привела сюда. Хотя подспудно хотелось зажмуриться и убежать прочь из механического нутра галактического зверя. Станцию Роман, да и прочие работники тоже, воспринимал как живое существо, со свойственными оному потребностями, проблемами и слабостями.

Вот, наконец, и генераторная. Роман тыльной стороной ладони вытер со лба выступивший пот и приблизился к ячейке со сбоящим напряжением. Поставил на металлический пол компактный контейнер с автоматической защёлкой, внутри которого хранились необходимые инструменты, достал вольтметр, прислонил к ячейке и включил.

Дальше произошло нечто кошмарное.

Свет внутри генераторной – а может, и по всей станции – замерцал и погас. Роман погрузился в полную, неизбывную черноту. Но даже не успел испугаться, поскольку часть генератора, рядом с которой он стоял, вдруг заискрила, загорелась и взорвалась. Техник ничего не успел поделать: это произошло меньше, чем за секунду. Романа оглушило и отбросило на метр или два. Упав, он ударился головой об пол и потерял сознание…

…Сквозь мутную, туманную пелену слышались непонятные ритмичные, бухающие звуки. В конце концов, превозмогая боль и тошноту (но отнюдь не смертельные, поскольку костюм защитил при взрыве), Роман определил, что это шаги. Но кто шагал по погрязшей в темноте, после отказа генератора, энергостанции? Кто в принципе мог оказаться тут? Ведь сигнала о помощи мужчина отправить не успел… Кстати, отличная идея!

Он уже потянулся к интеркому на запястье – когда его руку перехватила чья-то пятерня. Роман увидел её, потому что она переливалась и искрилась, точно современное кибернетическое устройство. Костлявая металлическая конечность!

Чуя недоброе – да и сама ситуация складывалась явно не в его пользу, - Роман поднял взгляд. И узрел склонившуюся над ним фигуру. Разглядел во всех подробностях, хоть в том, в принципе, не было нужды. Он видел её сотни раз каждую ночь.

Три метра ростом. Светящаяся. В прикрепленном к металлическому телу металлическом же плаще. С чёрными провалами глаз без зрачков. И с огромной полыхающей ярким светом косой.

Всё ещё держа его за руку, смерть покачала головой. Медленно, степенно. Туда-сюда, из стороны в сторону, один раз влево, другой – вправо…

Роман взмок. Время для него растянулось в бесконечность. Он понял, что пришёл к своему финалу: кошмар, который преследовал его больше года, воплотился наяву! Хотелось бы сказать, что неожиданно, внезапно, безвременно… но как бы не так! И в глубине души он понимал: надо смириться с происходящим, отдаться на волю судьбы, ибо противопоставить что-либо трёхметровому гиганту с косой он не в силах. Однако ум, или интуиция, или чёрт знает что отказывалось проигрывать без боя. Не такой он был человек!

Роман с усилием дёрнул руку, не особенно рассчитывая на успех, но с удивлением обнаружил, что костлявая фигура отпустила его. Мужчина снова повалился на пол, прежде чем приподняться на локтях. Он хотел заглянуть в самые глаза собственной смерти, раз уж она ему суждена.

И с ещё большим изумлением обнаружил, что мрачного жнеца рядом нет. Тем временем с противоположной стороны раздавалась тяжёлая поступь инфернального гостя. Роман обернулся и, позабыв о всяком страхе, с интересом уставился на происходящее.

А происходило вот что. Смерть, продолжая помигивать, будто некое устройство, приблизилась к бездействующему, смолкшему главному генератору. Достала косу, взвесила её на мощной руке. На миг обернулась – взглянула прямиком на опешившего Романа, в его широко раскрытые голубые глаза… И, как почудилось мужчине, растянула оскал искусственного черепа в многозначительной ухмылке. После чего развернулась обратно…

Роман раскрыл рот, хотел было крикнуть: «Нет!» - или что-нибудь ещё. Но не успел.

Смерть взмахнула косой и перерезала «жизненные» узлы генератора. От могущественной в прошлом техники отделилось нечто белёсое, полупрозрачное. Смерть глубоко вдохнула, и видЕние исчезло, истончившись и втянувшись внутрь через провал рта трёхметровой фигуры. Вслед за чем та ещё раз повернулась к Роману и, добродушно улыбнувшись, пропала с глаз.

Сознание любого человека, кто столкнулся с подобным, не выдержало бы и дало трещину либо просто отключилось. Но Роман продолжал лежать, один, в полной темноте, и смотреть в ту точку, где только что стоял нереальный, невероятный, но выглядевший столь материально непоколебимым гость.

В этот момент заработал интерком. Почему этого не случилось раньше? У Романа было предположение, связанное с проявлением, свидетелем которого он стал. Но будь мужчина проклят, если кому-нибудь когда-нибудь, хотя бы в общих чертах, он расскажет о случившемся!

- Рома! Рома! Ты как? Ответь! Что с тобой, Рома?! Что с генератором?!..

Он приблизил коммуникатор к губам, сказал:

- Со мной всё в порядке, ребята. А генератор, кажется, сдох.

Сперва они замолчали, все разом. Чтобы потом, тоже все вместе, загалдеть.

Под аккомпанемент этих звуков Роман прервал связь, аккуратно опустил голову на пол и закрыл глаза.

Скоро пришлют спасателей, и его вызволят отсюда. Но ведь ещё надо придумать реалистичную причину, по которой навсегда отказал главный генератор, а он, опытный техник, не смог справиться с поставленной задачей!

Впрочем, время у него было. Время поразмышлять, придумать… да и не только. Время…

Вот такие дела.

Зато кошмары Роману Кошкину больше не снились.

- Привет, Тоха! – весело поздоровался я.

Тоха болезненно поморщился и выставил вперёд ладонь, говоря таким образом, чтобы я помолчал или хотя бы изъяснялся потише.

- Что случилось? – перейдя на шёпот, обеспокоенно спросил я.

Тоха молча поманил за собой и медленно, неуверенной, покачивающейся походкой – точь-в-точь лодка на волнах – прошлёпал в комнату. Смущённый и заинтригованный, я последовал за ним.

В комнате так воняло перегаром, словно здесь на протяжении двух недель устраивала попойку компания алкоголиков. Я поморщился и постарался дышать через раз. Быстро осмотрелся: кровать не заправлена, кругом разбросана одежда…

Тоха плюхнулся на стул и застонал, будто мученик. Перед мучеником, на небольшом столе, возвышалось странное устройство, которое даже не берусь описывать: многочисленные трубочки и клапаны очень смутили меня, да и по форме агрегат – крайне витиеватый. Однако почему-то устройство показалось мне знакомым. Нет, прежде его не видел, но чудилось, что это некий весьма оригинальный образчик самогонного аппарата.

- Ты тут что, кальвадос варишь? – весело поинтересовался я, вновь забыв о невысказанной просьбе Тохи говорить потише.

Он опять поморщился, но на сей раз удостоил ответом:

- Вроде того.

И пододвинул ко мне свободный стул.

- Присаживайся.

Вконец заинтригованный, я так и сделал. И стал разглядывать чудо-устройство на столе. Придумают же этакую конструкцию!

- Нравится? – мрачно поинтересовался Тоха.

- Ага.

- Ну попробуй.

- Чего попробовать? – не понял я.

Тоха, вернувшись к своему молчаливому образу, отсоединил от устройства какие-то проводки и потянулся с ними ко мне.

Я с подозрением уставился на руку друга.

- Не боись, - прохрипел Тоха, - матрос ребёнка не обидит.

Любопытство пересилило сомнения: я позволил приклеить – с помощью неизвестного мне клейкого состава – проводки к запястью. Затем друг выбрал из проводков на моей руке один. Вытянул, проспиртовал из оказавшейся здесь же, на столе, банки с соответствующей жидкостью, выбросил в урну использованный тампон и воткнул проводок острым металлическим кончиком мне в вену.

- Ай! Ты что?!

- Извини, координация слегка нарушена.

- Да что происходит?

- Не дёргайся, а то поранишься. Всё безопасно, уверяю.

Меня на этот счёт терзали сомнения, однако я смолчал.

Тоха снял с устройства нечто наподобие наручника без цепочки и надел мне на запястье – зафиксировал проводки. Потом снова потянулся к непонятному агрегату на столе. Спросил:

- Готов?

- К чему?

Вместо ответа Тоха повернул какой-то регулятор, и…

Эмоции, образы, фантазии… идеи… хлынули в меня неостановимым потоком! Я барахтался в них, словно утопающий, пытался разобраться во всём этом цветастом хаосе и одновременно не терять связь с реальностью. Перед внутренним взором проносились замыслы и сюжеты книг, мелодии, сценарии кинофильмов, рекламные слоганы, новаторские задумки для компьютерных игр, касавшиеся графики, саунда, геймплея… И много чего ещё.

Боковым зрением – а скорее, внутренним, поскольку был слишком поглощён идеями, утоплен в них – я заметил, как Тоха поворачивает регулятор обратно. Поток образов тут же схлынул, канул в небытие, всё прекратилось резко, без предупреждения и окончательно.

- Что… Ик! Что это такое? – выдавил я.

В голове мутилось.

- Моё изобретение. – Тоха расплылся в довольной улыбке. – Понравилось?

Я пребывал в растерянности. И ещё какое-то чувство, неведомое до сих пор, стучалось в стенки разума, просясь на волю. Наконец чувство победило – выяснилось, что это восхищение.

- А то! Просто чудо! Невероятные ощущения… ик!

Тоха сидел довольный-предовольный.

- Вот и я так думаю, - сказал он; кажется, понемногу пришёл в себя настолько, чтобы более или менее связно изъясняться. – Но есть одна проблемка…

- Какая проблемка? Ик! Не понимаю.

- Сейчас поймёшь. Наверное…

Недоумевая, я сидел и смотрел на друга. Тоха в ответ смотрел на меня и молчал. Я решил нарушить тягостную тишину и ожидание непонятно чего:

- А что происходило? Ты как будто… накачал меня идеями. Захотелось немедленно бежать и придумывать всякое разное, писать, сочинять, публиковать… Ик!

- Ты абсолютно прав, - подтвердил Тоха.

- Но это же прекрасно! Волшебно! За подобное изобретение…

- Верно, верно, - остановил мои излияния друг. – Но есть проблемка…

- Да что за проблемка, никак не пойму?! Эту штуковину ты сделал?

- Я.

- Но ты же писатель – не учёный!

- На тон потише, пожалуйста. Правильно, не учёный. Да я не то чтобы делал – просто увидел и воспроизвёл.

- Увидел?

- Да.

- Где?

- Во сне.

- Заснул, и тебе привиделось…

- Ну да, вот это самое. Я тогда напился по случаю гонорара: ох, сколько корпел над той книгой!.. Конечно, после возникли проблемы с запчастями для устройства, пришлось прошерстить магазины и радиорынки…

Я сидел, ошарашенный. Оказывается, мой друг – гений!

- И давно ты им, - я кивнул на устройство, - занимался?

- С полгода. С того момента, как начался творческий кризис после выхода книги.

- Но я ничего не знал! Ик!

- Тише, прошу. Потому что я никому не говорил, держал в секрете: а вдруг ничего не получится?

Логично. Я кивнул собственным мыслям.

- И что дальше? – уточнил я. – Я стану гениальным писателем? Учёным? А ты, у тебя уже много идей? Не повторяются ли они у разных людей? Да наверное, нет, ведь сознание индивидуально. А как эта штука работает?

- Прошу, притормози с вопросами. Работает эта штука на чистых алкалоидах, извлекаемых из спиртных напитков. Вводишь их в организм напрямую – и вуаля: творческая часть под сильнейшим допингом.

- Но это же немыслимо! И элементарно! Ты уже что-нибудь создал благодаря своей сказочной машине?

- Пока нет, - мрачно ответствовал Тоха.

- Ох! – в порыве восхищения выдохнул я. – Все же захотят пользоваться твоим устройством или иметь у себя такое же! Настанет пора таланта, эпоха гениев! – Я размечтался. – Мы сможем придумать то, что раньше выглядело нереальным, неосуществимым. Аэрокары, полёты к звёздам, контакт с Богом, возможность понимать язык животных и растений…

Я замолк на полуслове, потому что Тоха смотрел на меня как-то странно и очень подозрительно.

- Ик! Не понимаю, - сказал я, - отчего ты не радуешься? Всё ведь замечательно, лучше и быть не…

И тут оно пришло. Чувство. Иное, не из тех, которые посещали совсем недавно, пока находился в квартире друга. Чувство сдвоенное и колоссальной силы: опустошённость напополам с невероятной тягой. Слабость, которую немедленно следовало побороть. Утолить! Чувство было мне совершенно неподконтрольно…

- Тоха… - проскрежетал я.

- Да? – ничуть не удивляясь моему внезапному оцепенению, произнёс друг-гений.

- Дай мне ещё… дозу. Ик! Пожалуйста! Сейчас же!!..

- И себе, - печально добавил собеседник.

- И себе, - подтвердил я, чувствуя, что теряю контроль и над телом, и над ощущениями – над собой целиком!

Тоха предельно медленно – по крайней мере, такое создалось впечатление – дотянулся до регулятора и повернул его.

Алкалоиды хлынули в меня. Они – и образы. Взор затуманился густой пеленой проспиртованных мечтаний. Я попросил Тоху не останавливать устройство; он послушался. Да и не до того ему было – сам находился под воздействием фантазийного сверхдопинга, подсоединённый к устройству вторым набором проводов…

…Так мы и оказались здесь, после того как нас зашла проведать общая знакомая, не на шутку взволнованная тем, что не только Тоха, но теперь и я куда-то пропал. Хорошо хоть сюда отвезли, а не в какое-нибудь другое, ещё менее приятное место.

Находиться тут мне не нравится, и заняться, плюс ко всему, нечем – только сиди, страдай да думай. Но ничего не попишешь.

Однако скоро должны выпустить. А когда выйду, немедленно засяду за написание шедевров, что привиделись мне под воздействием чистых алкалоидов. Это будет прорыв, бомба! Свершившаяся мечта!..

Одно смущает: по-прежнему немыслимо тянет опробовать Тохино устройство, точнее – использовать, поскольку я его уже опробовал.

Тоха сидит рядом, неподвижно, и, будто мёртвый, остановившимся взглядом смотрит в стену. Бедняга! Он просто не знал, как пользоваться собственной гениальной придумкой! Но я-то другой, мне-то известно…

Ох, как голова болит! И все члены. Будто тело – не моё…

Всё, решено! Как только выпустят из вытрезвителя, помчусь на всех парах в Тохину квартиру – экспериментировать с устройством и алкалоидами, которые оно вырабатывает. Главное, не загреметь куда-нибудь ещё…

Но когда это кого-нибудь останавливало, тем более гения, хоть и немного искусственного? Нет, никогда! Судьба человечества и светлое будущее – превыше всего!..

И каждый раз, стоило ей напомнить о себе, этот человек с ореолом жёлтых волос и лучезарной улыбкой садился за пишущую машинку, ноутбук или стационарный компьютер – смотря что было под рукой – и приступал к работе. Воображал, думал, печатал. Иногда даже на планшете либо мобильном. А порой наговаривал на цифровой диктофон.

Тьма не была главной, однако наличествовала в его жизни неоспоримо, неотменяемо. И кормила, помогала, отчасти руководила.

Где бы ни очутился, всегда брал её с собой: в магазин, на прогулку, на концерт, в отпуск, в сновидения… Везде были вместе: творец и муза, день и ночь, человек и тьма.

Любой новый роман или рассказ, написанный с участием тьмы и благодаря его усилиям, шёл в печать, поступал в продажу, находил читателей и поклонников, зарабатывал деньги… И ничто не могло остановить этого.

Вначале, едва столкнувшись с тьмой, только-только «познакомившись», испугался. Пытался таиться, прятаться, избегать её: чувствовал, что внутри чернильно-чёрной незримой субстанции находится нечто опасное. Либо не чувствовал, но подозревал. Она пришла, чтобы поработить, уничтожить – так чудилось.

Однако со временем, всё чаще вступая в контакт – словно бы с иностранцем, с животным, а не человеком, с пришельцем, - понимал: тьма не содержит в себе семян разрушения, погибели. Не желает носителю зла. Сам видел в ней зло, поскольку привык замечать его вокруг, был приучен – собратьями. Людьми. Человечеством, которое везде и во всём способно увидеть губительное.

Тьма начала с ним общаться; вначале несмело, но затем более и более охотно, открыто, громко. Пускала внутрь себя, показывала и дарила образы. Помогала, кормила. И, благодарный, в конце концов ответил тем, что стал писать, опираясь на бесплотные подсказки.

Чем дольше это продолжалось, тем легче было обращаться к тьме, понимать её; забирать образы и проецировать на экран, бумагу, в сознание читателей. Странный дуэт соавторов питал необычайными, оригинальными придумками сперва лишь отрасль книжную, однако вскоре добрался до кинематографа. Фильмы по их произведениям имели колоссальный успех.

Появились продолжатели – как в литературе, так и в кино. И в музыке. Появились подражатели. Появлялось всё больше и больше поклонников. И завистников…

Однажды, измотанный образами тьмы, усталый, но довольный, вернулся домой, предвкушая очередной плодотворный вечер. Вечер, когда воплотит их общие идеи в форме текста: рассказа, а может, главы романа.

Только переступил порог – и вдруг почувствовал за спиной присутствие. Не жены, нет, а кого-то чужого, того, кого здесь быть не должно.

Тьма встрепенулась, напряглась, разбилась на незримые куски. Истончилась. Погрязла в тумане…

Хлопнула, закрываемая, входная дверь. Раздался щелчок – дверь заперли.

Резко обернулся и увидел незнакомого рослого стройного человека в чёрном. В руке незнакомец держал непонятное с виду и по назначению устройство.

Снова шорох за спиной.

Повернулся туда – и вот уже перед ним стоит жена, красивая как всегда. А рядом с ней друг. Тот друг, невысокий, но симпатичный, которого давно подозревал в связи с женой, однако был слишком занят, слишком увлечён, чересчур поглощён – тьмой и работой, - чтобы подтвердить или опровергнуть эти догадки. Чтобы предпринять что-нибудь.

Теперь же оказалось поздно.

- Спокойно, - сказал друг, - не дёргайся.

Жена молчала и буравила ненавидящим взглядом прекрасных глаз.

Отступил назад. Сильные пальцы сомкнулись на его руках, чуть повыше локтей. Дёрнулся, чтобы вырваться, - не смог: не пускали. Чёрный незнакомец держал крепко.

Подошёл друг и, глядя неотрывно, зло, замахнулся кулаком. Попытка увернуться ни к чему не привела – кулак больно ударил в нос. Перед глазами вспыхнули звёзды. Тьма отступила. Пошла носом кровь. Чёрный человек выпустил из железных объятий. Разговаривающий с тьмой упал на пол.

Теряя связь с реальностью, попытался ухватиться за ускользающий край бытия. Не вышло. Потянулся к тьме; ринулась навстречу, чтобы помочь!..

Тут что-то холодное коснулось лба, и тьма откатилась назад, помчалась, полетела прочь. Конденсируясь, утекала стремительно из своей обители, оставляя его. Навсегда.

Закричал. В исступлении замолотил в воздухе руками, ногами.

Новый удар! Боль! Сознание отключилось. Но перед тем ощутил, как последний сгусточек тьмы покидает его. Крохотное облачко скользнуло куда-то и потерялось. Тьма рассеялась. Пришла безнадёжность…

А затем явились другие типы в чёрных одеждах. Заковали в наручники. Сделали укол, приводя в себя; грубо подняли с пола и увели, награждая тычками, пинками.

…Сейчас, чистый, спокойный, стерильный – свободный от тьмы, - сидит в стеклянном гробу в одиноком здании. Голый, безразличный. Смотрит пустыми глазами перед собой и не думает ни о чём; не помышляет о новых образах и сюжетах, о продолжателях и поклонниках…

Чёрные иногда проходят мимо и внезапно, сильно бьют по прочному стеклянному корпусу кулаком. Тогда вздрагивает, на миг сознавая, где и почему очутился. И внезапно снова забывает, погружаясь в пучину океана беспамятства. Кромешного мрака – без тьмы.

Жена и друг, который спал с ней, потратили немало денег, поскольку услуги чёрных очистителей стоят недёшево. Впрочем, это ничуть не смущало парочку: получили, что хотели. Друг друга, дом, тьму… Талант.

Друг стал владельцем крупной фирмы по производству мобильных – теперь те, с его лёгкой руки, называются фонами.

Жена пишет женские романы; продаются очень хорошо. Недавно забеременела…

И хотя ни один, ни вторая даже не приблизились к его гениальности и славе – были счастливы. Как только могут быть счастливы люди. Ведь талант служил им. Тьма кормила обоих: отсечённая, извлечённая, похищенная. Разделённая и «вживлённая». Теперь сознания предателей наполняли чёрные клубы, дарившие образы и идеи.

Для него, очищенного, стерилизованного, лишённого тьмы, наступил конец необычного симбиоза. Что же до этих двух…

Беременная жена лежала в спальне; позвала друга томным голосом. Ждала, хотела. И мечтала об их общем ребёнке, плоде самого что ни на есть материального соавторства.

Друг сидел на кухне, размышляя, вспоминая. Чёрные люди являлись ему. Чёрные люди во тьме. Безликие, безымянные, безгласные фигуры выходили из грозовых туч и наседали, чтобы схватить, оглушить, обокрасть! Вела их жена…

Друг дрожал от страха.

Жена позвала снова.

- Иду, дорогая, - отозвался через силу.

Попытался отстраниться от неожиданно налетевшего, взявшегося неясно откуда ужаса. Не выходит. Не выходит!

Принялся в панике озираться, скользя взором по кухне, где находился. Глаза не останавливались ни на одном предмете или объекте. И вдруг…

Тьма внутренне напряглась; если бы могла, ухмыльнулась.

Друг встал со стула, подошёл к магнитной подставке. Снял оттуда нож. Длинный, острый. Провёл по краю лезвия большим пальцем.

- Дорогой!

Нажал слишком сильно: из пальца потекла кровь. Как тогда, у этого… который в стеклянном гробу, вспомнилось другу. Сунул палец в рот.

- Иду!

И, держа острый длинный нож за спиной, направился в комнату.

Тьма ликовала – сполохи молний расчерчивали огромное чёрное пузо. Тучи исходили ливнем.

Но друг ничего не замечал: у него появился другой образ, другая идея, иная цель. Та, которую подсказала внутренняя темнота. Беснующаяся и опечаленная тьма, верная и украденная, беспросветная и полная электрических разрядов, чёрная и белая…

Никогда не забывала первого хозяина; не смогла бы позабыть. Потому что он был не только первым – единственным.

То, чему предназначалось случиться дальше, уничтожит и её. Но неважно: есть вещи превыше жизни, реальности, экзистенциального страха… Тем более, для неё. Такой вещью тьма считала привязанность. Возможно, кто-нибудь из людей назвал бы это дружбой. Кто-нибудь другой, а не погружённый ужас и безумие мужчина, который шёл со спрятанным за спиной ножом к комнате, открывал дверь, заходил внутрь… Не они – те, у кого в голове и перед глазами лишь деньги, слава, успех, но вовсе не кормящая тьма.

Женщина истошно завопила… Через некоторое время раздался хрип – его собственный… Всё окрасилось в красный – надолго. И в чёрный – на миг…

А после устроившая потоп, бурю, незримое неистовство тьма распалась на составляющие, поблекла и исчезла. Уже точно навеки.

Вскоре пришли чёрные похитители и избавились от двух неподвижно лежащих тел. Далеко не впервые происходило нечто похожее. Чёрные избегали нежелательных последствий и берегли репутацию, однако получалось не всегда. Что ж, такова жизнь – во всех её проявлениях.

Люди в чёрных одеждах улетели, оставив дом чистым и пустым.

Тьма больше не возвращалась: когда некуда идти, в попытке вернуться нет ни смысла, ни идеи, ни фантазии. Образы сами по себе никогда не перевешивают тягу к самосохранению, не проявляются в виде симбионтов без плоти, «окрашенной» в цвет глубокой ночи. Но разве бывает ночь без дня?..

Кормившая хозяина долго, усердно, верно, тьма тоже испытывала голод. Жуткий, непередаваемый, исчисляемый не годами и даже не веками, а вечностями. Голод с начала времён, который люди видят чаще, чем какие-то туманные образы в собственном сознании. Чёрный голод тех, кто является не больше, чем мельчайшей частью всеобъемлющего тёмного «я», беспросветного и ослепительного. Голод этой крохотной, рассеявшейся тьмы…

…теперь он был утолён.